История Византийской империи. Том 2, стр. 92

Однако вся прибыль от торговой деятельности множества западных купцов в Византии шла им, но не Византии. Экономическая зависимость Палеологов от богатых и сильных западных республик и городов была полной. В экономическом отношении Палеологи империю не контролировали.

Итальянское влияние на византийскую экономику можно проследить по монетам. В XIV веке, при Андронике II, Андронике III и Иоанне V была попытка проведения денежной реформы, в связи с чем были введены монеты флорентийского типа. Заметно также наличие венецианских монет. Последняя византийская золотая монета была чеканена при Мануиле II, возможно, в связи с его коронацией. На монете изображена Богородица, окруженная стенами Константинополя. Мы не знаем ни одной монеты последнего византийского императора, Константина XI. Существует теория, что при Мануиле II и Иоанне VIII в Византии имела место денежная реформа по внедрению монометаллизма. Теория эта, однако, не доказана.

Экономическое господство Запада в Византии закончилось с победоносным продвижением турок османов. Постепенно они завладели Константинополем и остальными частями империи, Трапезундом, северными берегами Черного моря.

При общем безотрадном положении империи, внешнем и внутреннем, как-то странно читать относящийся к XIV веку анонимный трактат, приписываемый часто, хотя и неправильно, Кодину, о придворных должностях, где подробно описываются пышные одеяния придворных сановников, их разнообразные головные уборы и обувь, чиновные отличия. В трактате даются подробные описания придворного церемониала, коронаций, возведений в ту или иную должность и т.д. Другими словами, трактат служит как бы дополнением к известному сборнику X века «О церемониях». В X веке, в пору наивысшего блеска и силы империи, такое руководство было понятно и нужно. Однако, появление аналогичного трактата в XIV веке, накануне уже для многих явно неминуемой гибели государства, вызывает недоумение и какое-то жуткое ощущение перед тем ослеплением, которое, очевидно, порою царило при дворе византийских басилевсов последней династии. К. Крумбахер, также недоумевая над появлением такого трактата в XIV веке, не без иронии заметил: «Ответ дает, может быть, средневековая греческая пословица: „Мир погибал, а жена моя все наряжалась“ (о ?????? ?????????? ??? ? ??? ???? ??????????)».

Просвещение, литература, наука и искусство в эпоху Палеологов

В то время как империя Палеологов в политическом и экономическом отношении переживала критические времена, уступая шаг за шагом перед османскими турками, уменьшаясь постепенно в размерах и будучи, наконец, ограничена Константинополем с его ближайшими окрестностями и Мореей, казалось бы, для какой-либо культурной работы не могло быть ни места, ни времени, ни подходящих условий. Однако, в действительности гибнущее государство XIV и XV веков и, по преимуществу, Константинополь являлись центром живой и высокой культуры, умственной и художественной. Как в былые лучшие времена империи, константинопольские школы процветали, и молодые люди приезжали туда учиться не только из далеких греческих областей, — таких, как Спарта и Трапезунд, но даже из Италии, где в эти века творилась великая работа Возрождения. Философы во главе с Гемистом Плифоном толковали Аристотеля и Платона. Риторы и филологи, изучавшие лучшие образцы античной древности и стремившиеся по языку приблизиться к классическим писателям, собирали вокруг своих кафедр восторженную толпу слушателей и учеников и представляли собой по деятельности и интересам разительную аналогию с итальянскими гуманистами. Целый ряд историков запечатлели в своих трудах последние судьбы империи. Повышенно напряженная церковная жизнь с исихастским движением, с постоянным спором об унии с Римской церковью оставила также весьма заметный след в области литературы догматической, аскетической, мистической и полемической. Оживление заметно и в поэзии, как в высокой, так и в народной. Наконец, это литературное возрождение сопровождалось и возрождением художественным, оставившим нам памятники высокой ценности. Помимо Константинополя, Мистра-Спарта отличалась высоким уровнем культурной жизни. Четырнадцатое столетие было также Золотым Веком для искусства и литературы в Фессалонике (Салонике).

Одним словом, в минуты политической и экономической гибели эллинизм как бы собирал все свои силы, чтобы показать живучесть вечной культурной классической идеи и этим самым создать надежду на будущее эллинское возрождение XIX века. «Накануне всеобщего падения, — по словам историка, — вся Эллада собирала умственную энергию, чтобы засветиться последним блеском».

Многие представители фамилий, занимавших императорский престол, то есть Палеологи и Кантакузены, проявили себя на поприще науки и просвещения. Михаил VIII Палеолог писал в пользу унии, был автором канонов главнейшим мученикам, оставил нам любопытную, найденную среди рукописных сокровищ Московской синодальной библиотеки «автобиографию» и основал в Константинополе грамматическую школу. Любителем наук и искусств и покровителем ученых и художников был Андроник II Старший. Некоторые ученые предполагают при нем и под его покровительством создание художественной среды, определенной художественной школы, откуда вышли такие замечательные памятники искусства, как мозаики монастыря Хоры (теперь мечеть Кахриэ-джами) в Константинополе. Особенно выдавался своим образованием и литературным талантом Мануил II. Будучи тонким богословом, знатоком классического языка, искусным диалектиком и прекрасным стилистом, он оставил нам богатое, не вполне еще изданное литературное наследие в виде, например, трактата об исхождении Св. Духа, апологии против ислама, ряда речей на различные случаи жизни, изящного, написанного в Париже в несколько шутливом тоне «Изображения весны на королевском тканом занавесе», и, наконец, большого количества интересных писем к различным выдающимся деятелям эпохи, написанных императором частью во время его вынужденного пребывания при османском дворе, а также во время заграничной поездки в Западную Европу. Несколько отрывков из сочинений Мануила было приведено выше. Лучший до сих пор, хотя и писавший еще в половине XIX века, французский исследователь личности Мануила Berger de Xivrey насчитывает, включая письма, 109 номеров принадлежащих императору литературных произведений.

Но самое первое место среди императоров, известных в истории византийской литературы, занимает соперник Иоанна V, Иоанн VI Кантакузен, закончивший после вынужденного отречения свои дни монахом под именем Иоасафа и посвятивший это время своего удаления от мира научным занятиям и литературной деятельности. Главным его произведением являются четыре книги «Историй», или, вернее сказать, «Мемуаров», охватывающих события с 1320 г. по 1356 г. (отдельные заметки касаются более позднего времени), где автор, объявивший во введении основанием своего труда одну лишь правду, невольно отступает от этого и, рассказывая события, в которых он сам играл главную роль, ставит себя в центре всего изложения и в конце концов стремится оправдать и возвеличить деятельность свою и своих друзей и сторонников, и вместе с тем унизить, осмеять и очернить своих врагов. Если не считать небольшой автобиографии Михаила Палеолога, Кантакузен был единственным византийским государем, оставившим нам подробные мемуары, которые, несмотря на свой партийный характер, сообщают чрезвычайно много очень важного материала для смутной истории Балканского полуострова в XIV веке и в частности для истории славян, а также для географии этих местностей. Кроме мемуаров, Иоанн Кантакузен в тиши кельи написал и несколько трудов богословского характера, большая часть которых еще не издана, например, полемические сочинения против деятеля времени исихастских споров Варлаама, против иудеев и мусульман и др. Свои литературные вкусы и симпатии Иоанн Кантакузен передал своему сыну Матфею, принужденному после падения отца также удалиться в монастырь, где он написал несколько богословских и риторических произведений.