Григорий Распутин-Новый, стр. 201

О пресловутом цезарепапизме размышляли не только правящие архиереи, но и, шире, религиозно настроенная и религиозно задумывавшаяся интеллигенция.

«Отчего рухнуло царское самодержавие в России? Оттого что оно стало идолом для русского самодержца, – говорил, выступая на заседании Религиозно-философского общества в апреле 1917 года, Е. Н. Трубецкой. – Он поставил свою власть выше церкви, и в этом было самопревознесение и тяжкое оскорбление святыни. Он безгранично верил в субъективное откровение, сообщающееся ему – помазаннику Божию – или непосредственно, или через посланных ему Богом людей, слепо верил в себя как орудие Провидения. И оттого он оставался слеп и глух к тому, что все видели и слышали. Отсюда эта армия темных сил, погубивших его престол, и вся эта мерзость хлыстовщины, которая вторглась в церковь и государство. Повреждение первоисточника духовной жизни – вот основная причина этого падения.

В крушении старого порядка, которое было этим вызвано, выразился суд Божий не над личностью несчастного царя, а над тем кумиром, которому он поклонялся.

Кумир этот – не им создан: церковь издавна находилась в плену у самодержавия. Цезарепапизм – изначальный грех нашего церковно-государственного строя. Мы привыкли к этому рабству».

Наконец, недавно стало известно, что епископ Никон (Рождественский), тот самый, кто принимал участие в ликвидации «афонской смуты», – далее цитируем по статье И. В. Лобановой «Восстановление патриаршества в России в контексте политических событий начала XX века», – «был разочарован последним российским императором. По свидетельству проф. А. Д. Беляева, незадолго до революции, в январе 1917 г., он сетовал в беседе с ним, что император занимается спиритизмом, вызывает дух Распутина».

Все это означает лишь то, что распутинская легенда гуляла не только среди легковерной и легкомысленной толпы и светской черни. Она затронула Церковь, в том числе и достойных ее предстоятелей. Но таковой была трагическая реальность нашей истории, которую нет нужды ни хулить, ни приукрашивать, а надо принимать как данность, не забывая о том, что пастыри и архипастыри, более других пострадавшие от «царского режима» и, соответственно, от Григория Распутина, отнеслись к революции куда менее восторженно.

«Я ни благословляю случившегося переворота, ни праздную мнимой еще „пасхи“ (вернее же мучительной Голгофы) нашей многострадальной России и исстрадавшегося душою духовенства и народа, ни лобызаю туманное и „бурное“ лицо революции, ни в дружбу и единение с ней не вступаю, ибо ясно еще не знаю, кто и что она есть сегодня и что она даст нашей Родине, особенно же Церкви Божьей, завтра», – говорил о наступившем времени «свободы» освобожденный и получивший Тобольскую кафедру епископ Гермоген.

Еще более резко высказался на Поместном соборе 1917– 1918 годов протоиерей Владимир Востоков: «Собор должен сказать, что в феврале-марте произведен насильственный переворот, который для православного христианина есть клятвопреступление, требующее очищения покаянием <…> Мы знали историческую идею, которая шестьсот лет растила могучую Россию. И эту-то идею в марте прошлого года одни затоптали, заплевали, другие ее не защищали, а опасливо ее замолчали. Нам нужно было тогда же возвысить голос против ложного пути, на который масонство бросило несчастную страну, но мы этого не сделали, и вот мы дожили до кровавого крещения…»

«Будем умолять Его Всещедрого, да устроит Сам Он власть и мир на земле нашей, да не оставит Он нас надолго без Царя, как детей без матери. Да поможет Он нам, как триста лет назад нашим предкам, всем единодушно и воодушевленно получить родного Царя от Него Всеблагого Промыслителя», – призывал епископ Пермский Андроник, но до этого времени Россия пока что не дожила.

ЭПИЛОГ

Судьбы

Земной путь Григория Ефимовича Распутина-Нового завершился, тело его было сожжено и прах развеян по ветру, но распутинская легенда продолжала жить. Об этой посмертной легенде можно было бы написать еще одну книгу. Написать о тех мемуарах, действительных и фальсифицированных, которые появились на свет после 17 декабря 1916 года. О книгах, фильмах, спектаклях, которые создавались и продолжают создаваться по всему миру. О стихах, поэмах, судебных процессах, исках, тиражах, песнях популярных рок-групп. Но это будет другая книга. А в этой, завершив повествование о судьбе Распутина, остается рассказать об остальных ее героях – тех, кто Распутина любил или ненавидел, кто с ним боролся или обращался к нему за помощью, пытался использовать его в своих интересах или верой и правдой ему служил. Этих людей, так или иначе с тобольским крестьянином связанных, было очень много – сотни, может быть, тысячи человек. Судьбы одних из них известны очень хорошо, судьбы других – гораздо хуже.

Царская Семья. Ее последний путь знают сегодня все. Был ли в решении Керенского отправить Семью отрекшегося от престола русского Царя в родные края Григория Распутина некий умысел или это простое совпадение, доподлинно неизвестно. Да, наверное, и не столь важно. Существует легенда, что Распутин предсказывал Государю этот путь и говорил, что Николай обязательно увидит его родину. Об этом писала Юлия Ден.

«Они должны приехать, – сердито проговорил крестьянин. Спустя несколько минут он произнес пророческие слова: – Волей или неволей они приедут в Тобольск и, прежде чем умереть, увидят мою родную деревню».

Так и вышло.

«…нам не говорят, куда мы едем (узнаем только в поезде) и на какой срок, но мы думаем, это туда, куда ты недавно ездила – святой зовет нас туда и наш друг.

Не правда ли странно, и ты знаешь это место <…> главное, что мы еще в России (это главное), что здесь тихо, недалеко от раки св. Иоанна. Не удивительно, что мы именно здесь», – писала Императрица своей верной подруге Анне Александровне Вырубовой, которая за год до этого побывала в Покровском, Тобольске и Верхотурье.

И, пожалуй, только при прочтении этих строк и обнаружении связи между Царской Семьей и последним святым, при Империи канонизированном, становится понятной та боль, которую испытывала, и то возмущение, которое высказывала Александра Федоровна, когда Синод отказывался прославлять Иоанна Тобольского, ожидая конца войны.

«Выяснилось окончательно: их везут в Тобольск <…> Государь очень побледнел и похудел. Императрица владеет собой и продолжает надеяться! Несмотря ни на что, рада ехать в домашнюю сферу „их дорогого друга“. И Аня – святая, перед которой следует преклониться. Ничего не изменилось в ее менталитете, – записала в дневнике обер-гофмейстерина Е. А. Нарышкина. – Какое испытание и какое унижение! А они все переносят со стойкостью и кротостью святых».

«Выехав 14-го августа в 6 часов утра, 17-го вечером мы прибыли в Тюмень – на станцию железной дороги, наиболее приближенную к Тобольску. Через несколько часов после этого мы грузились на пароход „Русь“. На другой день мы плыли мимо деревни – места рождения Распутина, и Семья, собравшаяся на мостике, могла созерцать дом старца, который ярко выделялся посреди изб. Это событие не было для них неожиданностью, так как Распутин это предсказал, и это стечение обстоятельств, казалось, еще раз подтверждало его пророческие слова», – писал в мемуарах Пьер Жильяр.

1917 год. «6 августа. Забыл упомянуть, что вчера перед обедом проходили мимо села Покровского – родина Григория», – как всегда скупо, отметил Государь по дороге из Царского Села в Тобольск.

1918 год. «14 апреля. В с. Покровском была перепряжка, долго стояли как раз против дома Григория и видели всю его семью, глядевшую в окна», – писал он на пути из Тобольска в Екатеринбург.

Между этими двумя записями семь месяцев жизни в доме тобольского губернатора, безропотное ожидание своей участи, домашние уроки детям, чтение книг, молитвы, нечастое посещение церковных служб, смена времен года и смена властей. И горькие записи в дневнике маленького Цесаревича, к которому вернулась его болезнь: