Вечность на двоих, стр. 61
LIV
Несмотря на проливной дождь, Адамберг подождал, когда прозвонит колокол аронкурскои церкви, и только тогда толкнул дверь в кафе. В воскресный вечер мужи были в полном сборе и как раз приступали к первому бокалу.
— Беарнец, — сказал Робер, не выказывая удивления, — выпьешь с нами?
Быстрый взгляд, брошенный им на Адамберга, доказывал, что ему все еще тут рады, хотя он и разворошил могилу в Оппортюн-ла-От восемнадцать дней назад. Как и в прошлый раз, комиссару освободили место слева от старейшины и подвинули бокал.
— Ты что-то не в себе, — утвердительно сказал Анжельбер, наливая ему белого вина.
— Да, у меня были неприятности чисто полицейского свойства.
— Такова жизнь, — сказал Анжельбер. — Вот Робер — кровельщик, у него неприятности кровельщика. У Илера неприятности колбасника, у Освальда — фермера, а у меня старческие неприятности, что ничем не лучше, уверяю тебя. Выпей-ка.
— Я знаю, почему убили двух женщин, — послушно выпив, сказал Адамберг, — и я знаю, зачем были раскопаны могилы.
— Значит, ты доволен.
— Не вполне, — сморщился Адамберг. — Убийца — исчадие ада, и она еще не закончила свою работу.
— Так она закончит, — сказал Освальд.
— А то, — отметил Ахилл.
— Да, она ее закончит, — согласился Адамберг. — Она закончит свою работу, умертвив третью девственницу. Я ее ищу. И я бы не отказался от помощи.
Все лица повернулись к Адамбергу — на них явно читалось изумление, вызванное столь неосмотрительной просьбой.
— Не обижайся, Беарнец, — сказал Анжельбер, — но это вообще-то твои дела.
— Уж никак не наши, — вступил Ахилл.
— Ваши тоже. Потому что ваших оленей распотрошила та же женщина.
— Я говорил, — выдохнул Освальд.
— Откуда ты знаешь? — спросил Илер.
— Это его дело, — оборвал его Анжельбер. — Раз говорит, что знает, значит, знает, и все тут.
— Вот именно, — сказал Ахилл.
— Смерть девственниц связана со смертью оленя, — продолжал Адамберг. — С изъятием его сердца, если быть точным.
— Знать бы зачем, — спросил Робер.
— Чтобы вынуть из него крестовидную кость. — Адамберг пошел ва-банк.
— Очень возможно, — сказал Освальд. — Эрманс тоже так думала. У нее есть такая кость.
— В сердце? — слегка удивился Ахилл.
— В ящике буфета. Кость из оленьего сердца.
— Надо вконец свихнуться, чтобы охотиться за оленьим крестом, — сказал Анжельбер. — Это все древние штучки.
— Некоторые французские короли их даже собирали, — сказал Робер. — В лечебных целях.
— Вот я и говорю — древние штучки. Теперь эта кость никому не нужна.
Адамберг, в лечебных целях, осушил бокал, отпраздновав таким образом существование крестовидной кости в сердце оленя.
— Ты знаешь, почему твой убийца вырезает у оленя сердце? — спросил Робер.
— Я же сказал, это женщина.
— Понятно. — Робер скорчил недовольную гримасу. — Но ты знаешь, почему?
— Чтобы соединить этот крест с волосами девственниц.
— Предположим, — сказал Освальд. — Она психопатка. Как знать, зачем ей это.
— Чтобы приготовить снадобье, дающее бессмертие.
— Ни хрена себе, — присвистнул Илер.
— С одной стороны, это неплохо, — заметил Анжельбер, — с другой стороны, спорно.
— Что — спорно?
— Ты только представь себе, бедный мой Илер, что ты вынужден жить вечно. Что ты собираешься делать весь день напролет? Не будем же мы тут выпивать сто тысяч лет подряд, а?
— Да, это перебор, — согласился Ахилл.
— Она убьет еще одну женщину, — вернулся к делу Адамберг, — после того как покончит со следующим оленем. Или наоборот, не знаю. Но у меня нет выхода, я вынужден следовать за сердечным крестом. Я прошу вас вызвать меня, как только зарежут очередного оленя.
За столом воцарилась плотная тишина — только нормандцы способны создать и вынести ее. Анжельбер разлил вино по второму кругу, позвенев горлышком о краешек каждого бокала.
— Его уже зарезали, — сказал Робер.
И снова они замолчали, и снова глотнули вина — все, кроме Адамберга, который в ужасе смотрел на Робера.
— Когда? — спросил он.
— И недели не прошло.
— Почему ты мне не позвонил?
— Да тебя это вроде не так уж и волновало, — насупившись, сказал Робер. — Ты только и думал, что об освальдовской тени.
— Где это произошло?
— В Боск-де-Турель.
— Распотрошили, как тех двух?
— Все то же самое, сердце лежало рядом.
— Назови мне ближайшие к лесу деревни.
— Кампениль, Труамар и Лувло. Чуть дальше — Лонжене с одной стороны и Куси с другой. Выбирай.
— С тех пор там не отмечалось несчастных случаев с женщинами?
— Нет.
Адамберг с облегчением вздохнул и отпил вина.
— Не считая старухи Ивонны, которая упала со старого моста, — сказал Илер.
— Умерла?
— Тебя послушать, так все умерли, — сказал Робер. — Она сломала себе шейку бедра.
— Ты можешь меня завтра туда отвезти?
— К Ивонне?
— К оленю.
— Его похоронили.
— Кому достались рога?
— Никому. Он их уже сбросил.
— Мне надо осмотреть место.
— Это можно, — сказал Робер, протягивая бокал в третий, и последний, раз. — Где ты ночуешь? В гостинице или у Эрманс?
— Лучше в гостинице, — сказал тихо Освальд.
— Лучше так, — отметил отметчик.
И никто не объяснил, почему он не может переночевать у сестры Освальда.
LV
Пока его подчиненные прочесывали район Боск-де-Турель, Адамберг обошел дозором больницы. Для начала навестил хромающего Вейренка в клинике Биша, потом спящую в Сен-Венсан-де-Поль Ретанкур. Вейренка собирались завтра выписать, а сон Ретанкур начинал понемногу приходить в более естественное состояние. «Она возвращается к нам на всех парах», — сказал Лавуазье, который не переставая записывал свои наблюдения за богиней-многостаночницей. Вейренк, когда ему сообщили о всплытии Ретанкур и об оленьем кресте, высказал мысль, которую Адамберг, возвращаясь пешком в Контору, обсасывал со всех сторон.
«Одной хватило сил спастись и быть живой,
Но к смерти приведет бессилие другой.
Олень подбит стрелой — и деве вслед за ним
Не поздоровится, коль мы не поспешим».
— Франсина Бидо, тридцать пять лет, — ска-зал Меркаде, протягивая карточку Адамбергу. — Живет в Кланси, это деревенька на двести душ в семи километрах от опушки Боск-де-Турель. Две другие ближайшие девственницы живут на расстоянии соответственно четырнадцати и девятнадцати километров. Неподалеку от них обеих находится большая каштановая роща, где тоже могут водиться олени. Франсина живет одна, ферма ее стоит на отшибе, в более чем восьмистах метрах от ближайших соседей. Через ограду можно перепрыгнуть одним махом. Дом у нее старый, с хилыми деревянными дверями, замки поддаются удару локтем.
— Ясно, — сказал Адамберг. — Она работает? У нее есть машина?
— Она работает на полставки уборщицей в аптеке Эвре. Ездит туда на автобусе каждый день, кроме воскресенья. Вероятно, на нее нападут дома, между семью часами вечера и часом следующего дня, когда она выходит из дому.
— Она девственница? Это точно?
— Кюре из Оттона говорит, что да. По его словам, она миловидная и инфантильная, «чистый ангелочек». Злые языки уверяют, что придурковатая. Но священник считает, что с головой у нее все в порядке. Разве что она всего пугается, особенно животных. Ее воспитывал вдовый отец, страшный тиран. Он умер два года назад.
— Тут есть одна проблема, — сказал Вуазне, чьи позитивистские убеждения испарились после того, как Адамберг, просто витая в облаках, догадался о существовании кости в сердце оленя. — Девалон знает, что мы в Кланси и в связи с чем. У него неприятности из-за того, что он прошляпил убийства Элизабет и Паскалины. Он требует, чтобы Франсину Бидо охраняла его команда.
— Да ради бога, — сказал Адамберг. — Только бы ее охраняли, а уж кто — это второй вопрос. Позвоните ему, Данглар. Пусть Девалон немедленно приставит к ней трех вооруженных полицейских, которые будут сменять друг друга. Охранник должен сидеть в доме, с семи вечера до часа дня, если возможно — в ее спальне. Пошлите в Эвре фотографию медсестры. Кто должен был обойти агентства по найму автомобилей?