Вечность на двоих, стр. 41

— А почему мы этого не знаем? — спросил Адамберг, шокированный собственным невежеством. — И почему вдруг у плотоядных?

— Так природа захотела. А она, дама справедливая, слегка подсобила хищникам. Их немного, и им приходится прикладывать много усилий, чтобы размножиться и выжить.

— И что же в ней такого странного?

— Она уникальна тем, что не подчиняется никаким законам симметрии, ни билатеральной, ни осевой. Она кривая, слегка закрученная, сустава нет ни снизу, ни сверху, зато на дистальной оконечности имеется небольшая выемка.

— Где-где?

— На кончике.

— По-вашему, она такая же странная, как пятачковая?

— Если угодно. Поскольку в человеческом теле ей нет аналога, обнаружение половой косточки медведя или моржа повергало средневекового человека в недоумение. Как и вас.

— Почему моржа или медведя?

— Потому что она у них большая и ее, следовательно, легче найти. В лесу, на берегу. Но про кошачью половую косточку знали еще меньше. Это же несъедобное животное, и его скелет плохо изучен.

— Но свинину-то едят. А про пятачковую кость никто не знает.

— Потому что она утоплена в хрящах.

— Не думаете ли вы, капитан, что тип, укравший половую косточку Нарцисса, собирает коллекцию?

— Понятия не имею.

— Сформулирую иначе: не считаете ли вы, что эта кость для кого-то может представлять ценность?

Данглар что-то буркнул в ответ — свидетельство того, что он либо в этом сомневался, либо просто устал.

— Все загадочное и редкое может иметь какую-то ценность. Собирают же некоторые гальку в реках. Или отрубают рога у оленя. Мы недалеко ушли от мракобесия. В этом наше величие и беда.

— Моя галька вам не по душе?

— Меня беспокоит, что вы выбрали камешек с черной полосой посередине.

— Потому что у вас лоб пересекает морщина стресса.

— Вы к коллоквиуму вернетесь?

— Видите, как вы переживаете. Конечно, вернусь.

Адамберг поднялся по каменным ступенькам, засунув руки в карманы. Данглар был недалек от истины. Чего, собственно, он добивался, собирая камешки? Какую ценность они представляли для него, вольнодумца, чуждого всякого суеверия? О боге он думал только в те мгновения, когда сам чувствовал себя богом. Это с ним редко случалось, разве что в сильную грозу, по возможности ночью. Тогда он начинал повелевать небом, направлял молнии, руководил бурными потоками и настраивал музыку потопа. Мимолетные волнующие выплески будили в нем мужскую мощь, иногда очень кстати. Адамберг внезапно замер посреди дороги. Мужская мощь. Кот. Кость в пятачке. Рака с мощами. Стая мыслей послушно влетела в вольер.

XXXII

Адамберг молча пересек Зал соборов, когда там уже расставляли стулья для шестичасового коллоквиума. Данглар мельком взглянул на комиссара и по блеску, который, подобно расплавленной материи, перекатывался у него под кожей, понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Что происходит? — спросил Вейренк.

— Он поймал идею из воздуха, в стае чаек. Птичья какашка, упавшая сверху, взмах крыла между небом и землей.

Вейренк, посмотрев на Адамберга, восхищенно покачал головой, и на секунду подозрения Данглара рассеялись. Но майор тут же призвал их к порядку. Восхищение врагом не лишает его статуса врага, напротив. Майор был уверен, что Вейренк видел в комиссаре идеальную добычу, равного противника — юный главарь, стоявший когда-то в тени орехового дерева, превратился в начальника уголовного розыска.

Адамберг открыл собрание, раздав каждому снимки эксгумации в Оппортюн, смотреть на которые было невозможно. Жесты его были скупы и сосредоточенны, и все поняли, что в расследовании произошел поворот. Комиссар редко устраивал коллоквиумы в конце дня.

— Нам не хватало убийцы, жертв и мотива. Теперь у нас есть и то, и другое, и третье.

Адамберг подпер ладонями щеки, раздумывая, с чего начать. Он не любил и не умел подводить итоги. В этом деле ему всегда приходил на выручку Данглар, словно деревенский разметчик, помогая устанавливать связи, выруливать из виражей и возвращаться к пройденному.

— Жертвы, — предложил Данглар.

— Элизабет Шатель и Паскалина Виймо умерли не случайно. Их убили. Сегодня после обеда Ретанкур привезла доказательство из жандармерии Эвре. Камень, который якобы свалился с южной стены церкви прямо на голову Паскалине, к этому моменту лежал на земле по меньшей мере два месяца. Пока он валялся в траве, на одной из его сторон вырос черноватый лишайник.

— А камень не мог самостоятельно вспрыгнуть на голову Паскалины, — сказал внимательно слушавший Эсталер.

— Правильно, бригадир. Этим камнем ей размозжили голову. Из чего следует, что в машине Элизабет повредили тормоз, спровоцировав смертельную аварию на автостраде.

— Девалон не обрадуется, — заметил Меркаде. — Это называется запороть дело.

Данглар улыбнулся, грызя карандаш, — ему было приятно, что воинственная нерадивость Девалона его же и подставила.

— Почему Девалону не пришло в голову осмотреть камень? — спросил Вуазне.

— Потому что он туп как баран, судя по тому, что говорят о нем местные, — объяснил Адамберг. — И еще потому, что у Паскалины Виймо не было никаких причин быть убитой.

— Каким образом вы вышли на ее могилу? — спросил Морель.

— Случайно, судя по всему.

— Этого не может быть.

— Вот именно. Я полагаю, что меня сознательно направили на кладбище Оппортюн. Убийца наводит нас на след, зная, что намного опережает нас.

— Зачем?

— Не знаю.

— Жертвы, — напомнил Данглар. — Паскалина и Элизабет.

— Они были приблизительно одного возраста. Жизнь их протекала без эксцессов и без мужчин, обе были девственницами. Могилу Паскалины постигла та же судьба, что и могилу в Монруже. Гроб открыли, но труп не трогали.

— Девственность — мотив преступлений? — спросил Ламар.

— Нет, это критерий выбора, но не мотив.

— Не понимаю, — сказал, нахмурившись, Ламар. — Она убивает девственниц, но это не является ее целью?

Отвлекаясь на эти вопросы, Адамберг потерял нить и кивком передал эстафету Данглару.

— Вы помните заключения судебного медика, — начал майор. — Диала и Пайка были убиты женщиной ростом около 1,62, без особых примет — она педантична, стремится к совершенству, умеет обращаться со шприцем, умело орудует скальпелем и носит синие кожаные туфли. Подошвы туфель были натерты воском — возможно, это свидетельство патологической диссоциации, во всяком случае, налицо желание отделить себя от почвы своих преступлений. Клер Ланжевен, медсестра и ангел смерти, отвечает всем этим характеристикам.

Адамберг открыл блокнот, но ничего не записывал. Он что-то корябал, слушая сжатый рассказ Данглара, который, по его мнению, был бы лучшим начальником уголовного розыска, чем он.

— Ретанкур привезла туфли, принадлежавшие медсестре, — продолжал Данглар. — Синие кожаные туфли. Этого еще недостаточно, чтобы подтвердить наши подозрения, но мы неуклонно приближаемся к цели.

— Все привезла Ретанкур, — тихо заметил Вейренк.

— Она конвертирует энергию, — ощерился Эсталер.

— Ангел смерти — это химера, — мрачно сказал Мордан. — Никто ее не видел с Диалой и Пайкой на блошином рынке. Она невидима и неуловима.

— Так она и действовала всю свою жизнь, — сказал Адамберг. — Как тень.

— Не получается, — продолжал Мордан, вытягивая длинную журавлиную шею из ворота серого свитера. — Эта женщина умертвила тридцать три человека, всегда одним и тем же способом, ни разу не изменив себе. И вдруг ни с того ни с сего она начинает рыскать в поисках девственниц, вскрывать могилы и мочить амбалов. Неувязочка. Одно дело — убийца стариков, другое — бешеная некрофилка. В каких бы туфлях она ни ходила.

— Неувязочка, — согласился Адамберг. — Разве что сильнейший подземный толчок открыл второй кратер в вулкане. Лава безумия вытекала бы тогда по другому склону и иным образом. Возможно, на нее повлияло пребывание в тюрьме или то, что Альфа узнала о существовании Омеги.