Вечность на двоих, стр. 34
— Я же велел вам надеть респираторы, — сказал Адамберг.
— Зажги прожектора, Жан-Батист, — распорядилась Ариана, — и спусти мне сюда фонарь. На первый взгляд тут все на месте, как и в случае с Элизабет Шатель. Такое впечатление, что гробы открывали из простого любопытства.
— Может быть, это поклонник Мопассана, — прошептал Данглар: прижав к лицу респиратор, он изо всех сил старался не отходить слишком далеко.
— То есть, капитан? — спросил Адамберг.
— Мопассан описал человека, который неотвязно думает об умершей возлюбленной и сходит с ума оттого, что никогда уже не увидит милые сердцу черты. Решив посмотреть на них в последний раз, он, разрыв ее могилу, добирается до любимого лица. Но она уже не похожа на ту, что так восхищала его. И все же он сжимает в объятиях гниющий труп, и с тех пор его преследует не аромат воспоминаний, а запах ее смерти.
— Здорово, — сказал Адамберг. — Чудная история.
— Это Мопассан.
— И тем не менее. А выдуманные истории пишутся для того, чтобы помешать им произойти наяву.
— Как знать.
— Жан-Батист, — позвала его Ариана, — ты не знаешь, отчего она умерла?
— Пока нет.
— А я знаю: ей размозжили основание черепа. То ли ее зверски ударили, то ли на нее упало что-то тяжелое.
Адамберг, задумавшись, отошел в сторону. Элизабет, потом эта девушка — несчастный случай или убийство? У комиссара путались мысли. Убивать женщин, чтобы спустя три месяца залезть к ним в гроб, — все это не лезло ни в какие ворота. Сидя в мокрой траве, он ждал, когда Ариана закончит осмотр.
— Ничего больше нет, — сказала она, высунувшись из ямы. — Ее не тронули. Мне кажется, их интересовала верхняя часть головы. Возможно, гробокопатели хотели забрать прядь волос. Или глаз, — добавила она спокойно. — Но сейчас у нее уже…
— Понятно, — прервал ее Адамберг. — У нее уже нет глаз.
Данглар, еле сдерживая рвоту, бросился в сторону церкви. Укрывшись между двумя контрфорсами, он заставил себя углубиться в изучение характерной кладки черно-рыжими шашечками. Но приглушенные голоса коллег доносились и сюда.
— Если все дело в пряди волос, почему не срезать ее до похорон?
— Может, до тела было трудно добраться.
— Я мог бы еще представить посмертный любовный пыл в духе Мопассана, если бы это касалось только одной покойницы, не двух же сразу. Можешь посмотреть, что там с волосами?
— Нет, — сказала она, снимая перчатки. — У нее были короткие волосы, и отрезали там что-то или нет, все равно не понять. Может, мы имеем дело с фетишисткой, чье безумие зашло столь далеко, что она способна нанять двух гробокопателей, чтобы удовлетворить свою страсть. Можешь закапывать, Жан-Батист, больше там не на что смотреть.
Адамберг подошел к могиле и снова прочел имя усопшей. Паскалина Виймо. Они уже послали запрос и теперь ждали сведений о причинах ее смерти. Наверняка от деревенских болтунов он узнает что-то раньше, чем придут официальные данные. Он поднял оленьи рога, так и лежавшие в траве, и показал знаком, что можно закапывать.
— Что ты с этим будешь делать? — удивилась Ариана, вылезая из комбинезона.
— Это рога оленя.
— Я вижу. А зачем ты их за собой таскаешь?
— Потому что я не могу нигде оставить их. Ни тут, ни в кафе.
— Ну, как знаешь, — легко сдалась Ариана. По глазам Адамберга она поняла, что он уже ушел на дно и расспрашивать его бессмысленно.
XXVII
Перескакивая с дерева на куст, молва преодолела расстояние, разделяющее Оппортюн-ла-От и Аронкур, и в кафе, где ужинали полицейские, вошли Робер, Освальд и разметчик. Адамберг, собственно, этого и ждал.
— Черт, покойники от нас не отстают.
— Скорее опережают, — сказал Адамберг. — Садитесь, — он подвинулся, освобождая им место.
Они незаметно поменялись ролями, и на сей раз собрание мужей возглавил Адамберг. Нормандцы исподволь взглянули на красавицу, которая как ни в чем не бывало сидела в конце стола, запивая еду то вином, то водой.
— Это наш судебный медик, — объяснил Адамберг, чтобы они не теряли времени на хождение вокруг да около.
— Она работает с тобой, — сказал Робер.
— Она только что обследовала труп Паскалины Виймо.
Движением подбородка Робер показал, что понял, о чем речь, и не одобряет подобных занятий.
— Ты знал, что эту могилу открывали? — спросил Адамберг.
— Я знал, что Грасьен видел тень. Ты говоришь, что нас опередили.
— Мы отстали на несколько месяцев и по-прежнему плетемся далеко в хвосте.
— Что-то ты, по-моему, не особо спешишь, — заметил Освальд.
На другом конце стола Вейренк, сосредоточенный на своей тарелке, слегка кивнул в знак согласия:
— Не будь настороже, спускаясь по теченью:
Неспешная река не придает значенья
Видениям войны, уверенная в том,
Что справится вода с любым ее врагом.
— Что там бормочет твой полурыжик? — спросил Робер шепотом.
— Осторожно, Робер, никогда его так не называй. Это сокровенное.
— Ладно, — сказал Робер. — Но я не понимаю, что он говорит.
— Что спешить некуда.
— Твой брат говорит не так, как все.
— Это семейное.
— Ну, если семейное, тогда ничего, — уважительно промолвил Робер.
— А то, — прошептал разметчик.
— И он мне не брат, — добавил Адамберг.
Робер явно себя накручивал. Адамберг понял это по тому, как тот стискивал в кулаке бокал с белым вином и двигал челюстью слева направо, словно сено жевал.
— Что такое, Робер?
— Ты приехал из-за освальдовской тени, а не из-за оленя.
— Откуда ты знаешь? И то и другое произошло одновременно.
— Не ври, Беарнец.
— Хочешь забрать рога?
Робер колебался:
— Пусть остаются у тебя, они твои. Но не разлучай их. И не забывай нигде.
— Я весь день с ними не расстаюсь.
— Хорошо, — решил Робер, успокоившись. — Ну и что ты скажешь про Тень? Освальд говорит, это смерть.
— В каком-то смысле он прав.
— А в другом?
— Это кто-то или что-то, от чего я не жду ничего хорошего.
— А ты, — прошипел Робер, — ты тут как тут, стоит какому-нибудь кретину вроде Освальда сказать, что здесь видели тень, или психопатке вроде Эрманс попросить встречи с тобой.
— Дело в том, что еще один кретин, сторож кладбища в Монруже, тоже видел тень. Там тоже какой-то псих заставил разрыть могилу, чтобы добраться до гроба.
— Почему «заставил разрыть»?
— Потому что двум парням заплатили за то, чтобы это сделать, и они погибли.
— А что, этот тип сам не мог справиться?
— Это женщина, Робер.
Робер разинул рот, потом глотнул вина.
— Нелюдь какая-то, — вступил Освальд. — Я не верю.
— И тем не менее, Освальд.
— А тот тип, что мочит оленей, — тоже баба?
— Не вижу связи, — сказал Адамберг.
Освальд задумался, уткнувшись в бокал.
— Что-то у нас тут слишком много всего происходит одновременно, — сказал он наконец. — Может, это одно и то же отродье.
— У преступников свои приоритеты, Освальд. Между убийством оленя и осквернением могил лежит пропасть.
— Как знать, — сказал разметчик.
— А Тень, — Освальд решился наконец задать прямой вопрос, — одна и та же? Она и скользит, и копает?
— Думаю, да.
— И ты собираешься что-то предпринять? — спросил он.
— Послушать твой рассказ о Паскалине Виймо.
— Мы с ней виделись только в базарные дни, но могу тебя заверить, что она была непорочнее Пресвятой Девы и прожила жизнь, так ею и не воспользовавшись.
— Умереть — одно дело, — сказал Робер. — Но не жить — это еще хуже.
«И чешется потом все шестьдесят девять лет», — добавил про себя Адамберг.
— Как она умерла?
— Когда она полола траву у нефа, на нее свалился камень из стены, господи прости, и раскроил ей череп. Ее нашли лежащей на животе, прямо на земле, и камень был еще на ней.
— Было следствие?
— Приехали жандармы из Эвре и сказали, что это несчастный случай.