Вечность на двоих, стр. 3

— Ну да. У нее лицо сморщилось, стало как грецкий орех.

— Где она стояла?

— На втором этаже. Ходила туда-сюда по комнате.

— Там будет мой кабинет.

— А спальня где?

— Рядом.

— А вы не робкого десятка, — сказал Лусио, поднимаясь. — Я вам хотя бы не нахамил? А то Мария будет недовольна.

— Ну что вы, — сказал Адамберг, ставший в одночасье счастливым обладателем семи зарытых трупов и одного призрака с грецким орехом вместо головы.

— Тем лучше. Может, вам удастся ее улестить. Хотя говорят, что с ней сможет покончить только дряхлый старик. Но это все легенды и мифы. Не верьте всяким россказням.

Оставшись один, Адамберг допил остатки остывшего кофе. Потом взглянул на потолок и прислушался.

III

Спокойно проспав всю ночь в ненавязчивом обществе святой Клариссы, комиссар отправился в Институт судебной медицины. Девять дней назад двум парням перерезали горло возле Порт-де-ла-Шапель — их трупы лежали в сотне метров друг от друга. «Да шпана это, мелкие жулики с блошиного рынка» — такова была краткая эпитафия полицейского из местного комиссариата. Адамберг твердо решил снова на них взглянуть, после того как комиссар Мортье из Отдела по борьбе с наркотиками пожелал забрать у него дело.

— Два подонка с Порт-де-ла-Шапель — мои, Адамберг, — заявил ему Мортье. — Тем более один из них черный. Чего ты ждешь, чтобы мне их передать? Первого снега?

— Жду, пока выяснят, почему у них земля под ногтями.

— Потому что они все грязные, как поросята.

— Потому что они рыли землю. А земля — это епархия уголовного розыска. То есть моя.

— Ты что, никогда не видел идиотов, которые прячут наркоту в цветочных горшках? Теряешь время, Адамберг.

— Ну и пусть. Я не против.

Два обнаженных тела покоились рядом в неоновом свете морга — белый и чернокожий, оба здоровенные, но один волосатый, а другой нет. Ноги вместе, руки вдоль туловища — казалось, после смерти им далось наконец недоступное ранее школьное послушание. «Вообще-то, — подумал Адамберг, созерцая покорные тела, — их жизнь несла на себе отпечаток классицизма наизнанку. Дни расписаны по часам: утром — сон, после обеда — торговля наркотиками, вечерами — девочки, по воскресеньям — матери. На задворках общества, как и везде, рутина берет свое. А это зверское убийство неожиданно положило конец мерному течению их унылой жизни».

Доктор Лагард смотрела, как Адамберг кружит вокруг тел.

— Что вы от меня хотите? — спросила она, беспечно барабаня пальцами по бедру огромного негра, словно успокаивая его напоследок. — Мелкие наркодилеры из подворотни, зарезанные бритвой, — клиенты Наркотдела.

— Вот именно. Они буквально рвут у меня дело из рук.

— Ну и что? В чем проблема?

— Во мне. Я им не хочу его отдавать. И вы должны мне в этом помочь. Раскопайте что-нибудь.

— Зачем? — спросила она, не снимая руки с бедра покойника, видимо, в знак того, что, пока он находится в ее ведении, ей одной пристало решать его судьбу и по своему усмотрению отдавать тело на милость уголовного розыска или Отдела по борьбе с наркотиками.

— У них свежая земля под ногтями.

— Наркотдел знает, что делает. Они стояли у них на учете?

— Вот именно, что нет. Они мои, и все тут.

— Меня предупреждали на ваш счет, — спокойно сказала она.

— В каком смысле?

— В том смысле, что у вас проблемы со смыслом. Отсюда и конфликты.

— Ариана, нам с вами не впервой.

Носком она притянула к себе табурет на колесиках и устроилась на нем, скрестив ноги. Двадцать три года назад Ариана казалась Адамбергу красавицей, да и сейчас, в свои шестьдесят, элегантно восседая на морговской табуретке, она была совсем недурна.

— Вот оно что. Вы меня знаете.

— Да.

— А я вас нет.

Она зажгла сигарету и задумалась на несколько секунд.

— Нет, — заключила она, — ничего в голову не приходит. Извините.

— Мы общались несколько месяцев, двадцать три года назад. Я помню вас, ваше имя, фамилию и что мы были на «ты».

— До такой степени? — спросила она холодно. — И чем же мы таким занимались?

— Мы страшно разругались.

— Любовная сцена? Жалко, что я забыла.

— Профессиональная разборка.

— Вот оно что, — повторила она, нахмурившись.

Адамберг опустил голову, отдавшись воспоминаниям, внезапно пробужденным ее громким голосом и повелительным тоном. Его, молодого тогда человека, привлекла и сбила с толку ее двойственность — строгий костюм и растрепанные волосы, высокомерный тон и непринужденность, тщательно отрепетированные позы и естественные жесты. Впору было задаться вопросом: что она такое — блестящий ум или просто трудоголичка, которой плевать, как она выглядит? Уже не говоря о бесконечных «вот оно что», которыми она часто начинала фразу, — непонятно было, чего в этих словах больше — снобизма или провинциальности. Не один Адамберг побаивался ее. Доктор Ариана Лагард была самым известным судебным медиком страны, вне конкуренции.

— Мы были на «ты»? — переспросила она, стряхнув пепел на пол. — Двадцать три года назад я уже была состоявшимся медиком, а вы, верно, простым лейтенантом.

— Меня как раз назначили бригадиром.

— А вообще вряд ли. Я с трудом перехожу с коллегами на «ты».

— Мы неплохо ладили. Но все закончилось диким скандалом в Гавре — стены бара ходили ходуном. Я даже пиво не допил. Хлопнул дверью, и мы расстались навсегда.

Ариана раздавила ногой окурок и устроилась поудобнее.

— Я случайно не сбросила на пол вашу кружку с пивом? — спросила она с неуверенной улыбкой.

— Так точно.

— Жан-Батист, — сказала она по слогам. — Юный кретин Жан-Батист Адамберг, истина в последней инстанции.

— Что ты мне и заявила, прежде чем кокнуть кружку.

— Жан-Батист, — повторила Ариана еще медленнее, потом встала и положила руку ему на плечо. Она, казалось, готова была его поцеловать, но тут же снова засунула руку в карман халата.

— Ты был мне симпатичен. Ты, сам того не сознавая, разбирал мир на составные части. И судя по тому, что мне рассказывали о комиссаре Адамберге, у тебя это не прошло. Теперь я понимаю: он — это ты, а ты — это он.

— Можно и так.

Ариана облокотилась о прозекторский стол, отпихнув для удобства тело белого парня. Как и все патологоанатомы, она не выказывала покойникам ни малейшего уважения. Зато, воздавая должное, на свой лад, бесконечной и непостижимой сложности каждого человека, она неутомимо копалась в тайнах их тел, и равных ее таланту не было. Трупы простых смертных прославились благодаря трудам доктора Лагард. Пройдя через ее руки, они прямиком попадали в Историю. Увы, посмертно.

— Потрясающий был труп, — вспомнила она. — Самоубийца оказался муниципальным советником — его скомпрометировали, разорили, и он вспорол себе живот на японский манер, оставив утонченное прощальное письмо. Тело обнаружили в спальне.

— Надрался джину для храбрости.

— Как сейчас его вижу, — мечтательно продолжала Ариана. С такой интонацией обычно припоминают забавный случай из жизни. — Самоубийство по учебнику, отягченное застарелой компульсивной депрессией. Муниципальный совет с облегчением узнал, что дело никуда передано не будет, помнишь? Я сдала отчет, не придерешься. Ты снимал ксерокопии, подшивал дела, выполнял поручения, но не больно-то меня слушался. По вечерам мы выпивали на набережной. Я шла на повышение, ты увяз в мечтах. В то время я в пиво добавляла гренадин, пены было…

— Ты и потом изобретала всякие смеси?

— Еще как, — сказала Ариана с ноткой сожаления в голосе, — но на этом поприще я успеха пока не добилась. Помнишь «Фиалку»? Взбитое яйцо, мята и малага.

— Меня никогда не тянуло это попробовать.

— С «Фиалкой» я завязала. Больно энергетический напиток получался. Но для нервов — самое оно. Чего мы только не смешивали в Гавре!

— Кое на что мы так и не решились.

— Вот оно что.