Вечность на двоих, стр. 28

Отход на заранее подготовленные позиции — нормандец мгновенно свернулся, как улитка, которую тронули за рожки.

— Напротив, Робер. Что случилось?

— Тут еще один обнаружился. И раз ты допер, что дело пахнет керосином, мы решили, что ты должен знать.

— Еще один кто?

— Его убили тем же способом в лесу Шан-де-Вигорнь, рядом со старыми железнодорожными путями.

Олень, черт побери. Робер в срочном порядке разыскивал его в Париже из-за оленя. Адамберг устало вздохнул, не упуская из виду плотное движение на дороге и свет фар, размытый дождем. Ему не хотелось огорчать ни Робера, ни собрание мужей, которые так радушно приняли его в тот вечер, когда он сопровождал Камиллу и чувствовал себя не в своей тарелке. Но ночи его были коротки. Ему хотелось есть и спать, и все. Он въехал в арку уголовного розыска и молча кивнул Вейренку, показывая, что ничего важного нет и он может идти домой. Но Вейренк, слишком глубоко увязнув в своих тревожных мыслях, даже не двинулся с места.

— Давай подробности, Робер, — машинально сказал Адамберг, паркуясь во дворе. — Я записываю, — добавил он, даже не собираясь доставать ручку.

— Ну я ж сказал. Его распотрошили, настоящая мясорубка.

— Анжельбер что говорит?

— Ты же знаешь, у Анжельбера свое мнение по этому поводу. Он считает, что это молодой человек, который с возрастом испортился. Плохо то, что этот парень дошел до нас из Бретийи. Анжельбер уже не уверен, что это псих из Парижа. Он говорит, что, может, это псих из Нормандии.

— А сердце? — спросил Адамберг, и Вейренк нахмурился.

— Вынуто, отброшено в сторону, искромсано. Все то же самое, говорю тебе. Только этот был с десятью отростками. Освальд не согласен. Он говорит, что девять. Не то чтобы он считать не умел, Освальд наш, но его хлебом не корми, дай поспорить. Ты этим займешься?

— Обещаю, Робер, — соврал Адамберг.

— Приедешь? Ждем тебя на ужин. Ты на чем? За полтора часа доберешься.

— Сейчас не могу, у меня тут двойное убийство.

— У нас тоже, Беарнец. Если уж это не двойное убийство, то не знаю, чего тебе еще нужно.

— Ты предупредил жандармерию?

— Жандармам начхать на это. Тупые индюки. Им жопу лень поднять.

— А ты там был?

— На этот раз да. Шан-де-Вигорнь — это наши края, понимаешь.

— Так девять или десять?

— Десять, конечно. Освальд чушь порет, делает вид, что умнее всех. Его мать родом из Оппортюн, это в двух шагах от того места, где оленя нашли. Вот он нос и задирает. Короче, ты едешь с нами выпить или не едешь с нами выпить? Хватит трепаться.

Адамберг судорожно соображал, как выпутаться из создавшейся ситуации, что было неочевидно, поскольку Робер приравнивал двух зарезанных оленей к двум убитым парням. Что касается упрямства, то тут нормандцы — эти, во всяком случае, — ничем не уступали беарнцам, по крайней мере некоторым, родом из долин Гава и Оссо.

— Не могу, Робер, у меня тут тень.

— У Освальда тоже тень. Что не мешает ему выпивать.

— Что у него? У Освальда?

— Тень, говорю тебе. На кладбище Оппортюн-ла-От. Вообще-то ее видел его племянник, больше месяца тому назад. Он нам все уши прожужжал со своей тенью.

— Дай мне Освальда.

— Не могу, он ушел. Но если ты приедешь, он вернется. Он тоже хочет тебя видеть.

— Зачем?

— Затем, что его сестра просила с тобой поговорить из-за этого привидения на кладбище. Вообще-то она права, потому что жандармы из Эвре — тупые индюки.

— Какого такого привидения, Робер?

— Ты многого от меня хочешь, Беарнец.

Адамберг взглянул на часы Не было еще и семи.

— Посмотрю, что я смогу сделать, Робер.

Комиссар задумчиво сунул телефон в карман. Вейренк сидел и ждал.

— Что-то срочное?

Адамберг прижался головой к стеклу.

— Ничего срочного.

— Он сказал, что кого-то разрезали и искромсали сердце.

— Оленя, лейтенант. У них там кто-то так развлекается — оленей кромсает, и они себе места не находят.

— Браконьер?

— Да нет, убийца оленей. У них там в Нормандии тоже есть тень.

— Нас это касается?

— Совсем не касается.

— Так зачем вы туда едете?

— Никуда я не еду, Вейренк. Мне до этого дела нет.

— Я так понял, что вы собираетесь поехать.

— Я слишком устал, и мне это неинтересно, — сказал Адамберг, открывая дверцу. — Того и гляди разобью машину и сам разобьюсь заодно. Перезвоню Роберу позже.

Они хлопнули дверцами, Адамберг повернул ключ. Пройдя сто метров, они расстались перед «Философским кафе».

— Если хотите, — сказал Вейренк, — я сяду за руль, а вы поспите. Мы обернемся за несколько часов.

Адамберг тупо посмотрел на ключи от машины, которые все еще держал в руке.

XXII

Укрываясь от дождя, Адамберг толкнул дверь кафе в Аронкуре. Анжельбер чопорно поднялся ему навстречу, и все собравшиеся тут же последовали его примеру.

— Садись, Беарнец, — старик пожал ему руку. — Ешь, пока горячее.

— Ты вдвоем? — спросил Робер.

Адамберг представил им своего помощника, и за этим событием последовали новые, более сдержанные рукопожатия по кругу, а также вынос дополнительного стула. Каждый взглянул украдкой на волосы новоприбывшего. Но здесь можно было не опасаться, что ему зададут вопрос на эту тему, каким бы незаурядным ни было подобное явление. Что, впрочем, не помешало собравшимся мужам задуматься о его странности и возможности побольше разузнать о напарнике комиссара. Анжельбер отмечал про себя сходство двух полицейских и делал свои выводы.

— Брат-сродник, — сказал он, наполняя бокалы.

Адамберг начинал понимать механизм действия нормандцев, этих ловких притворщиков, — они задавали вопрос, умудряясь при этом делать вид, что к собеседнику не обращаются. В конце фразы голос понижался, словно утверждение было ложным.

— Сродник? — Адамберг, будучи беарнцем, имел право задавать вопросы в лоб.

— Это чуть дальше, чем двоюродный, — объяснил Илер. — Мы с Анжельбером — четвероюродные. А он, — показал он на Вейренка, — твой шестиюродный или семиюродный сродник.

— Возможно, — признал Адамберг.

— В любом случае он из твоих краев.

— Он недалеко ушел, это верно.

— В полиции теперь одни беарнцы, — спросил Альфонс, не задавая вопроса.

— Раньше я был один.

— Вейренк де Бильк, — представился Новичок.

— Вейренк, — упростил Робер.

Вокруг закивали в знак того, что предложение Робера принято. Но проблему с волосами это не решало. Разгадку придется искать годами, ну так что ж, терпения нам не занимать. Новичку принесли тарелку, Анжельбер дождался, пока полицейские поели, и только тогда сделал знак Роберу, что пора переходить к делу. Робер торжественно разложил на столе снимки оленя.

— Он лежит в другом положении, — заметил Адамберг, стараясь изо всех сил вызвать в себе интерес.

Он не смог бы объяснить ни как его сюда занесло, ни каким образом Вейренк догадался, что он хотел приехать.

— Две пули попали ему прямо в грудь. Он лежит на боку, сердце вот тут, справа.

— У убийцы нет своего почерка.

— Ему просто надо уничтожить зверя, и все.

— Или вынуть сердце, — сказал Освальд.

— Что ты собираешься предпринять, Беарнец?

— Поехать посмотреть.

— Сейчас?

— Если кто-нибудь из вас поедет со мной. У меня есть фонари.

Предложение было внезапным и требовало размышления.

— Почему бы и нет, — сказал старейшина.

— Поедет Освальд. Заодно сестру навестит.

— Посели их у себя. Или привези обратно. В Оппортюн нет гостиницы.

— Мы должны сегодня вернуться в Париж, — сказал Вейренк.

— Если только не решим остаться, — сказал Адамберг.

Через час они уже изучали место преступления. Разглядывая зверя, лежащего на тропинке, Адамберг наконец прочувствовал всю меру отчаяния нормандцев. Убитые горем Освальд и Робер стояли опустив голову. Да, это был олень, а не человек, но от этого совершенное зверство и растерзанная красота потрясали не меньше.