Человек наизнанку, стр. 51

– Мы его упустим! – воскликнул Солиман и вскочил.

Полуночник, разводивший костер в двух метрах от них, поднял посох и дотронулся им до плеча юноши:

– Не психуй, Соль. Мы его поймаем, вот увидишь. Что бы там ни было, мы его поймаем.

Солиман устало плюхнулся на табурет. Всякий раз, как Полуночник дотрагивался своей огромной дубиной до его плеча, вид у юноши делался усталый и скорбный, так что Камилла даже подумала, не смазан ли наконечник посоха каким-нибудь снадобьем.

– «Покорность, – пробормотал Солиман, – полное подчинение, послушание, повиновение».

После ужина Камилла до полного изнеможения читала свой любимый каталог, сидя в кабине грузовика. Она мало спала предыдущей ночью, и глаза у нее слипались. К двум часам ночи она набралась смелости и осторожно, как шпион, прокралась к своей кровати. Солиман еще с вечера уехал на мопеде в город и до сих пор торчал там. Полуночник занял пост на обочине дороги. Он был настороже. Опасался, как бы не появилась рыжая девица. Они с псом, как его, Трикотажным Изделием, защищали Адамберга. «Мне плевать, все равно сна ни в одном глазу», – объяснил он Камилле.

Камилла присела на край кровати Солимана и сняла сапоги, хотя ей совсем не хотелось наступать босыми ногами на грязный пол фургона. Впрочем, ей еще меньше хотелось будить Адамберга. Когда человек спит, он ведь не станет никого хватать за руку. Она медленно приподняла брезентовую занавеску, точно рассчитывая каждое движение, затем беззвучно опустила ее за собой. Адамберг лежал на спине, дыша ровно и спокойно. Она, как заправский вор, скользнула в проход между кроватями, стараясь не задеть лежащий на полу пистолет. Внезапно Адамберг протянул к ней руки.

– Иди ко мне, – тихонько прошептал он.

Камилла, остолбенев, застыла на месте.

– Иди ко мне, – повторил он.

Камилла сделала шаг вперед и почувствовала, что в голове у нее пустота. И из глубин этой пустоты вдруг поднялись смутные воспоминания, неясные колеблющиеся тени. Он дотронулся до нее, привлек к себе. Перед глазами Камиллы промелькнули, словно за толстым оконным стеклом, размытые образы ее тайных, почти забытых желаний. Адамберг нежно провел пальцами по ее щеке, по волосам. Камилла широко открыла глаза, крепко сжимая в левой руке каталог и глядя во тьму, где она видела не столько обращенное к ней лицо мужчины, сколько вереницу хрупких образов, выплывших из закрытых на замок уголков ее памяти. Она протянула руку к лицу Адамберга и вдруг поняла, что сейчас, когда она к нему прикоснется, раздастся взрыв. Возможно, от него лопнет толстое оконное стекло. Или рассыплются перегородки дальних отсеков памяти, доверху набитых ветхими, но еще вполне годными к употреблению вещами, которые коварно ждут своего часа, бросая вызов времени. Примерно так и вышло: сверкнула вспышка, однако Камиллу это не привело в восторг, а скорее напугало. Она словно видела со стороны, как ее затягивает в водоворот дурманящих чувств, зародившихся где-то в глубине ее тела. Последним усилием девушка попыталась овладеть собой, восстановить нарушенный порядок. Но поскольку часть ее существа не желала подчиняться приказам, Камилле пришлось сдаться.

– Ты знаешь историю о дереве и ветре? – спросил Адамберг, крепко обнимая ее.

– Это одна из историй Солимана? – шепотом спросила Камилла.

– Это моя история.

– Не нравятся мне твои истории.

– Эта совсем неплоха.

– И все же лучше не рассказывай.

– Ты права, не буду.

XXXI

В одиннадцатом часу утра Солиман разбудил ее, прокричав из-за занавески:

– Камилла! Господи, да проснись же наконец! Сыщик уехал!

– А от меня-то ты чего хочешь? – сердито откликнулась девушка.

– Да иди же сюда! – рявкнул Солиман.

Он был крайне встревожен. Камилла поспешно оделась, натянула сапоги и выскочила наружу. Юноша сидел у ящика-стола.

– Он вернулся. Но его никто не видел, – торопливо проговорил он. – Никто не видел ни его, ни его машины, ни хрена!

– Погоди, ты о ком?

– О Массаре, конечно, черт бы его побрал! Ты не понимаешь?

– Он что, опять совершил нападение?

– Он зарезал еще одного мужика сегодня ночью. Так-то, Камилла.

– Вот дерьмо, – пробормотала девушка.

– Да, наш парень был прав, – сказал Полуночник, стукнув посохом о землю. – Массар нанес свой удар именно в Белькуре.

– А потом мимоходом зарезал еще трех овец, в тридцати километрах отсюда.

– Он следовал своим маршрутом?

– Да, это случилось в Шаторуже. Он движется на запад, к Парижу.

Камилла взяла карту, уже сильно обтрепавшуюся на углах, и развернула ее.

– Где Париж, ты тоже не знаешь? – с раздражением спросил Солиман.

– Ладно тебе, Соль, – махнула рукой Камилла. – А в городе его полицейские не видели?

– Он приехал с другой стороны, – уверенно произнес Полуночник. – Я всю ночь следил за дорогой.

– Что случилось? – спросила Камилла.

– Как что случилось? – вскричал Солиман. – Случилось то, что он заявился сюда вместе со своим волком и натравил зверя на одного бедолагу. А чего ты хотела?

– Я только не пойму, чего ты так разнервничался, – медленно проговорил Полуночник. – Он ведь должен был убить этого мужика, вот он его и убил. Своих жертв оборотень просто так не отпускает.

– Но в этом малюсеньком городке дежурил целый десяток жандармов!

– Оборотень стоит двух десятков здоровых мужчин. Заруби себе это на носу.

– Известно, кто погиб? – спросила Камилла.

– Какой-то старик, и больше ничего. Его нашли с перегрызенным горлом у холмов, в двух километрах от города.

– Интересно, что он имеет против стариков? – озадаченно пробормотала Камилла.

– Наверняка он знает этих людей, – буркнул Полуночник. – По какой-то причине он их не переваривает. Их всех.

Камилла налила себе кофе, отрезала кусочек хлеба.

– Соль, ты ведь был ночью в городе. Ты ничего не слышал? – спросила она.

Солиман на секунду задумался, потом замотал головой.

– Адамберг велел ждать его на площади, – сообщил он. – На тот случай, если придется немедленно выехать в Шаторуж. Полиция наверняка перебазируется туда.

Камилла осторожно проехала по нешироким улицам Белькура и поставила грузовик в тени на главной площади, между зданиями городского совета и жандармерии.

– Будем ждать, – сказал Солиман.

Они остались в кабине и долго сидели молча. Камилла, положив руки на руль, внимательно осматривала тихие окрестные улочки. В одиннадцать часов утра в пятницу центральная площадь Белькура была почти безлюдна. Только какая-то женщина несколько раз прошла туда и обратно, неся тяжелую корзину, да сидевшая на скамье монахиня в сером одеянии подняла глаза, посмотрела на грузовик, потом снова уткнулась в толстенную книгу в кожаном переплете. Церковный колокол прозвонил половину двенадцатого, потом без четверти.

– Монашкам летом нелегко приходится, все-таки жарко, – поделился своими соображениями Солиман.

И в кабине снова воцарилась тишина. На колокольне прозвонили полдень. На боковой улочке появилась полицейская машина, выехала на площадь и остановилась около жандармерии. Из нее вышли Эмон, Адамберг и двое жандармов. Комиссар махнул рукой Камилле и ее спутникам и зашел в здание следом за своими коллегами. Под жгучим солнцем площадь раскалилась добела. Монахиня все так же сидела на скамье в кружевной тени платана.

– «Самоотверженность, самоотречение, самопожертвование», – пробубнил Солиман. – Она, наверное, ждет, когда ее посетит кто-то. Или что-то.

– Заткнись, Соль, – сердито оборвал его Полуночник. – Ты мне мешаешь.

– А что ты делаешь?

– Сам видишь. Я наблюдаю.

Когда колокол прозвонил четверть первого, Адамберг вышел из здания жандармерии и пошел через площадь к фургону. Не прошел он и полдороги, как Полуночник ринулся из кабины наружу и, споткнувшись о ступеньку, растянулся на мостовой.