Далекий центавр, стр. 1
Я вздрогнул во сне, проснулся и подумал: «Как это вынес Ренфью!»
Вероятно, я сильно дергался, потому что острая боль пронзила меня, и тьма сомкнулась надо мной. Не знаю, долго ли я лежал в болезненном беспамятстве, но когда пришел в себя, почувствовал тягу двигателей, разгонявших космический корабль.
На этот раз сознание возвращалось медленно, и я лежал неподвижно, чувствуя бремя долгих лет сна. Нужно было точно придерживаться порядка, установленного Пелхэмом.
Я не хотел вновь потерять сознание.
Я лежал, размышляя о том, что глупо с моей стороны беспокоиться о Джиме Ренфью, который должен лежать в гибернации еще пятьдесят лет.
Потом я начал разглядывать освещенный циферблат часов на потолке. Когда я проснулся, они показывали 23:12, а сейчас было 23:22. Значит, прошло уже десять минут — по мнению Пелхэма, этого достаточно для адаптации.
Я медленно протянул руку к краю постели и щелкнул тумблером. Послышался тихий шум, и массажный автомат медленно пополз по моему нагому телу. Сначала он тер мои руки, потом ноги и под конец занялся туловищем. Я чувствовал, как течет тонкая струйка масла, впитываясь в мою сухую кожу.
Много раз я вскрикивал от боли, но уже через час смог сесть и зажечь свет.
Небольшая, скромно меблированная знакомая каюта не могла надолго задержать мое внимание. Я встал.
Вероятно, движение было слишком резким, потому что я пошатнулся, ухватился за металлическую опору постели, и меня вырвало бесцветным желудочным соком.
Потом тошнота прошла, но чтобы подойти к двери, открыть ее и пройти узким коридорчиком до рубки, потребовалась вся моя сила воли. Хоть это и не входило в мои обязанности, но я не удержался от соблазна — склонился над пультом управления и взглянул на хронометр.
Он показывал 53 года 7 месяцев 2 недели 0 дней и 27 минут.
Пятьдесят три года! Все, кого я знал на Земле: молодые мужчины, с которыми мы вместе учились, девушка, поцеловавшая меня на приеме, устроенном в нашу честь в ночь отъезда — все они уже мертвы или заканчивают свою жизнь, подумал я почти равнодушно.
Образ той девушки-остался в моей памяти. Она была красива, полна жизни и совершенно незнакома. Она смеялась, целуя меня.
Должно быть, теперь она старуха или вообще умерла.
Слезы подступили к глазам, я вытер их и принялся разогревать банку жидкого концентрата, который должен был стать моим первым завтраком. Постепенно я обрел душевное равновесие.
«Пятьдесят три года и семь с половиной месяцев, — думал я. — Почти четыре года сверх установленного времени. Придется кое-что подсчитать, прежде чем принять очередную порцию эликсира долголетия. Двадцать гранул по расчетам должны были законсервировать мое тело и сохранить ему жизнь в течение пятидесяти лет. Вероятно, средство оказалось сильнее, чем установил Пелхэм во время кратковременных тестов».
Так я думал, напряженно щуря глаза. Вдруг до меня дошел юмор ситуации, и я рассмеялся. Смех расколол тишину, словно серия выстрелов: я даже испугался, но вместе с тем и расслабился — надо же, сижу и скорблю!
А ведь четыре года — это капля в море, если сравнивать с продолжительностью нашего путешествия!
Однако, я все еще жив и молод. Время и пространство были побеждены. Вселенная принадлежала человеку.
Неторопливо, маленькими глотками, я ел свой «суп», одолел целую миску, используя каждую секунду из отведенных мне тридцати минут. Потом, подкрепившись, тем же путем вернулся в рубку.
На этот раз я задержался, глядя на экраны. Уже через минуту я нашел Сол — звезда ярко пылала почти в центре экрана кормового обзора.
Чтобы обнаружить Альфу Центавра, потребовалось больше времени, но наконец я нашел и ее — сверкающую точку в усеянной огнями темноте.
Я не стал терять времени на определение расстояния. За пятьдесят четыре года мы преодолели одну десятую часть из 4,3 световых лет пути до ближайшей к нам звездной системы.
Удовлетворенный, я вернулся к жилым кабинам. «Теперь нужно навестить всех по очереди, — подумал я. — Сначала Пелхэм».
Когда я открыл герметичную дверь каюты Пелхэма, в нос мне ударила невыносимая вонь разложения. С трудом переводя дыхание, я захлопнул дверь и стоял в узком коридоре весь дрожа.
Прошла минута, другая; оставалось только смириться с действительностью: Пелхэм был мертв.
Не помню точно, что я тогда делал, помню лишь, что метнулся сначала в каюту Ренфью, потом к Блейку… Чистый свежий воздух в их каютах и вид их неподвижных тел вернули мне душевное равновесие.
Меня охватила глубокая печаль. Бедный благородный Пелхэм, изобретатель эликсира долголетия, который сделал возможным этот прыжок в межзвездное пространство, лежал сейчас мертвым — жертва своего собственного изобретения.
Ведь это он говорил: «Риск, что кто-то из нас умрет, не очень велик. Но имеется, как я его называю, фактор смерти, составляющий около десяти процентов, это побочный продукт первой дозы. Если наш организм переживает первый шок, он выдержит и следующие дозы».
Видимо, фактор смерти составлял больше четырех процентов; потому-то эликсир продержал меня в гибернации четыре лишних года.
Удрученный, я пошел на склад и взял там брезент и скафандр. Но даже скафандр не облегчил чудовищного занятия! Эликсир до некоторой степени консервирует тело, но когда я его поднял, от него отваливались куски.
Наконец я отнес брезент к воздушному шлюзу и вытолкнул в космическое пространство.
Времени у меня оставалось немного. Периоды бодрствования должны были быть короткими: ведь при этом потреблялись — как мы это называли — «текущие» запасы кислорода; главный резерв должен был оставаться нетронутым. Все эти годы химические регенераторы в каютах постепенно освежали «текущий» воздух, подготавливая его к очередному пробуждению.
Как-то так получилось, что мы не приняли в расчет возможность смерти кого-либо из членов экипажа, и сейчас, уже выбравшись из скафандра, я отчетливо чувствовал разницу в составе воздуха.
Сначала я подошел к передатчику. Считалось, что половина светового года явится пределом досягаемости радиоволн, а мы как раз приближались к этой черте.