Черный ангел, стр. 98

Турецкий флот подошел к портовому заграждению, но остановился на некотором расстоянии от цепи. Наши суда дали не меньше ста пушечных залпов, но не нанесли врагу особого вреда. Венецианские моряки похваляются одержанной победой.

– Если все на стенах будут исполнять свой долг столь же неустрашимо, как мы, то с Константинополем ничего не случится, – говорят они.

Видно, впрочем, что султан лишь хочет чем-то занять наш флот, чтобы оттуда больше не приходило подкрепление на стены.

Многие стремились попасть на службу к Гранту – наблюдать за кадками с водой, но он мудро поставил на посты только мужчин, неспособных носить оружие, и сохранивших острое зрение стариков. Я хотел пристроить на эту легкую работу Мануила – имея в виду его седую бороду и больные ноги. Но когда я разыскал старика, выяснилось, что он уже успел отвертеться от службы на стене и добился расположения венецианцев. Он хорошо знает город, и может показать, где находятся лучшие публичные дома, и без труда отыскивает женщин, которые с радостью меняют свою честь на засахаренные фрукты и свежий хлеб венецианцев. Даже совсем юные девочки болтаются у ворот Влахернского дворца, готовые ублажать латинян. Когда я наткнулся на Мануила, он как раз собирался в город, сгибаясь под тяжестью мешка с запретной пищей. Он раздобыл у венецианцев пропуск, который предъявляет стражникам, и хвалится, что сумеет разбогатеть, если осада продлится еще какое-то время.

Когда я стал стыдить его, он оскорбился и заявил:

– Своя рубашка ближе к телу. В городе повсюду идет тайная торговля. При этом используют и императорские грамоты, и венецианские и генуэзские пропуска. Многие люди сколотили себе на этом целые состояния, и лишь немногие свернули себе шеи. Кто не рискует, тот не выигрывает. Так уж устроен этот мир. Зазеваешься – останешься с носом. Да и лучше, по-моему, чтобы венецианские разносолы попадали на столы к грекам, чем исчезали в бездонных утробах этих еретиков. И не моя вина, что крепкие, откормленные молодые мужики полны низменных желаний и в перерывах между боями ищут женщин или юных мальчиков, чтобы удовлетворить свои страсти.

Все больше распаляясь, Мануил вскричал:

– Венецианцы – наши друзья. Рискуя жизнью, они проливают кровь за наш город. Так что ж плохого, если бедная девушка продаст свою невинность, чтобы доставить им удовольствие и принести своим родителям кусок хлеба? Или даже если достойнейшая и верная супруга минутку полежит на спине, чтобы получить за свои скромные услуги горшочек варенья, сладости которого так долго были лишены ее уста? Это делается во славу Божию и на благо всего христианского мира, как обычно говорят венецианцы. Господин мой, не вмешивайся в дела мира, который ты все равно не можешь изменить. Все мы только бедные грешники.

И кто сказал, что Мануил не прав? Кто я такой, чтобы судить его? Каждый – сам кузнец своего счастья и борется за него как умеет.

Напрасно я ждал, что Лука Нотар снова навестит меня. Сегодня я несколько раз видел его издали, но он лишь кинул на меня враждебный взгляд и поспешно прошел мимо. От Анны я пока не получил никакой весточки.

В том горячечном бреду, в котором я живу, я решил совершить по крайней мере какое-нибудь доброе дело. Возможно, Иоганн Грант – и невольник тех времен, что грядут под знаком зверя, но я люблю этого ученого немца как человека, с его неподвижным, цепким взглядом и изборожденным морщинами лбом мыслителя. Почему бы ему и не стать счастливым на свой манер, пока еще есть время? И вот я отправился сегодня в библиотеку, где завел разговор с беззубым, полуглухим хранителем, который, не обращая внимания на осаду и сумятицу войны, каждый день облачается в свое предписанное церемониалом одеяние с цепью и прочими регалиями.

Я показал ему, в каком направлении идут турецкие подкопы, и объяснил, что турки прокладывают ход в подземелье библиотеки, чтобы проникнуть через него в город. Хранитель был настолько убежден в значимости собственной персоны, что мгновенно поверил мне, как только понял, о чем речь.

– О! – в ужасе воскликнул он. – Этого нельзя допустить! Ведь они же могут потоптать и повредить книги – и даже поджечь своими факелами библиотеку, да мало ли еще что! Это будет невосполнимой потерей для всего мира.

Я посоветовал хранителю обратиться к Гранту и попросить, чтобы тот принял необходимые меры для охраны библиотеки. Беда заставила хранителя покориться, он сам отвел Гранта в подземелье и показал немцу каждый уголок. Грант велел принести в подвал кадки с водой и радостно обещал понаблюдать за ними, как только у него выдастся свободная минутка. Немец даже получил разрешение зажигать в подземелье лампу, чтобы следить за поверхностью воды. Хранитель откопал где-то заржавленный меч и воинственно поклялся, что турки доберутся до сокровищ библиотеки только через его, хранителя, труп.

К счастью, старик не знал, что венецианцы уже давно пустили священные книги из дворца на растопку и на пыжи.

Но Грант не мог надолго погрузиться в свои изыскания. Вскоре после наступления темноты его позвали к Калигарийским воротам, где турецкие минеры, похоже, подкопались на этот раз под саму стену. Грант еще раньше велел подвести контрмину, как это обычно делалось в таких случаях, так что турки попали в ловушку и задохнулись в ядовитых серных испарениях. Лишь несколько человек выбралось из-под земли живыми. Грант приказал пробить в нужных местах отверстия, и вот подпорки в турецком подкопе превратились в ревущее море огня. Весь подземный коридор рухнул. Но он был проложен так глубоко, что обвал не причинил стене никакого вреда. Вдали, за холмом, шагах в пятистах от города, из отверстия, ведущего под землю, еще долго поднимались клубы черного, удушливого дыма, пока туркам не удалось заткнуть эту дыру.