Дочь Петра Великого, стр. 24

Однако императрица, в душе которой в момент триумфа, казалось, впервые вспыхнула сатанинская мстительность, не желала этого слышать. Скрестив руки на волнующейся груди, она ходила взад и вперед по комнате и кричала:

– Сейчас они все в моей власти, ни один от меня не уйдет; ну-ка посмотрим, думают ли еще Миних и Остерман о том, чтобы упрятать меня в монастырь... но прежде всего Лёвенвольде поплатится за нанесенное мне оскорбление, я готова кричать от восторга, как летящий к солнцу орел, что его судьба отныне зависит от моей прихоти казнить или миловать. – Она вдруг замерла на месте и о чем-то задумалась. – Я дала клятвенное обещание, что во время моего царствования никто не будет караться лишением жизни, и я его сдержу, – сказала она, – я вообще отменю смертную казнь, но мои пленники до поры до времени ничего об этом не должны знать; пусть они заглянут в лицо смерти, я хочу позабавиться их смертельным страхом.

Буря голосов под окнами дворца тем временем становилась все громче, тысячи и тысячи людей звали царицу.

– Ваш народ жаждет лицезреть вас, ваше величество, – сказал Лесток.

Елизавета быстро накинула на плечи горностаевую мантию и так, украшенная атрибутом своего могущества и власти, сияя гордой красотой, вышла на балкон.

Тысячеголосое ликование взорвалось при ее появлении, солдаты надели свои кивера на острия штыков, чернь бросала в воздух шапки, все барабаны рассыпались дробью, а знамена взметнулись вверх.

– Да здравствует царица! Да здравствует Елизавета Петровна! – кричал народ и войска, а та, кому эти крики предназначались, благосклонно кивала головой, и солнечная улыбка играла на ее сладострастных губах; так она стояла здесь, обольстительная, с печатью тиранической красоты на челе, в длинной горностаевой мантии, подобно шаху в женском обличии.

14

Елизавета Петровна, императрица всея Руси

На следующее утро, шестого декабря тысяча семьсот сорок первого года, вышел высочайший манифест, в котором объяснялась легитимность притязаний великой княжны Елизаветы на русской престол и доказывалась незаконность и нелегитимность предшествующего правительства. Это было первое публичное заявление новой государыни, и оно произвело самое благоприятное впечатление на все слои населения, которое увидело в этом долгожданное падение многолетнего господства иностранцев. Уже в тот же день Елизавета была торжественно провозглашена самодержавной правительницей всех россиян, а народ и военные присягнули ей на верность.

Войска выстроились вдоль Адмиралтейства на берегу Невы, в то время как петербургское население заполнило все улицы, ведущие туда от императорского дворца. Царица в длинном платье из красного бархата с горностаевым шлейфом и в плотно облегающей красной бархатной шубе, украшенной горностаевым мехом, в казачьей горностаевой шапке с плюмажем из перьев белой цапли, верхом на молочно-белом коне, в сопровождении Лестока, Шувалова и Воронцова проехала по этим улицам, затем вдоль солдатского строя, приветствуемая повсюду, и той же дорогой вернулась обратно во дворец.

Ее ближайшей заботой, естественно, было обустроиться в императорском дворце. Впервые на российский престол взошла женщина, соединившая с могуществом короны высшую власть красоты. Не горностай украшал ее, а она придавала ему небывалый доселе блеск. Если прежде, великой княжной, она завоевала все сердца своей привлекательностью и добротой, то сейчас, когда она носила императорскую корону, все лежало у ее ног, и вполне понятно, что такая красивая монархиня окружила себя азиатской роскошью, которая любому представлялась единственно достойным и естественным обрамлением ее величественно-обольстительных прелестей.

Елизавета и всегда-то одевалась тщательно и с превосходным вкусом, теперь же она этому уделяла еще большее внимание. Сотни рук трудились в гардеробе новой императрицы над тем, чтобы изготавливать бесчисленные туалеты, которые она без устали изобретала.

Между тем первые правительственные акты царицы Елизаветы обнаруживали как благоразумие ее, так и умеренность.

Соправительница с мужем, вопреки совету Лестока и Шувалова, настаивавших на смерти последних, были сначала отправлены в Шлиссельбург, затем перевезены на северодвинский остров в районе Белого моря и в конце концов сосланы в Сибирь [49].

Маленького царя Ивана Шестого, которому пошел только второй год, из колыбели переместили в темницу. Его содержали в заключении в Шлиссельбургской крепости [50]. Два офицера составляли ему общество и охраняли его, они имели строжайший наказ – в случае попытки освободить маленького царя убить его. Монеты с портретом Ивана Шестого [51], отчеканенные в период регентства его матери, Анны Леопольдовны, были незамедлительно изъяты из обращения и переплавлены, чтобы навсегда стереть в народе память о нем, и все охотно меняли червонцы с изображением слабоумного личика ребенка на те, которые украшала голова красивейшей владычицы всех пяти частей света и ее пышный бюст в обрамлении императорского горностая.

Сколь ни велики были надежды и ожидания ее друзей и сподвижников, но Елизавета их не обманула. Один ею самолично составленный указ отменял смертную казнь, другой амнистировал всех приговоренных при предшествующих правительствах. Из всех темниц и крепостных казематов в один день были выпущены на свободу несчастные жертвы тирании, которые уже потеряли всякую надежду на это, из одной только Сибири возвратились двадцать тысяч ссыльных, все они прославляли новую царицу и отныне, рассеянные по всем губерниям, составили круг ее верных и непоколебимых почитателей. Поскольку большинство из освобожденных молодой императрицей деятелей принадлежало к старорусской партии, то сразу по возвращении их в столицу был учрежден ряд комиссий, чтобы возобновить и продолжить начатый еще Петром Великим труд по созданию законодательства и по проведению реформ во всех отраслях государственной жизни. В отличие от неблагодарной Анны Леопольдовны не забыла Елизавета и своих близких друзей, людей, которым была обязана восхождением на вершину власти в своем достославном отечестве. Сколь неблагодарной оказалась в свое время Анна Леопольдовна, столь благодарной проявила себя Елизавета, верная народному характеру.

Лестока она произвела в графы, присвоила ему чин тайного советника и назначила своим первым лейб-врачом, а также президентом Медицинской коллегии, и дала дотацию в значительной сумме; Шувалов и Воронцов [52] стали камергерами и одновременно получили значительные подарки в виде поместий и денег, жена Шувалова стала первой придворной дамой, а госпожа Курякова – обер-гофмейстериной; Астроцкий был произведен в полковники и теперь командовал гвардии Преображенским полком, все гренадеры которого были пожалованы в дворянское достоинство. Студент Баттог получил имение и должность в департаменте финансов.

В зените своего счастья Елизавета вспомнила и давно забытого друга. Сержант Шубин, ее бывший любовник, сосланный еще императрицей Анной Ивановной, был призван ко двору, однако выяснилось, что найти его не смогли; тщетно искали его по всей Сибири. Напрасно царица возобновляла свои приказы – несчастный бесследно пропал.

Чтобы основательно привлечь на свою сторону русскую партию, которую до сего дня сплачивало глубокое недовольство [53] и из среды которой выдвинулись все видные заговорщики против царицы Анны Ивановны, герцога Бирона и герцогини Брауншвейгской, Елизавета назначила главу ее, Черкасского [54], великим канцлером.

Однако Черкасский был все же неспособен стать чем-то большим, нежели номинальным начальником министерства. Поэтому, когда царица настояла на том, чтобы высшие государственные должности были заняты русскими, и вместе с другими изгнанниками из ледяных просторов Сибири был возвращен домой также и граф Бестужев, бывший секретарь Бирона, Лесток рекомендовал царице этого умного дипломата и тонкого царедворца, и та передала ему важный пост вице-канцлера. В его лице Елизавета, разумеется, обрела верного слугу, преданного ей и России, а вот Лесток, сам того не предполагая, опаснейшего противника; ибо насколько сам он был настроен в пользу Франции и Пруссии, настолько Бестужев с первых же шагов обнаружил, что выгода России требует согласованных действий с Австрией и Англией и в этом смысле начал оказывать влияние на своих коллег и императрицу.