Дочь Петра Великого, стр. 17

– Да об этом и речи не может быть! – воскликнул Лесток. – Вы предоставите нам только свое имя. Все остальное мы за вас сделаем. Если наше предприятие удастся, то вы взойдете на трон, а в случае провала вы отречетесь от нас, пожертвуете нами, чтобы сохранить себя для своего народа.

– Нет, Лесток, я на такое пойти не могу, – ответила прекрасная княжна, – я смогла принести в жертву Бирона, но я не в состоянии видеть, как мои друзья расплачиваются за меня кровью.

– Но как быть, если другого выхода из создавшегося положения у вас нет? – буравя ее взглядом, молвил Лесток.

– Я вас не понимаю...

– Миних, благороднейший ваш противник, устранен, теперь поле боя свободно, – продолжал Лесток, – за нами никто не следит, никто не ожидает от нас какого-нибудь отважного предприятия. Сейчас нам успех обеспечен. Однако кто может поручиться за то, что такое счастливое стечение обстоятельств продлится достаточно долго? Навсегда ли соправительница в вас уверена?.. Нет! Почему вас хотели выдать замуж за персидского шаха? Чтобы удалить из России! Я знаю из достоверных источников, что совсем недавно Миних снова носился с мыслью упечь вас в какой-нибудь монастырь...

– Какая мерзость, – воскликнула Елизавета, – меня в монастырь!

– Да, и к тому же вдобавок не в мужской, – продолжал гнуть свою линию Лесток. – Падение Миниха на некоторое время расстроило этот замысел, но кто вам сказал, что им не воспользуется и, рано или поздно, все-таки не осуществит, скажем, Остерман, когда недовольство вокруг неуклонно нарастает, и ваше имя все снова и снова произносится как имя избавительницы?

– Пожалуй вы правы, Лесток, – пробормотала великая княжна, – я нахожусь под постоянной угрозой и многое отдала бы за то, чтобы освободиться от теперешнего двусмысленного положения.

– Для этого мы и протягиваем вам руку... – поспешил вставить французик.

– Кто конкретно?

– Я, Шувалов, Преображенская гвардия и Франция в лице своего посланника, маркиза де ля Шетарди, разве этих союзников недостаточно?

– В самом деле, – согласилась великая княжна, – однако при всем том главную ответственность я беру на себя. До сих пор моя совесть была чиста.

– Она такой и останется, мадам, – заверил Лесток, – предоставьте нам обо всем позаботиться.

– Невозможно, чтобы такой переворот обошелся без человеческих жертв, – воскликнула Елизавета.

– А я гарантирую вам, – молвил в ответ Лесток, – что революция, которая возведет вас на престол, будет такой же бескровной, как и та, которая свергла Бирона.

– Хорошо, при таких условиях я даю согласие, – сказала великая княжна.

– Наконец! Наконец-то! – крикнул Лесток, стремительно рухнул к ее ногам и принялся целовать ей руки. – Я знал, что быть такого не может, чтобы ваше великое сердце позволило заглушить себя мимолетным радостям; эту страну, которую вы любите, этот добрый народ, который с воодушевлением взирает на вас, который много ждет от вас, вы не можете оставить в нынешнем безотрадном состоянии, в руках корыстолюбивых чужаков с низкими помыслами. Благослови вас Господь за это возвышенное решение!

Уже той же ночью Лесток доложил французскому посланнику о желанном успехе.

10

Крещение на барабане

Вечером следующего дня Лесток тем же тайным путем, каким накануне сам попал к княжне, провел в ее опочивальню французского посла. Если до того времени Елизавета еще твердо не решила встать во главе отчаянного предприятия, то после разговора с де ля Шетарди она согласилась на это бесповоротно. И здесь она продолжала идти на поводу своего женского начала. Так ее убедили не столько доводы и неопровержимая диалектика находчивого и сладкоречивого французского государственного деятеля, сколько его личность. Маркиз был красив, элегантен и остроумен. Он понравился ей, и только по этой причине она благосклонно внимала его политическим предложениям. Она дала обещание, что став монархиней не выступит против Пруссии и Франции, а де ля Шетарди в свою очередь предоставлял в ее распоряжение свою помощь и необходимые для достижения трона суммы.

Непосредственно после того, как маркиз покинул ее, Елизавета собрала около себя своих приверженцев. Это были всего несколько совсем молодых людей, до сих пор не игравших ни политической, ни вообще сколько-нибудь заметной роли. Кроме Лестока и графа Ивана Шувалова в число собравшихся входили камергер Воронцов, Астроцкий, подпоручик гвардии Преображенского полка, и Николай Баттог, студент петербургской Академии художеств [43] и друг Астроцкого.

Великая княжна сняла с шеи большой усыпанный бриллиантами крест и призвала всех присутствующих присягнуть на нем в преданности, повиновении и, прежде всего, в неразглашении тайны. Затем, небрежно опершись полной рукой о край камина, она начала излагать свои виды на будущее.

– Я дочь Петра Великого, – в заключение своей речи сказала она, – мое право на русский престол в любом случае гораздо весомее права этих иноземцев: этого Ивана и его родителей. Я приняла решение не терпеть более того факта, что меня этого права лишают, я свергну нынешнее правительство, которое никто не любит, и на благо России и ее народа возьму бразды царствования в свои руки. Если при этом я рассчитываю на вашу поддержку, то происходит это из-за убеждения, что удачное воплощение в жизнь моего плана только облегчит мне возможность воздать каждому за проявленную мне преданность и щедро вознаградить вас за те опасности, которым вы подвергаете себя в служении мне. Итак, прошу объявить, хотите ли вы предоставить в мое распоряжение свои руки и даже самое жизнь.

– Я принадлежу вам, – воодушевленно воскликнул Шувалов.

– И я, и я... мы все, – раздалось из уст остальных.

– Сим клянусь я в верности вам как своей монархине, – промолвил Шувалов, опускаясь перед ней на колено. – Да здравствует Елизавета Петровна, императрица России!

Другие последовали его примеру, и хор их голосов слился в здравице.

– Благодарю вас, – сказала Елизавета, – я вижу, что не обманулась ни в ком из своих друзей. Поднимайтесь, и теперь выслушайте приказы, которые я отдам вам. – Она села за стол и принялась что-то писать. – Вот здесь для вас, Лесток, поручение, которое оплатит маркиз де ля Шетарди. – С этими словами она передала ему лист с еще непросохшими чернилами. – Ваша задача заключается в том, чтобы распределить деньги среди солдат расквартированных здесь полков. Вы, Астроцкий, будете склонять офицеров, в то время как Шувалов и Воронцов осторожным образом будут настраивать в мою пользу знать, а вы, Баттог, самый подходящий человек, чтобы составить среди своих товарищей тайный заговор вокруг себя, без какой-либо взаимосвязи со мной, исключительно с целью исподволь возбуждать народ в Петербурге. Преображенскую гвардию я беру на себя.

Заявив о своей готовности взяться за выполнение поставленных перед ними задач, все присутствующие уже далеко за полночь разошлись.

Великая княжна сделала Шувалову знак остаться, и когда весь дворец погрузился в мертвую тишину, торопливо спустилась с ним в темноте по наружной лестнице и заняла наблюдательный пост неподалеку от входных ворот.

– Что вы задумали? – прошептал граф.

– Вы это вскоре увидите, – ответила она.

Долго им ждать не пришлось. Вот они услышали со стороны двора приближение чьих-то крадущихся шагов, вот ключ осторожно повернулся в замке и ворота медленно отворились. В это мгновение Елизавета с проворством тигрицы метнулась на человека, в столь поздний час собиравшегося покинуть дворец, и крепко схватила его за грудки.

– Куда это ты собрался? – спросила она таким тоном, от которого ее пленник задрожал как осиновый лист.

– Я... мне... надо было... кое-что забрать в городе, – пролепетал задержанный, оказавшийся одним из ее лакеев.

– Так поздно? Очень странно, – с издевкой заметила Елизавета. – Граф, закройте, пожалуйста, ворота.