Умножающий печаль, стр. 54
КОТ БОЙКО: ВЕРТИКАЛЬ
Когда на большой скорости мы миновали Градские больницы, я крикнул Ваньке через плечо:
— Запомни — мы сейчас на нелегалке…
Он крепко держал меня поперек корпуса, уютно умостив башку между моими лопатками. Захлебываясь ветром, он вопил в мое ухо:
— Пьем ворованный воздух свободы!…
Я плавно сбросил скорость, притормозил и свернул в боковой проезд, заканчивающийся служебным въездом на территорию Центрального парка. У будки со шлагбаумом остановились — все честь по чести, пошутили с охранником в традиционной боевой униформе, подарили ему на память полсотенку, и вперед — с песнями и танцами.
По боковым дорожкам парка прикатили к гоночной бочке — аттракциону «Гонки по вертикальной стене». А там, в ограде, под старыми тенистыми деревьями уже стоит ржавый «ровер» с фургоном-прицепом. И за столиком восседает в полотняном креслице, нервно попивает пиво Карабас. Я заглушил мотоцикл, взял за плечи мальчишку:
— Идем, познакомлю с ископаемым мамонтом…
А сам приблизился к дяде-глыбе, прижал руки к груди, низко склонил голову, проговорил почтительно:
— Здравствуй опять, сенсэй Карабас…
— Ты все-таки это сделал, непутевый, — сказал толстун, встал нам навстречу, пенсне свое золотое фасонное сдрючил с носяры — хотел, наверное, получше рассмотреть нас, убедиться. Потом обнял меня — как асфальтовым катком расплющил — счастливо захохотал:
— Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться!
После дружеского объятия я соскребал себя с него кусками, объясняя Ваньке:
— Помнишь, я тебе рассказывал — вот этот пожилой динозавр победил земное тяготение. Он научил меня ездить по стене.
— Кот, ты обещал… Кот, ты помнишь? — просительно и нахально забубнил Ванька.
Я оглянулся — двое ребят, Карабасовых помощничков, уже вкатывали мотоцикл в фургон-прицепчик.
— Идем взглянем, — сказал я неопределенно.
Через маленькую боковую дверь мы вошли внутрь гоночной бочки. Посреди дощатой круглой арены — черно-желтый трековый мотоцикл «индиана». Ванька крепко схватил меня за рукав:
— Кот, ты обещал мне!… Ты обещал поднять на вертикаль!…
— Слово Капитана?… — усмехнулся я.
— Закон! — в упоении напирал Ванька.
— Не боишься?
От напряжения, испуга, страстного желания превозмочь собственный страх Ванька не мог говорить — только мотал головой из стороны в сторону. У меня нет детей, и братьев меньших у меня не было — сам я подкидыш от дорогой маманьки-Родины. Сильное это, видать, чувство. Если, конечно, сподобен ему. А-а, что там мне еще рассуждать об этом!
— Подумай, Ванька, не надувайся, — попросил я его и сказал спокойно и негромко, без нажима: — Там, наверху, не передумаешь?
— Кот! Я не передумаю! Мне это необходимо! — задыхался Ванька. — Надо мной в школе смеются… Иваном Калитой зовут, царевичем всея России дразнят… Я с тобой ничего не боюсь… Лучше со стены грохнуться…
— Не грохнемся, сынок! — рассмеялся я. — Ты ведь мужик, если не запаникуешь — не грохнемся.
— Я не боюсь, Кот, поверь, совсем не боюсь… — уверял меня трясущийся Ванька.
— Не преувеличивай! — хлопнул я его по плечу. — Когда меня впервые Карабас вывез на вертикаль, я чуть штаны не обмочил…
Я подошел к машине, присоединил концы джамп-старта, и мотоцикл со снятым глушителем зычно кашлянул, еще раз, еще, потом оглушительно заревел, забился, загрохотал страшным утробным голосом. Я уселся в седло — широкое, удобное, желтой кожи «харлеевское» седло, которое я когда-то украл для Карабаса с милицейского патрульного мотоцикла, примерился поудобнее и почувствовал, что и сам сильно волнуюсь.
— Ванька, запомни, только бык тупой ножа не боится. А человек всегда чего-нибудь боится. Побеждает тот, кто сильнее своего страха… Давай садись!
Я усадил его перед собой на бензобак, дал минутку освоиться, объяснил:
— Постарайся не закрывать глаза. То есть сначала обязательно зажмуришься от ужаса… А потом открывай помаленьку. Руки положи на руль. Не цепляйся, как утопленник… Дыши глубже… Смотри перед собой… Мгновенно делай что скажу. Не бойся, сынок! Ты сильнее страха… Твои дураки-телохранители этого не смогут… А ты можешь… Помни об этом… ты сильнее! Чемпионами жизни становятся те, кто сильнее своего страха… Поехали, Ванька, вверх! Помни, ты уже прыгнул выше себя…
Я отпустил сцепление, прибавил газа, и мотоцикл вздрогнул, еле заметно прокрутилось колесо, и он плавно поехал по кругу, перещелкивая, как на ксилофоне, досками арены. «Индиана» описала первый циркуль, вышла бойко на второй круг, скорость растет, мелькают наборные доски гоночной бочки, мы уже обгоняем треск мотора и сизый дым выхлопа, и вот тут легкий доворот руля — aп! — и мы выскочили на бортовой пологий скат арены, мотоцикл круто, почти падая, нагнулся внутрь бочки, подскок — an! — ц «индиана» мчится по вертикальной стене!
Незрячее лицо Ваньки — от ужаса, от восторга преодоленного страха, от фантастического ощущения невесомости и бешеного движения, зачеркнувшего силу земного притяжения.
Наверное, и у меня было идиотически-счастливое лицо. Как-никак, а сегодня я снова принял чемпионский старт.
— Держи руль! Крепко!… — кричал я, перекрывая грохот мотора и свист рассекаемого воздуха. — Держи!… Управление — у тебя! Не бойся — я страхую! Не бойся ничего!… Никогда!… Держи!…
Ванька судорожно сжимал руль, мотоцикл с ревом писал на бесконечной кольцевой дороге волшебные зигзаги ни с чем не сравнимого иррационального счастья.
— Кот! Я веду!… — вопил Ванька. — Я сам!… Я сам!…
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: ПАНИКА
На выходе из лифта меня уже встречал вахтенный охранник командирского этажа:
— Александр Игнатьич ждет вас в кабинете Сафонова…
Паническая суета властвовала на этаже — люди с вытаращенными глазами, с бумажками и сотовыми телефонами в трясущихся руках бегали по коридору. Из большой приемной Серебровского доносился слитный шум шепчущего, бормочущего разноголосья, треск пейджеров, звонки телефонов, механическое мяуканье биперов. Чиновничью братию раздирало одновременно желание продемонстрировать свое усердие и страх обнаружить свою никчемность в критической ситуации, их манила мечта деловито промелькнуть перед грозным оком босса и ужас попасть ему под горячую руку.
Я вошел в кабинет шефа безопасности, когда Сафонов закончил телефонный разговор с кем-то и положил трубку, а Серебровский сидел верхом на стуле посреди комнаты. Он поднял взгляд на меня, кивнул и показал на пустое кресло напротив.
— Садись… Вместе мы являем прекрасную восточную композицию — икебана из мудаков! — Потом повернулся к Сафонову: — Ну, что обещает наша краснознаменная ментура?
— По всей Москве введен в действие план «Перехват». Всем постам и патрульным рассылаются фото и описания Ваньки и Кота. Я подключил РУОП, и дана команда всем муниципалам.
— Господа, друзья, начальники! Извините, пожалуйста, — вмешался я. — Мне кажется, вы зря это делаете…
Серебровский грозно обернулся ко мне.
— Так! Тоже интересная точка зрения! Какие дашь рекомендации?
— Подождать… Ничего не предпринимать. Не поддаваться панике. Подождать хотя бы до вечера… — Я старался держаться спокойно.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что происходит? — зловеще-тихо спросил Серебровский. — Ты понимаешь, что я полностью в руках у Кота? Что сейчас он волен мне предписывать все, что захочет?
Вот беда! Как все-таки несчастье застит взор, омрачает разум! Я помолчал и сказал Сашке как можно мягче:
— Саня, может, я чего не понимаю… Мне кажется, что Кот хочет тебе показать — мы все в руках друг у друга. Я уверен, что он не причинит вреда парню — это самое главное!… Я понимаю, что тебе на хрен не нужна моя голова, но я даю ее наотрез — не сделает Кот ничего плохого пацану…
— И что — ждать, сидеть сложа руки? — с яростью спросил Сашка.
— Да, ждать! Не дай Бог, какой-нибудь ретивый идиот захочет силой отнять Ваньку у Кота — мы не можем знать, что получится… Не надо нам ничьей помощи — Кот теперь сам объявится, он прорвал оборону. Мы напрямую узнаем, чего он хочет.