Кибер-вождь, стр. 3
Стелла меркнет, зубы сжимаются тисками, а глаза у всех встречных наполняются злым нервным блеском, и под неслышный звон до предела стиснутой пружины появляются монстры — лидер непримиримого крыла Партии Фред Амилькар, вожак его боевиков Миль Кнеер, артистки-террористки Ола Грис А'Тумме и Госпожа Окинэ… нет, сегодня на стенах не пишут «ФРЕД ЗДЕСЬ»; на этот счет все спокойно.
Зато масса надписей «Хармон, отдай Файри!», «Свободу киборгам!» и прочих в том же духе. «Союз защиты наследия Хлипа» (так до сих пор не собравшись очно, кстати) за полдня вскружил немало голов своими декларациями. Театр Фанк Амара в осаде — туда высланы дополнительные наряды полиции; вице-директор Хац заявил, что будет сутки напролет крутить записи концертов Фанка, а билет на сеанс стоит сорок бассов — и на входе обыскивают, чтоб никто не пронес видеокамеру.
Наконец, предпоследней каплей в чаше терпения стали сэйсидские патрули на улицах и модули сэйсидов в ночном небе. И объяснять централам, что выход отрядов 56-й и 104-й бригад Корпуса из казарм вызван взрывом вандализма киборгофобов, было неблагодарным делом — все ждали чего-то более серьезного.
Сэйсиды появились в магазинах, правда лишь после того, как в десятках супермаркетов состоялись разрушительные акции против андроидов — было перебито и повреждено больше восьми сотен безобидных кукол, а те, кто нападал на них, вдобавок угрожали покупателям и персоналу. Кугель настаивал — и А'Райхал скрепя сердце разрешил применять скотобойные шокеры на 12/15 полной мощности разряда — благо, к этому времени сэйсиды и полиция успели вычислить и локализовать основные группировки вандалов.
Напряжение коснулось и проекта «Антикибер» — Анталь Дарваш, вопреки своим обычаям засидевшийся на службе, принимал сотни посланий по Сети в минуту; в основном это были письма хлиперов на тему «Не тронь Файри, Принц Мрака!» и нецензурные эпистолы вздернутых «колором» игроков несостоявшейся «Войны кукол».
Ночь бурлила. Штаб А'Райхала заседал в режиме non-stop, разрабатывая версии развития событий и рассылая во все стороны свои предписания. Молодые бушевали вполнакала, разделяя истекающие часы ночи между любовью и протестом.
ГЛАВА 1
Вальпургиеву ночь Стик Рикэрдо провел в обществе полицейских детективов. Все как положено — свет лампы направлен в лицо, детективы без галстуков, рукава белых рубашек закатаны выше локтей. Вопросы следовали за вопросами, вгоняя Стика то в холодный, то в горячий пот. Бить не били, но отдыхать не давали. Наконец Стик спросил:
— Лампа — это обязательно?
— Так видней, что на лице написано.
— А спать не давать — это пытка?
— Мы, кстати, тоже не спим с тобой. И не сменяемся, заметь, — ответствовали детективы.
Бестолковая беседа продолжалась до утра. Удалось выяснить, что какая-то Косичка заходила к Стику один раз со Звоном, а потом с ними увязался Рыбак, ночевавший со своей одышкой. Косичку Стик видел в первый — и в последний раз. Она хотела поглядеть записи про «черный вторник». Зачем? А у нее спросите, она знает.
К протоколу допроса Стик и не притронулся:
— Я житель Каре, никаких бумаг не подписываю. Все документы — от дьявола, вы что, не в курсе?
Детективы ждали чего-то в этом роде. Каре уже лет сто было населено принципиальными противниками регистрации и паспортизации; диво дивное, как люди из Каре ухитрялись учиться в школе, получать медицинскую помощь, платить налоги и судиться. Стик показал им — как; бумаг он не касался, зато был не против, чтоб его записали на видео. Еще он им продемонстрировал, как в Каре добиваются льгот и дотаций:
— Вы меня увезли из дома вечером, насильно; сейчас ночь, а у меня с собой нет денег на обратный путь. Либо вы везете меня на своей машине, либо я подаю протест.
— Как, письменно?
— Я приду к судье лично; это мои убеждения позволяют.
— Дайте ему пять арги на дорогу, — не выдержал старший.
— Один басс, — уперся Стик.
Домой он притащился, когда уже разгоралась заря; голова торчала на плечах глиняным шаром — тронь, и растрескается. В мозгу осталось место лишь для одной мысли: «Рыбак меня не продал!» Побродив взад-вперед по квартире, он, не раздеваясь, повалился спать, но не тут-то было. Задребезжал дверной звонок.
— Меня нет! — закричал он, комкая подушку. — Ни для кого!
Самодельный домофон радостно откликнулся:
— Флорин Эйкелинн, откройте! Это Доран!
Это должно было случиться! Стик Рикэрдо вскочил, кинулся к умывальнику, уронил стакан с зубными щетками — и кое-как, смочив волосы и протерев лицо, придал себе бодрствующий вид. Впуская в дом звезду канала V, Стик не без злорадства отметил про себя, что Доран тоже выглядит не очень-то, хоть его и подретушировали гримеры.
— Мы запишем разговор чуть позже, — пояснил Доран. — Сперва формальности. Сайлас, зачитай мистеру Эйкелинну его права.
Пока менеджер тараторил — впрочем, весьма разборчиво, — что Стик может требовать от «NOW», а чего нет, какие-то одинаковые люди из свиты великого репортера (а может — киборги?..) устанавливали осветители, двигали мебель и переставляли вещи на столах и подоконниках; этой шайкой заправлял полуседой гигант, оценивавший помещение только сквозь визор телекамеры: «Это сюда. Майк, разлохмать вон те журналы. Хаос, сделайте мне хаос». У здоровяка были свои понятия об эстетике — минуты через три квартиру было не узнать; Стик и подумать не мог, что в доме столько хлама и что он может лежать так живописно. Включенные лампы неприятно напоминали недавний допрос.
— О'к, я не против, — кивнул Стик. — Чек на три сотни — и я ваш.
— Флорин, почему тебя так зовут — Стик Рикэрдо? Ведь это, если я не ошибаюсь… Волк, сделай его вместе вон с теми плакатами.
— Мы живем в свободном мире. — Стик не уступил нажиму детективов, не поддался он и Дорану. — И каждый может называться так, как ему нравится, не так ли?.. Да, Стик Рикэрдо — боевой орский вождь, сражавшийся с бинджами на Хэйре. То есть по факту — он союзник Федерации, если учесть, что у нас с ЛаБиндой контры. Стик защищал независимость орэ, а мы тут, в Каре, защищаем свою — значит, он нам не чужой.
Бледный Стик с блестящими глазами восхитительно смотрелся в кадре на фоне черно-красного плаката, где существо с лицом злобного младенца, в ореоле вьющихся волос-змей, в переплетающихся бусах и браслетах, одной рукой заносило кинжал, а в другой держало бластер.
— А Варвик Ройтер, то есть Рыбак, — он любил жестокие фильмы?
— Не надо гнуть. Рыбак не экстремал ни по каким идеям. Он — ты это лучше запиши, чтобы не забыть сказать по ящику, — никогда не жил у партизан, ни у кого, кто исповедует насилие. Он очень мирный парень. А смотрел он «Принца Мрака», как маленький.
— Боюсь, Стик, централы тебя не поймут. Рыбак два часа держал их в напряжении, а потом обрушил «харикэн» на здание…
— …где никого не было, да! И с чего ты взял, что он обрушил? Он же больной, ему осталось жить чуть-чуть. Может, он на Вышке потерял сознание и джойстик выронил. Я тебе точно скажу — он никого убивать не хотел. Он не мог.
— Не говорил ли он о мести? Не намекал ли о планах устроить «прощальный салют»?
— Ни-ни. Он хотел жить. Знал, что помрет, — и все равно хотел. Ему надо было каких-то там вшивых пятьдесят тысяч за комплекс «сердце—легкие» от трансгенной свиньи и за лечение. Он копил — по пять, по двадцать, по полсотни бассов, сколько получал на сталкинге, а зарабатывать сил уже не было. И сталкеры, я знаю, и другие ребята ему скидывались понемногу, потому что он отличный парень, — ну а что мы можем? Так, на кислород, на лекарства… Он и не просил; просто невмоготу смотреть, как он дышит.
— Ты полагаешь, что баншеры не могли уговорить его на теракт? Как же, по-твоему, получилось так, что он себя подставил? Он же отлично понимал, что его вычислят и схватят…
— Выходит, что доехал парень до шлагбаума. Он, может, хотел всем о себе сказать — а как это сделать?.. Роботы по Первому Закону могли подыграть ему; он думал, что людям на жизнь жалуется, а они его слова воспринимали как приказы… это пусть Машталер разбирается, в киберах я не очень-то. А по-крупному — мы виноваты. Надо было не давать по бассу, а пробить его — ну, хоть бы к тебе в «NOW», передачу о нем сделать.