Лазутчик в цветнике, стр. 3

Наконец оно последовало

— Итак, — заявил мой гость, — я показал вам, что даже при несовпадении стратегических целей этих одиннадцати организаций их сиюминутные задачи совершенно одинаковы. И сводятся они в конечном счете к разрушению. А посему, мистер Рэксфорд, прошу вас оценить мое предложение. Я думаю, что эти одиннадцать организаций могли бы и впрямь навести шороху, кабы согласились сотрудничать друг с дружкой, действовать слаженно и по общему для всех плану. Если каждая из них и впредь будет сама по себе, вы не сможете совершить ничего существенного. — Он склонил голову набок, прищурил один глаз и спросил по-французски: — Не так ли?

— Что ж, — согласился я. — Готов признать, что это и впрямь звучит разумно.

— Стало быть, вы заинтересовались.

— Э…

Он одарил меня сердечной улыбкой и радостно засучил пальцами.

— Ах, мистер Рэксфорд, разумеется, вы человек осторожный, это видно. Но я не призываю вас к необдуманным заявлениям и опрометчивым обязательствам. Сначала вы, конечно же, должны убедиться, что я и впрямь способен обеспечить создание такой… такой коалиции, — произнеся это слово, он улыбнулся. — Сегодня в полночь моими стараниями состоится митинг. Он будет проходить в клубе «Парни с приветом», на углу Бродвея и Восемьдесят восьмой улицы, здесь, в Манхэттене. Тогда-то мы и обсудим во всех подробностях наш замысел, а вожди организаций получат возможность познакомиться друг с другом.

Я с опаской спросил:

— А что, если я не приду?

На этот раз он улыбнулся мне так, как улыбаются обитатели Средиземноморья.

— Тогда я пойму, что вы приняли определенное решение. Согласны?

— Согласен, — ответил я, только чтобы спровадить его.

— Прекрасно. — Мистер Юстэли поднялся, поправил шарф и застегнул пальто. — Паролем будут слова «зеленые рукава», — он снова обогрел меня своей средиземноморской улыбкой. — Мне было очень приятно наконец-то познакомиться с вами. Я с немалым интересом следил за вашим политическим ростом.

— Благодарю, — ответил я, понимая, что передо мной стоит записной враль. Я бы очень удивился, узнав, что ему стало известно о моем существовании не два или три дня назад, а раньше.

Юстэли хотел пожать мне руку, но я показал ему, в каком состоянии моя ладонь. Тогда он напоследок улыбнулся мне и учтиво откланялся.

— До встречи, — по-немецки попрощался Юстэли, выходя в парадное.

— Ступай себе с Богом, — по-испански напутствовал я его и захлопнул дверь.

Я уже довольно долго держал в руке брошюру «Что такое Союз борьбы за гражданскую независимость», и она успела испачкаться чернилами. Если б мой недавний гость потрудился раскрыть и прочитать ее, он мог бы узнать кое-что об этой организации. И в первую очередь — что мы уж никак не шайка террористов. Напротив, мы — пацифистское объединение, созданное в начале пятидесятых годов группой студентов выпускного курса городского колледжа Нью-Йорка в знак протеста против призыва студентов в армию и их отправки на Корейскую войну. Поэтому у нашей организации с самого начала был пацифистский уклон. Нашу программу-минимум выполнили не мы — просто кончилась Корейская война, и тогда группу прибрали к рукам воинствующие пафицисты, после чего нашей единственной заботой стала борьба за мир. Мы участвуем в маршах мира, распространяем листовки, устраиваем пикеты, когда в Америку приезжают большие шишки из-за рубежа, посылаем встревоженные письма в редакции газет и журналов, вызываем на диспуты разных кандидатов в политиканы. Ну, все такое.

Мало-помалу наша деятельность привела к тому, что ряды организаций, в которой в 1952 году насчитывалось тысяча четыреста членов — людей, полных сознания высокой цели и непоказной преданности, — поредели, и теперь нас всего семнадцать человек, причем двенадцать самоустранились от активной политической деятельности. Членство значительно сократилось, когда кончилась Корейская война, и это естественно. Много народу ушло после окончания колледжа. Новый отток членов произошел, когда начались внутренние распри между представителями различных пацифистских направлений — нравственного пацифизма, этического пацифизма, религиозного пацифизма, политического пацифизма, обществоведческого пацифизма и прочих цифизмов. Многолетнее и не очень дружелюбное внимание к нам со стороны ФБР и иных правительственных служб тоже изрядно проредило наши грядки.

Хотя, честно говоря, я всегда подозревал, что в большинстве своем старые члены нашей организации вступали в нее, потому что надеялись таким образом подыскать себе любовниц или любовников. Видит Бог, они непрестанно занимались «этим делом», и не было никакой возможности удержать их в вертикальном положении хотя бы на то время, которое нужно, чтобы пройти маршем по площади Вашингтона. (Вы не думайте, я и сам иногда оказывался на какой-нибудь преданной соратнице, когда стойкость моя либо слишком повышалась, либо изменяла мне: смятые простыни такая же примета пацифизма, как и лозунг: «Завтра я не поеду воевать в заморские страны».)

Я положил непрочитанную брошюру на груду ей подобных изданий, валявшихся на столе, поставил на плиту полный кофейник, дабы было чем угостить ФБР, и возобновил возню с проклятущим печатным станком.

Эти двое заявились примерно через час. Прежде я их никогда не видел. Высокие, поджарые, с волосами песочного цвета, с чисто выбритыми скулами, тусклыми голубыми глазами, в непременных серых костюмах и старомодных шляпах.

— Опаздываете, — сообщил я им. — Ваш кофе уже остыл.

(С ребятами из ФБР я стараюсь держаться любезно в надежде на то, что когда-нибудь они опять оставят меня в покое, хотя, боюсь, надежда эта, скорее всего, несбыточна. В середине пятидесятых за СБГН шпионили, потому что такая уж тогда была жизнь, но к концу этой десятилетки, ознаменованной охотой на ведьм, ФБР уже не так усердно выслеживало меня. Тогда-то я и допустил роковую ошибку.

Моя ошибка (заметьте, все это я говорю как бы в скобках) состояла вот в чем. Я решил, что организация под названием «Студенты — за запрет насилия и разоружение», должно быть, представляла собой объединение пацифистов. Когда их генеральный секретарь позвонила мне и спросила, будем ли мы участвовать в совместной демонстрации протеста у британского посольства, я, естественно, согласился. Молодежные группки часто собираются в стаи, дабы выглядеть более внушительно.

Короче говоря (это опять в скобках), СЗНР оказалась крайним левым флангом коммунистического фронта, как-то связанным с боевиками из одной североафриканской страны, которая тогда как раз освобождалась то ли из-под британского колониального ига, то ли из-под английского протектората, то ли еще из-под чего-то. (Вы понимаете? Сам-то я во всем этом так и не разобрался.) Когда шумиха улеглась, СЗНР попала в фэбээровский список опасных организаций, за которыми нужен глаз да глаз. А заодно под горячую руку угодил и бедный маленький СБГН. С тех пор я и ФБР на короткой ноге (скобки закрываются).

В общем, новые фэбээровцы, которых ко мне приставили, начали воспринимать меня как какого-нибудь Джеймса Кэгни. И эти двое не составляли исключения. Они вошли в квартиру, тихонечко прикрыли дверь, и один из них свирепо спросил:

— Вы — Юджин Рэксфорд?

— Юджин Рэксфорд, — подтвердил я. — Совершенно верно. Одну минуту.

Я отправился за кофе, но второй шпик проворно преградил мне путь.

— Ну-с, и куда это вы собрались? — осведомился он. (Люди из ФБР никогда не называют своих имен, так что мне придется окрестить первого просто А, второго — просто Б и так далее, если будет нужда. Тот, который А, спросил, как меня звать, а тот, что Б, стоял сейчас передо мной, не давая проходу.)

Я сказал Б:

— На кухню, за кофе, вот куда я собрался.

— За каким кофе?

— За тем, что сварил специально для вас.

Б посмотрел на А и качнул головой. А выскочил из комнаты. Видимо, хотел произвести обыск на кухне. Б снова повернулся ко мне и смерил меня проницательным взглядом.