Синий рыцарь, стр. 21

– Должно быть, я говорил, как набитый дурак, – сказал я и почувствовал, как меня до самых пяток залила волна стыда.

– Главное не в этом, Бампер, а в том, что маленькая сучка Мелба тебя записала на магнитофон. Она вечно подстрекает полицейских на неосторожные высказывания. А сама прячет в рукаве микрофон, провод от которого идет к ней в сумочку. Была у нее с собой сегодня большая сумка?

Мне не было нужды отвечать – Стэн прочел ответ на моем исказившемся лице.

– Потом твои фразы отредактируют, Бампер. Я слышал некоторые из них через микрофон нашегопарня. Боже, ты трепался и о том, что пора применять дубинки, и о пинках в задницу и составлении списков.

– Ведь я же совсем не это имел в виду, Стэн.

– Но именно так твои высказывания преподнесут – выдранными из контекста. И в таком виде напечатают в подпольной газетенке, а, может, даже и в дневной, если к этому приложит руку Саймон Хэйрстон.

– О-о-о-о-о, – простонал я, нахлобучивая на глаза фуражку и сползая вниз по сидению.

– Только без сердечных приступов, Бампер, – сказал Стэн. – Все будет в порядке.

– В порядке? Да надо мной будет хохотать весь Департамент!

– Не волнуйся, записи у Мелбы пропадут.

– Наш агент?

Стэн кивнул.

– Благослови его господь, – выдохнул я. – А кто он такой? Не тот ли парень, которому я чуть не сломал руку?

– Нет, – засмеялся Стэн, – высокий негр. Я говорю тебе о нем только потому, что через несколько дней мы все равно будем выставлять его в качестве свидетеля, и придется раскрыть его личность. Уже подготовлен секретный обвинительный акт на четверых парней. Они делали неплохую взрывчатку в подвале многоквартирного дома в Северном Голливуде. Он работал на меня с тех самых пор, как поступил на службу в Департамент тринадцать месяцев назад. Мы устроили его на учебу в колледж. Приятный парень и неплохой баскетболист. Ему просто не терпится надеть синюю форму и сесть в машину с рацией. Его уже тошнит от тусовок со всякими революционерами.

– Откуда ты знаешь, что он достанет запись?

– Да потому, что уже по меньшей мере полгода он практически живет у Мелбы. Переспит с ней сегодня – и дело в шляпе.

– Ну и работка, – сказал я.

– Насчет этой части он не возражает, – усмехнулся Стэн. – Ему не терпится посмотреть, как среагируют его дружки, узнав, что он полицейский агент. Он говорил мне, что так долго разыгрывал роль разгневанного чернокожего, что они, пожалуй, не поверят ни во что другое до тех пор, пока не увидят его в синей форме с ненавистным значком на груди. И еще ему интересно, как отреагирует Мелба, когда узнает, что трахалась с полицейским. Могу поспорить, что она сохранит это в тайне.

– Значит, никто обо мне ничего не услышит, так, Стэн?

– Я сотру запись, Бампер, – сказал Стэн, вылезая из машины. – Знаешь, а в определенном смысле ты неплохо поработал. Скотт Хэйрстон ожидал, что часа за два соберет сотню демонстрантов. И до тех пор ему не нужна была заварушка. Сегодня ты поломал ему игру.

– Ну, пока, Стэн, – сказал я, пытаясь говорить небрежно, словно не был уничтожен. – Держи сигару, старый башмак.

Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и хотя время перевалило далеко за полдень, выскочил на Портовое Шоссе и поехал на юг так быстро, насколько позволяло движение, с полусозревшей мыслю взглянуть на океан. На ходу я попытался проделать то, что мне обычно хорошо удавалось, – взять свои мысли под контроль. Пользы от переживания случившегося я не видел никакой, и потому решил попробовать думать о чем-нибудь другом – о еде, о Кэсси или какие сегодня у Гленды были груди – о чем-нибудь хорошем. Но настроение было паршивое, ничто хорошее в голову не шло, и тогда я решил абсолютно ни о чем не думать – это у меня тоже неплохо получается.

Потом я вернулся на свой участок и позвонил лейтенанту, рассказав ему о свалке возле призывного центра, опустив, конечно, все детали, он сказал мне, что демонстранты очень быстро рассеялись, и теперь там осталось всего две-три машины. Я знал, что об этом событии почти не будут упоминать, покажут пару кадров в шестичасовом выпуске теленовостей, и все. Я повесил трубку и вернулся в машину, надеясь, что оператор не застукал меня с сигарой в руках. Вот еще одно дурацкое правило – не курить в общественных местах, словно мы не полицейские, а гвардейцы, охраняющие Букингемский дворец.

7

Я поездил еще немного, остывая и все время поглядывая на часы, – мне хотелось, чтобы этот день поскорее кончился. Шумная болтовня рации выводила меня из себя, и я ее выключил. К чертям радио, подумал я, никогда еще не приходилось делать нормальный арест по вызову. Хороший результат бывает тогда, когда я занимаюсь тем, что умею – хожу, смотрю и разговариваю с людьми.

Меня опять одолел приступ несварения. Я вынул из бардачка четыре таблетки и проглотил их одну за другой, но все еще никак не мог успокоиться и ерзал на сиденье. Трехчасовой урок у Кэсси уже должен закончиться, и я поехал в Вермонт в Лос-Анжелесский городской колледж и остановил машину перед ним прямо в красной зоне, хотя, когда я так поступаю, меня всегда упрекают учителя или ученики: «Вам-то можно, а нас за это штрафуют». Никого возле здания не было, поэтому и глупости не пришлось выслушивать. Впрочем, я не особенно обращаю на них внимание, потому что никто, включая меня самого, в действительности не любит символы власти. Я всегда один из первых повышаю голос, когда какой-нибудь начальник пытается ограничить мою свободу очередным идиотским постановлением.

Я неторопливо поднимался по лестнице, с восхищением глядя на грудь преподавательницы гимнастики, – загорелой, атлетического сложения и с прической «конский хвост». Она торопилась и перепрыгивала через две ступеньки враз, в белых шортах, теннисных туфлях и белой шерстяной облегающей кофточке, подчеркивавшей все ее добро, которого хватало... Некоторые из учеников, проходя мимо меня в холлах, как всегда, называли меня Дик Трейси или Шериф Джон. Кто-то с хихиканьем возвестил, что у Марлен в кармане марихуана, Марлен пискнула и тоже захихикала. Наше поколение не привыкло упоминать о наркотиках со смешком, и это напоминало мне о единственном аргументе, касающемся марихуаны, который имел для меня свой смысл. Травка, как и спиртное, снимает внутренние оковы человека и высвобождает в нем зверя, но делает это гораздо легче и быстрее. Я видел это тысячи раз.

Кэсси сидела в своем кабинете с открытой дверью и разговаривала с какой-то кучерявой девчушкой в микро-мини, из-под которой, когда девушка села, стали видны трусики в красный цветочек.

– Привет, – сказала Кэсси, увидев меня в дверях. Девчушка посмотрел на меня, потом снова на Кэсси, недоумевая, с какой стати я здесь оказался.

– Мы через минутку кончим, – сказала Кэсси, все еще улыбаясь своей чистой белой улыбкой, я кивнул и прошел через холл к водяному фонтанчику, думая о том, как она отлично смотрится в этом оранжевом платье. Это одно из тех примерно двадцати платьев, которые я ей купил с тех пор, как мы встретились, и в конце концов она согласилась со мной, что ей идут яркие цвета, хотя она и продолжала думать: просто мужчины любят смотреть на женщин в ярко-оранжевых и красных платьях.

Сегодня ее волосы были зачесаны назад, но они все равно великолепны – густые, каштановые и пронизаны серебряными волосками, не серыми, а цвета чистого нетронутого серебра. Фигура тоже хороша для женщины ее возраста. Кэсси всегда загорелая и больше похожа на преподавательницу гимнастики, чем французского. Кэсси всегда носила двенадцатый размер, а иногда влезает и в платья десятого. Я часто гадал, почему у нее такая хорошая фигура – то ли от того, что она играет в теннис и гольф, то ли потому, что у нее не было детей, когда она была замужем, но вот у Сокорро жены Круца целый отряд ребятишек, и хоть она и чуть-чуть полновата, все равно смотрится почти так же хорошо, как и Кэсси. Некоторые люди просто умеют держать форму, решил я, и от этого часто смущался, когда бывал где-нибудь рядом с такой классной женщиной. Мне так и мерещится, что все вокруг думают: «У него наверняка куча денег, иначе бы она с ним не пошла». Но не стоит задавать вопросы своей удаче, надо просто хвататься за нее, когда тебе подворачивается шанс, я так и делаю. А вдруг я из тех парней, кому уродливость придает своего рода привлекательность.