Новые центурионы, стр. 84

Пропатрулировав по Сто третьей, выехали на Уилмингтоновскую. Не прошло и получаса, как фургон был набит до отказа шестнадцатью мужичками, в каждой из дежурных машин их сидело не меньше трех. Беттертон помахал Рою рукой и устремился к Портовому шоссе, спеша в деловую часть города и предоставив фургончику медленно громыхать и, позвякивая, катиться дальше в полном одиночестве.

— Должно быть, там сзади не очень-то им удобно, — сказал Дьюгэн, — наверно, мне следует ехать еще медленнее.

— Они упились до полного бесчувствия, — ответил Рой, и эта мысль показалась ему весьма занятной. — Не сворачивай на шоссе, — сказал он. — Лучше поедем в объезд. Но сначала заскочим на Хуверовскую.

— Зачем?

— Хочу звякнуть в участок.

— Можем мимо него проехать, Рой, — сказал Дьюгэн.

— Я хочу позвонить. Нет смысла туда заезжать. Это не по пути.

— Да ведь твоя любимая будка нам тоже не по пути. По-моему, ты можешь воспользоваться и любой другой.

— Пожалуйста, делай, как я сказал, — медленно произнес Рой. — Я всегда пользуюсь одной и той же телефонной будкой.

— Кажется, я догадываюсь почему. Не такой уж я остолоп. Не поеду я к той будке.

— Делай, как я сказал, черт тебя дери!

— Ну хорошо, только не желаю я больше с тобой работать. Я боюсь с тобой работать, Рой.

— Вот и прекрасно. Завтра же сходи и скажи Шуманну, что мы с тобой не сошлись характерами. А хочешь, я ему скажу. Или скажи ему сам что хочешь.

— Истинной причины я не назову, можешь не беспокоиться. Я не доносчик.

— Истинная причина? А что, дьявол тебя возьми, это такое? Если тебе вдруг удалось это вычислить, поделись сперва со мной, Шуманн потерпит.

Пока Дьюгэн покорно вел фургон по указанному адресу, Рой сидел в полном молчании. Когда они остановились на обычном месте, он подошел к будке, попытался всунуть в замок ключи от машины, потом — ключ от квартиры, и только затем настала очередь ключа от телефонной будки. Это показалось ему очень забавным и восстановило его доброе настроение. Он отпер дверцу и пил, не отрываясь от горлышка, пока не проглотил последнюю каплю. Потом швырнул бутылку через изгородь, как и поступал всякий раз, сделав «последний вечерний звонок». Возвращаясь к машине, он громко расхохотался, представив себе, что думает хозяин дома, обнаруживая каждое утро в цветочной клумбе пустые бутылки.

— На Центральную авеню, — распорядился Рой. — Хочу проехаться по Ньютон-стрит и поглядеть, не встречу ли там знакомых ребят.

Язык у него уже слегка заплетался. Но до сих пор с ним не случалось никаких эксцессов. Он всегда был очень осторожен. Сунув в рот три свежие резинки, он закурил. Дьюгэн вел машину и не говорил ни слова.

— Работать в этом округе было просто здорово, — сказал Рой, глядя на сотни негров, торчавших на улицах даже в столь поздний час. — Никто никогда не уходит домой с Ньютон-стрит. В пять утра на ней полным-полно народа. Я здесь многое понял. Был у меня напарник, звали его Уайти Дункан.

Он многому меня научил. А когда я болел, он приходил меня навестить. Не слишком-то часто ко мне заглядывали полицейские, а он вот приходил проведать. Уайти появлялся раз пять или шесть и приносил мне журналы и сигареты. А несколько месяцев назад умер. Чертов пьяница. И умер от цирроза печени, как какой-нибудь чертов пьяница. Несчастный старый пьянчуга. Он тоже любил людей. По-настоящему их любил. А что может быть хуже для пьяницы? Что может скорее его прикончить? Несчастный, старый, толстый сукин сын.

Рой снова задремал, потом проверил свои часы. Когда они избавятся от алкашей и вернутся в участок, дежурство как раз подойдет к концу, тогда он сможет переодеться и отправиться к ней. Он уже не слишком жаждал ее тела, но зато глаза… Ее глазам он мог бы рассказать очень многое, он хотел им многое рассказать. На углу Двадцать второй и Центральной он увидел гигантскую толпу.

— Вот место, где ты всегда сумеешь загрузиться алкашами по самую крышу, — сказал Рой, замечая, что у него начинает неметь лицо.

Дьюгэн притормозил, чтобы пропустить пешеходов, и тут Роя посетила веселая идейка.

— Эй, Дьюгэн, знаешь, что мне напоминает этот фургон? Такой же был у одного торгаша-итальянца; когда я был маленьким, он продавал овощи на нашей улице. Может, его фургончик был малость поменьше, но тоже был выкрашен в синий цвет и закрыт, как наш с тобой. Итальяшка колотил кулаком по борту и орал: «Яб-блоч-чки, ре-ди-ска, огур-рр-чи-ки… Подбегай, налетай, раскупай!» — Рой буйно расхохотался, а беспокойный взгляд Дьюгэна заставил его уже завыть от смеха. — Поворачивай налево, быстро, и езжай на ту стоянку, где толпятся и травят байки все эти задницы. Сейчас же езжай туда!

— Но для чего, Рой? Проклятье, да ты совсем пьян!

Рой потянулся через всю кабину и, не переставая смеяться, резко дернул руль влево.

— Ладно, ладно, поедем туда, — сказал Дьюгэн, — я так и сделаю, но имей в виду: с завтрашнего вечера и навсегда отказываюсь с тобой работать, ты слышишь?

Рой подождал, пока Дьюгэн, рассекая по пути встревоженные кучки бездельников и вынуждая их плестись к следующему проезду и на улицу, не выберется на середину стоянки. Еще несколько алкашей разбежались перед фургоном во все стороны. Рой высунулся в окно, похлопал трижды по стенке синей колымаги и закричал:

— Ниг-геры, ниг-геры, ниг-геры… Подбегай, налетай, раскупай!..

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

АВГУСТ, 1965

19. ОЧЕРЕДЬ

Среда выдалась препаршивая. Не веря своим ушам, холленбекские полицейские вслушивались в поток позывных, заполонивших эфир, и голоса их коллег из участка на Семьдесят седьмой, требующих помощи и содействия.

— Начинается бунт, — сказал Блэкберн. Хоть они и были с Сержем заняты сегодня патрулированием, но, сидя как на иголках в дежурной машине, не могли сосредоточиться ни на чем, кроме вестей о том, что творится сейчас в юго-восточной части города.

— Не думаю, что это будет настоящий бунт, — сказал Серж.

— Говорю тебе, он начинается, — повторил Блэкберн, и Серж подумал: может, он и прав. Обезумевшие голоса операторов посылали автомобили сразу из нескольких дивизионов на Семьдесят седьмую, где как на дрожжах росли толпы, заполонившие уже Сто шестнадцатую улицу и Авалонский бульвар. К десяти часам на углу Империал и Авалона был установлен командный пункт и сформирован патруль, занявший круговую оборону. Сержу стало очевидно, что задействованных полицейских сил явно недостаточно, чтобы справиться со все ухудшающейся обстановкой. — Говорю: начинается, — сказал Блэкберн. — Пришел черед Лос-Анджелеса. Будут жечь, палить и жарить на кострах.

Дьявол! Давай-ка выбираться к какому-нибудь ресторанчику, поближе к жратве. Сегодня ночью мы домой не попадем, как пить дать.

— Поесть не откажусь, — сказал Серж. — Но, по-моему, переживать пока рановато.

— Говорю тебе, они вот-вот с цепи сорвутся, — сказал Блэкберн, а Серж никак не мог взять в толк, радуется напарник этому или совсем наоборот.

Возможно, что и радуется, подумал Серж. В конце концов, с тех пор, как жена подала на него в суд, требуя развода, жизнь его не особо богата событиями: до судебного разбирательства приходится остерегаться новых романов, а точнее — того, что его ждет, если о них прознает супруга.

— И где же мы хотим покушать? — спросил Серж.

— Поедем к Розалесу? Недели две там не обедали. По крайней мере я. Как у тебя с той маленькой официанткой? По-прежнему на мази?

— Встречаемся изредка, — ответил Серж.

— И я тебя, конечно, не виню, — сказал Блэкберн. — Вон в какую красавицу превратилась! Мне бы тоже не мешало с кем-нибудь столковаться. С кем угодно. У нее случаем нет двоюродной сестренки?

— Нет. Чего это тебе приспичило?

— Со своим бабьем я встречаться не могу. Чертова супружница в качестве боевого трофея захватила мой чертов блокнот с чертовыми телефонными номерами. Боюсь, что она уже установила круглосуточное наблюдение за адресами. Хорошо бы заиметь бабенку, о которой ей еще ни хрена не известно.