Новые центурионы, стр. 57

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

АВГУСТ, 1963

13. МАДОННА

Интересно, думал Серж, доводилось ли кому-нибудь из его однокашников выполнять задание, переодевшись в штатское? Пожалуй, разве что Фелеру или Айзенбергу — у «нравов» или в уголовном отделе, — может, еще одному-двум, но уж наверняка не многим. Когда сержант Фаррелл спросил его, не желает ли он этот месяц поработать на спецмашинах (коли справишься, добавил он, можешь получить и постоянное назначение), Серж был изумлен.

И вот уже шла вторая неделя его работы в новом качестве. Он и не подозревал, насколько удобнее нести полицейскую службу в штатском костюме, чем в тяжелом шерстяном мундире с громоздким ремнем — стариной Сэмом Брауном. Массивный «смит-вессон» он заменил на новенький и легкий кольт, купив его на последнюю получку.

Он догадался, что для работы на спецмашине сержанту его порекомендовал Мильтон. С Фарреллом они были дружны, и, похоже, сержант испытывал к бывалому служаке искреннюю симпатию и уважение. Как бы там ни было, а Серж здесь. Это просто счастье — хотя б на время отдохнуть от черно-белой патрульной машины. И не только потому, что уличным бродягам невдомек, кто эти два прилично одетых мистера, медленно разъезжающие в дешевеньком четырехдверном «плимуте», разглядывающие дома и людей. По крайней мере теперь они оба неприметны — ровно настолько, чтобы избежать бесчисленного множества хлопот, возникающих тогда, когда бесчисленное множество людей начинает нуждаться в полицейском, полагая, что тот обязан решить бесчисленное множество их проблем, для чего он, кстати, не слишком-то пригоден, и тем не менее он, полицейский, должен хотя бы попробовать их разрешить, ибо в отличие от других представителей власти доступен для общения и традиционно уязвим для критики.

Сержу удалось выпустить разом три колечка дыма, почти идеальных, если б не налетевший ветерок, тем более приятный, что лето выдалось очень жарким и ночи не бывали такими прохладными, как это свойственно Лос-Анджелесу.

Напарнику Сержа, Гарри Рэлстону, было, похоже, понятно его состояние.

— По-моему, тебе начинает нравиться кататься в спецмашине, — усмехнулся он, повернувшись к развалившемуся на сиденье Сержу. Тот не отрывал восхищенных глаз от томной девицы в облепившем ее роскошные формы белом бумажном платье.

— Это мне начинает нравиться, — улыбнулся Серж.

— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Здорово, поди, вылезти из мундира?

— Здорово.

— Я таскал его восемь лет, — сказал Рэлстон. — И был сыт по горло. А на спецмашинах вот уже пять годков, но до сих пор не разочаровался. Куда там вашему патрулю!

— Мне предстоит еще многому научиться, — сказал Серж.

— Научишься, никуда не денешься. С патрулем не сравнить, здесь все иначе. Да ты уж и сам это понял.

Серж кивнул и уронил сигарету за окно. Сидя в патрульной, он никогда бы не позволил себе подобной вольности: всегда найдется какой-нибудь добропорядочный гражданин, жаждущий записать номер автомобиля, чтобы потом радостно доложить сержанту, как на его глазах патруль нарушил правила уличного движения, швырнув из машины на улицу «какой-то горящий предмет».

— Готов к осуществлению действий по коду номер семь? — спросил Рэлстон, посмотрев на часы. — Девяти еще нет, но я голоден как черт.

— Что-что, а покушать я умею, — сказал Серж, взявшись за микрофон. — Четыре-Фрэнк-Один, угол Бруклина и Мотт-стрит. Запрашиваем код номер семь.

— Четыре-Фрэнк-Один, даю добро, — сказал оператор, и Серж тоже проверил часы. То, что управление определило им рабочий день в восемь часов плюс сорок пять минут, его раздражало. Но уж коли три четверти часа были его кровным временем, он хотел использовать его сполна, вплоть до последней минутки.

— Хэлло, мистер Розалес, — сказал Рэлстон, когда они расположились в кабинке у дальней стены рядом с кухней. От печей сюда шел жар и было шумно, но Рэлстон любил находиться поближе к кухонным запахам. Человек, живущий, чтобы есть, подумал Серж о напарнике, а сухопарая долговязость — маневр, скрывающий его невероятный аппетит.

— Добрый вечер, сеньоры, — улыбнулся старик, выходя из-за стойки, за которой сидели еще трое посетителей. Он протер тряпкой стол, хоть в том не было нужды. Ослепительно белым полотенцем, перекинутым через покатое плечо, он отполировал изнутри и без того сверкавший стакан Рэлстона и лишь потом наполнил оба стакана водой. Пышные усы старику очень к лицу, подумал Серж. — Чего пожелают сеньоры? — спросил мистер Розалес, подавая каждому из них написанное от руки печатными буквами и поделенное надвое меню: справа — испанские названия блюд, слева — их английские эквиваленты, и те, и другие нацарапаны с орфографическими ошибками. Они могут прожить здесь целую жизнь, но так и не выучить английский, подумал Серж. Так же, впрочем, как и испанский. Вместо двух языков — странная смесь обоих, над которой хохочут образованные мексиканцы с их прежней родины.

— Я попробую huevos rancheros <яичница с томатным соусом (исп)>, — сказал Рэлстон с акцентом, заставившим Сержа невольно содрогнуться.

Однако старику, похоже, пришлась по душе попытка Рэлстона изъясниться на чужом языке.

— А вы, сеньор?

— Ну а я выбираю chile relleno <перец, фаршированный мясом (исп.)>, — ответил Серж, чьи лингвистические способности, судя по произношению, оказались ничуть не лучше, чем у напарника. Теперь уже всем полицейским было известно, что Дуран вовсе не говорит по-испански, кое-как перебиваясь лишь несколькими словами.

— Чую запах лука и зеленого перца, — сказал Рэлстон, пока пухленькая и маленькая жена мистера Розалеса занималась стряпней в задней комнатке, переделанной под плохо проветриваемую кухню.

— С чего ты взял, что перец зеленый? — спросил Серж. Сегодня вечером он был весел и общителен. — Может, то красный перец или даже совсем никакой не перец.

— Мой нос не обманешь, — сказал Рэлстон, касаясь сбоку своей ноздри. — Бросай курить, и твое чутье на запахи тоже будет стопроцентным.

Серж подумал, что под chile relleno как нельзя удачно пошло бы пиво.

Интересно, знай Рэлстон Сержа получше, стал бы он заказывать по кружечке на обед? Сейчас на них нет мундиров, а пивка на обед глотнуть бы не помешало. Ребята из «нравов» пьют без зазрения совести, а детективы — такие пьянчуги, что о них легенды ходят. Чем хуже полицейские из спецотдела? — подумал он, хоть и прекрасно понимал, что в последнее время слишком уж пристрастился к пивку. Неплохо бы согнать десяток фунтов перед очередным экзаменом по физкультуре, иначе доктор непременно черкнет капитану «кляузу на толстячка». В Голливуде Серж предпочитал мартини, что было немудрено: большую часть свободного времени он попросту там не просыхал. Да ведь все это — этапы моего образования, решил он. Не следует дурно обращаться со своим телом. Во всяком случае, запускать его совершенно ни к чему. Он снова начал играть в гандбол в академии и подумывал о том, чтобы урезать норму курева до пачки сигарет в день. В его возвращении в Холленбек было нечто такое, что благотворно сказывалось на его здоровье.

Нельзя сказать, что на девушку, подавшую еду, он посмотрел небрежно или мимоходом: дымящиеся тарелки держит на двух цветных подносах, на бронзовых скулах и длинной верхней губе блестят капельки пота, волосы, как у индианки, заплетены косичкой. Лет семнадцать, прикинул Серж, не больше.

Руки, едва заметно припорошенные мукой, напомнили ему руки матери. Небось совсем недавно приехала в Штаты.

— Благодарю, — сказал он и улыбнулся, когда та поставила перед ним тарелку. Девушка одарила его ответной чистой улыбкой, и Серж заметил, что помадой она почти не пользуется, а тяжелые ресницы и безупречные брови достались ей от самой природы.

— Gracias, senorita <спасибо, сеньорита (исп.)>, — сказал Рэлстон, с вожделением уставившись на тарелку с huevos rancheros и не обращая никакого внимания на девушку.