Экстази, стр. 3

Глен представил, как сэр Фредди наслаждается в своем холодном раю без любви, наедине с куском мертвой плоти. В столовой он встал в очередь и ознакомился с меню. Отказавшись от булочки с беконом, Глен выбрал с сыром. Он продолжал размышлять о Фредди, и ему вспомнилась старая некрофильская шутка: как-нибудь какая-то гниль его сдаст. Но это будет не Глен, Фредди платил ему слишком хорошо. Вспоминая о деньгах и о том, на что их можно будет потратить, Глен решил пойти вечером в Самоволку, клуб в районе СВ-1. Он, возможно, увидит ее — она часто ходила туда по субботам — или в Гэрэдж Сити на Шафтсбери-авеню. Это ему рассказал Рэй Хэрроу, театральный техник. Рэй любил джангл, и его пути совпадали с путями Лоррейн. Рэй был нормальный парень, давал Глену кассеты. Глен никак не мог заставить себя полюбить джангл, но думал, что ему удастся — ради Лоррейн. Лоррейн Гиллеспи. Прекрасная Лоррейн. Медсестра-студентка Лоррейн Гиллеспи. Глен знал, что она много времени проводила в больнице. Он также знал, что она часто ходила в клубы: Самоволка, Галерея, Гэрэдж Сити. Ему хотелось узнать, как она умеет любить.

Когда подошла его очередь, он заплатил за еду и еще у кассы заметил сидящую за одним из столиков светловолосую медсестру. Он не помнил, как ее звали, но знал, что это была подруга Лоррейн. Судя по всему, она только начала смену. Глену захотелось подсесть к ней, поговорить и, возможно, разузнать что-нибудь про Лоррейн. Он направился к ее столику, но, повинуясь внезапной слабости, наполовину подскользнулся — наполовину рухнул на стул за несколько столиков от девушки. Поедая свою булку, Глен проклинал себя за трусость. Лоррейн. Если он не нашел в себе решимости заговорить с ее подругой, как он осмелится обратиться когда-нибудь к ней самой?

Подруга Лоррейн встала из-за стола и, проходя мимо Глена, улыбнулась ему. Глен воспрял духом. В следующий раз он точно заговорит с ней, а после этого заговорит с ней, когда она будет вместе с Лоррейн.

Вернувшись в бокс, Глен услышал Фредди в морге за стеной. Он не смог заставить себя заглянуть внутрь и стал подслушивать под дверью. Фредди тяжело дышал: «Ох, ох, ох, ха-арошенька-ая!»

4. Госпитализация

Хотя скорая приехала довольно быстро, время для Перки тянулось бесконечно медленно. Он смотрел, как Ребекка тяжело дышит и стонет, лежа на полу веранды. Почти бессознательно он взял ее за руку.

— Держись, старушка, они уже едут, — произнес он, возможно, пару раз.

— Ничего, скоро все пройдет, — пообещал он Ребекке, когда санитары усадили ее в кресло, надели кислородную маску и закатили в фургончик. Ему казалось, что он смотрит немое кино, в котором его собственные слова утешения звучали как дурно срежиссированный дубляж. Перки заметил, что Вилма и Алан пялятся на все это из-за зеленой ограды своего участка.

— Все в порядке, — заверил он их, — все в полном порядке.

Санитары в свою очередь заверили Перки, что именно так оно и будет, имея в виду, что удар был легким. Их явная убежденность в этом беспокоила Перки и немало способствовала падению его духа. Он понял, что страстно надеется на то, что они неправы и что заключение врача будет куда серьезней.

Перки сильно вспотел, перебирая в уме различные сценарии.

Лучший вариант: она умирает, и я — единственный наследник в завещании.

Немного хуже: она выздоравливает, продолжает писать и быстро заканчивает новый любовный роман.

Он понял, что заигрывает в уме с наихудшим из вариантов, и содрогнулся: Ребекка остается инвалидом, вполне возможно, парализованным овощем, не может писать и высасывает все их накопления.

— А вы не едете с нами, мистер Наварро? — несколько осуждающе спросил один из санитаров.

— Езжайте, ребята, я догоню на машине, — резко парировал Перки. Он привык сам указывать людям из низших классов, и его взбесило предположение, что он поступит так, как они считают нужным. Он обернулся на розы. Да, самое время для опрыскивания. В больнице его ожидала суматоха, связанная с приемом старушки. Самое время опрыскать розы.

Внимание Перки привлекла рукопись, лежавшая на кофейном столике. Заглавная страница была запачкана шоколадной блевотиной. С отвращением он стер самое ужасное носовым платком, обнажая сморщенные, мокрые листы

бумаги.

Перки открыл рукопись и начал читать.

5. Без названия — в работе

Даже самый скромный огонь в камине мог обогреть тесную классную комнатку в старом особняке в Селкирке. И именно это казалось главе прихода, преподобному Эндрю Биатти, вполне удачным положением дел, ибо он был известен своей бережливостью.

Жена Эндрю, Флора, как бы дополняя это его качество, обладала крайне широкой натурой. Она признавала и принимала то, что вышла замуж за человека небогатого и средства их были ограничены, и, хоть она и научилась в своих ежедневных заботах тому, что муж ее называл «практичностью», ее по сути своей расточительный дух не был сломлен этими обстоятельствами. Далекий от порицания, Эндрю обожал супругу за это ее качество еще более страстно. Одна мысль о том, что эта восхитительная и прекрасная женщина отказалась от модного лондонского общества, избрав скудную жизнь со своим супругом, укрепляла его веру в собственное предназначение и чистоту ее любви.

Обе их дочери, которые в данный момент уютно устроились перед очагом, унаследовали душевную широту Флоры. Агнес Биатти, белокожая красавица и старшая из дочерей, семнадцати лет от роду, откинула со лба жгуче черные кудри, мешавшие изучению

женского журнала.

— Смотри, какой изумительный наряд! Только взгляни на него, Маргарет, — воскликнула она с восхищением, протягивая журнал младшей сестре, которая медленно шевелила кочергой угли в камине, — платье из голубого сатина, скрепленное спереди бриллиантами!

Маргарет оживилась и потянулась за журналом, пытаясь выхватить его из рук сестры. Агнес не отпускала и, хоть сердце ее учащенно забилось в страхе, что бумага не выдержит и драгоценный журнал будет порван, рассмеялась с восхитительным снисхождением.

— Однако, дорогая сестрица, ты еще слишком молода, чтобы увлекаться подобными вещами!

— Ну пожалуйста, дай мне взглянуть! — умоляла ее Маргарет, понемногу отпуская журнал. Увлекшись своей шалостью, девушки не заметили появления новой воспитательницы. Сухая англичанка, напоминавшая своим видом старую деву, поджала губы и строго произнесла громким голосом:

— Так вот какого поведения можно ожидать от дочек моей драгоценной подруги Флоры Биатти! Не могу же я следить за вами каждую минуту!

Девушки были смущены, хоть Агнес и уловила игривую нотку в замечании наставницы.

— Но, мадам, если уж мне предстоит попасть в общество в самом Лондоне, я должна позаботиться и о своих нарядах!

Пожилая женщина взглянула на нее с укором:

— Умения, образование и этикет — более важные качества для молодой девушки при вступлении в приличное общество, нежели детали ее убранства. Неужели ты поверишь, что твоя милейшая мать или отец, преподобный пастырь, несмотря на стесненные обстоятельства свои, позволят тебе быть хоть чем-то обделенной на пышных лондонских балах? Оставь беспокойство о своем гардеробе заботящимся о тебе, дорогая, и обратись к более насущным вещам!

— Хорошо, мисс Мэй, — отвечала ей Агнес.

«А у девушки строптивый нрав», — подумала про себя мисс Мэй, — совсем как у ее мамаши, близкой и давней подруги наставницы — еще с тех далеких времен, когда Аманда Мэй и Флора Кирклэнд сами впервые предстали в лондонском свете.

Перки кинул рукопись обратно на кофейный столик.

— Какая чепуха, — произнес он вслух, — абсолютно гениально! Эта сучка в отличной форме — снова заработает нам кучу денег!