Самовластие мистера Парэма, стр. 54

– Есть у нашего народа особая черта – ему присуще великолепное спокойствие, – сказал Верховный лорд. – Какое-то особое упорство. Упрямое нежелание давать волю чувствам. Англичане не щедры на слова, зато они делают свое дело.

Но тут весь воздух наполнился пронзительным воем!

Минута растерянности.

И вот все вокруг затряслось и загрохотало. Слепящие вспышки и оглушительные взрывы – четыре или, может быть, пять подряд, совсем близко, – и гладкая мостовая превратилась в кратер действующего вулкана.

Мистер Парэм почти не сталкивался с жестокими буднями войны. Во время мировой войны 1914-1918 годов благодаря сердечной слабости, удостоверенной врачом, а также благодаря природным дарованиям он оказался полезнее в тылу. И теперь, затаясь в Верховном лорде, он просто глазам не верил: с какой чудовищной, неправдоподобной прихотливостью бомбы увечили и рвали на куски человеческое тело! Привыкнув изучать войну по патриотическим фильмам, он думал, что смерть в бою исполнена достоинства, что чуть ли не все герои, погибая, вскидывают руки к небесам и падают вперед самым приличным образом, дабы не видно было ничего такого, что могло бы как-то унизить их или оскорбить чувства зрителя. Однако люди, убитые на Трафальгарской площади во время бомбардировки, не проявляли подобной деликатности – быть может, потому, что они были штатские и не имели специальной подготовки; их разрывало на куски, смешивало с обломками кирпича и пылью разбитых зданий, швыряло во все стороны, точно лохмотья или футбольные мячи, расплескивало красной грязью. Старуха в черной шляпке – торговка спичками, сидевшая на корточках на обочине тротуара, – взметнулась высоко в воздух, протянув руки к Верховному лорду, словно хотела, подобно колдунье, пролететь над ним, – и тут же (он глазам своим не верил) распалась на куски, и коробки спичек брызнули во все стороны, словно отброшенные ногой великана. Черная шляпка на лету смахнула с Верховного лорда шляпу, в него попал коробок спичек и что-то мягкое, мокрое. Нет, все происходило совсем не так благопристойно, как положено… Это был чистейший кошмар… нет, грязный кошмар. Это было оскорбление, нанесенное извечному достоинству войны.

И вдруг он понял, что в колонну угодила бомба и она падает. Она падала почти торжественно. Так долго она стояла безукоризненно прямая – и вот начала изгибаться, неуверенно, как колено ревматика. Казалось, она медленно разделяется на части. Казалось, ее спускают с неба на незримых канатах. За это время можно было даже успеть что-то сказать.

Никогда еще миссис Пеншо не видела Верховного лорда столь величественным.

Он обнял ее. Он хотел положить руку ей на плечо, но она была такая маленькая, что он обхватил ее голову.

– Станьте поближе, – сказал он. И успел еще прибавить: – Доверьтесь мне и доверьтесь богу. Смерть не коснется меня, пока я не завершил свои труды.

Нельсон опрокинулся и падал боком, не сгибаясь. С таким видом, будто спешил на деловое свидание, он врезался в фасад большого здания страхового общества на той стороне площади, куда выходит Кокспар-стрит. Огромные обломки колонны рухнули, вдребезги разбивая мостовую, вновь подскочили и наконец замерли, а вокруг Владыки Духа и его секретарши так и сыпались куски камней и асфальта. Верховного лорда отбросило в сторону по меньшей мере на ярд; шатаясь, он поднялся на ноги и увидел миссис Пеншо, стоявшую на четвереньках. Она тут же вскочила и кинулась к нему, ужас и любовь были на ее лице.

– Вы весь в крови! – воскликнула она. – Весь в крови!

– Это не моя, – вымолвил он, спотыкаясь, добрел до развалин фонтана, и вдруг его неудержимо, отчаянно затошнило.

Намочив свой носовой платок, миссис Пеншо обмыла ему лицо и отвела его на уцелевший клочок мостовой за гостиницей «Золотой крест».

– Той же слабостью страдал и Нельсон, – сказал Верховный лорд. В подобных случаях он всегда говорил что-нибудь в этом роде.

– Нельсон! – повторил он, мысль его сделала внезапный скачок, он поднял глаза и увидел пустоту. – Боже праведный!

От памятника только и остался кусок пьедестала вышиною футов в двадцать.

– Пора нам перебраться в новое помещение генерального штаба, к Джерсону, – вновь заговорил Верховный лорд. – Хотел бы я знать, куда упрятали этот автомобиль. Где автомобиль? Постойте! Видно, опять рвутся бомбы, там, южнее. Не надо слушать.

Тут он заметил, что на него с любопытством смотрят какие-то обезумевшие, растерзанные люди. Они разглядывали его неодобрительно и выжидающе. Вдруг образовалась толпа. Многие смотрели подозрительно и неприязненно.

– Я с радостью остался бы здесь и помог раненым, – сказал Верховный лорд, – но мой долг призывает меня в другое место.

Откуда-то появились люди с повязками Красного Креста и стали обыскивать развалины. Стонали и ползли по обломкам раненые.

– Надо реквизировать автомобиль, – сказал Верховный лорд. – Найдите кого-нибудь из офицеров и реквизируйте автомобиль. Я должен увезти вас отсюда. Нам надо как можно скорее попасть в генеральный штаб. Мое место там. Надо выяснить, куда девался мой автомобиль. Джерсон его найдет. Может быть, разумнее всего вернуться пешком в военное министерство и уже оттуда отправиться. Не бойтесь. Держитесь ближе ко мне… Что это, опять бомба?

3. Война есть война

Джерсон что-то говорил ему. Они сидели в каком-то незнакомом месте. Может быть, в том самом огромном подземном убежище в Барнете, которое должно было стать новой резиденцией правительства; так или иначе, это была какая-то огромная, безобразная пещера; речь шла о том, как теперь поступить, если надеяться, что империи, на которую обрушились столь тяжкие удары и над которой нависла столь грозная опасность, еще суждено добиться победы. Где-то наверху громыхала и перекатывалась барабанной дробью канонада зенитных орудий.

– Если мы станем слушать пропагандистские речи американского президента, нам крышка, – сказал Джерсон. – Народ не должен их слушать. Это отрава… бред. Продолжайте войну, пока еще не все пропало. Продолжайте войну! Теперь или никогда!

В Джерсоне была мрачная, отчаянная сила, подчинявшая Верховного лорда.

– Газ Л, – повторял Джерсон. – Газ Л. Весь Берлин в агонии – и конец Берлину. Да разве после этого они станут воевать дальше, какая бы там у них ни была новая взрывчатка!

– Бог свидетель, я не собирался пускать в ход ядовитые вещества, – сказал Верховный лорд.

– Война есть война, – возразил Джерсон.

– Не такой войны я хотел.

Джерсон никогда не отличался излишней почтительностью, теперь же он попросту злобно огрызнулся.

– Может, по-вашему, это я хотел такой войны? – резко спросил он. – Черта с два! Нам навязали эту войну проклятые химики и ученые. Это не война, а чудище. Науку надо было задушить в зародыше еще сто лет тому назад, да кто-то прозевал. Ученая публика из кожи вон лезет, чтобы сделать войну невозможной. Вот чего они добиваются. Но пока я жив, ничего у них не выйдет, зря стараются. Сперва я взорву к чертям эту паршивую планету. Они у меня все передохнут, все до последнего человека. Что за жизнь без войны? Есть один способ прекратить эту адскую немецкую бомбардировку: надо уничтожить осиное гнездо, надо уничтожить Берлин! Вот за это я бы сейчас и принялся. Но мы не можем получить сырье! Кемелфорд и Вудкок без конца тянут и вставляют палки в колеса. Если вы в день-два не расправитесь с этими негодяями, я сам с ними расправлюсь, этого требуют интересы войны. Я их арестую.

– Арестуйте, – сказал Верховный лорд.

– А если понадобится, и расстреляю.

– Если понадобится, расстреляйте, – сказал Верховный лорд…

Казалось, вся власть постепенно переходит в руки Джерсона. Верховный лорд вынужден был все чаще и чаще напоминать себе, что это делается в интересах войны. Джерсон должен стоять во главе всего, пока идет война. Его власть начинается там, где государственные деятели бессильны, а когда он сделает свое дело, государство вновь примется решать возложенные на него задачи.