Украденная любовь, стр. 36

Он развернулся спиной к борту и оперся на поручень, скрестив ноги. Элиза упорно продолжала созерцать бесконечную череду серо-голубых волн.

— Расскажите мне, Элиза, от какой болезни вы лечитесь? — спросил Киприан. — Должен признаться, мне вы не кажетесь тяжело больной. Эти розы на ваших щеках, чудесный блеск ваших роскошных волос, нежный трепет вашего тела в ответ на мои прикосновения — все в вас так и пышет здоровьем!

С каждым словом, с каждым его интимным комплиментом румянец на щеках Элизы разгорался все жарче. Она не хотела его слушать и в то же время всей душой жаждала новых и новых лестных слов, которые ей никто не говорил раньше. Она, Элиза Фороугуд, книжная душа, болезненная и застенчивая молодая женщина, всегда сторонившаяся светской жизни, упивалась любезностями беспутного моряка. Безумие? Да, безумие, и все же… все же Элиза верила каждому его слову. Киприан был прав — еще никогда в жизни она не чувствовала себя лучше, чем теперь. Быть может, океанские просторы, холодный ветер и соленый морской воздух сотворили еще одно чудо и теперь она здорова?

— Элиза?.. — напомнил о себе Киприан.

— Я… я с детства страдаю болезнью, которая называется астма. Когда я нервничаю или напугана, — а порой и без всякой причины, — у меня бывают приступы удушья. Но в последнее время я чувствую себя лучше. Гораздо лучше, — добавила Элиза, задыхаясь, как во время одного из приступов, о которых только что говорила. Но вовсе не болезнь была тому виной, а нечто, на ее взгляд, гораздо худшее. Элизе не давала нормально дышать страсть к Киприану Дэйру, и, хотя ей следовало бы стыдиться подобных чувств, она не имела ничего против ощущений, которые заставили бы ее задыхаться еще сильнее.

На его губах появилась кривая усмешка.

— Мне кажется, после того как вы оказались на борту «Хамелеона», у вас было немало случаев испугаться — и никаких приступов. Наверное, пребывание на моем корабле пошло вам на пользу, так же как и Обри. — Он сделал паузу, во время которой Элиза как завороженная смотрела, как его рука накрывает ее руку. — Вы выразили мне свою благодарность за улучшение здоровья Обри. Не удостоите ли меня такой же благодарности и за ваше собственное исцеление? Скажем, сегодня за обедом?

Киприан поднес к губам ее трепещущую ладонь и поцеловал.

Элизе приходилось кое-что читать о человеческой физиологии, в том числе и несколько медицинских статей, которые попались ей в отцовской библиотеке, но, насколько она помнила, никакой связи между рукой человека и потаенными глубинами его существа просто не существовало. С научной точки зрения было совершенно невозможно объяснить связь между ее нарастающим возбуждением и прижавшимися к ее ладони теплыми губами Киприана, но в том, что такая связь, несомненно, существует, Элиза убедилась на собственном опыте, почувствовав, как нарастающий греховный жар опаляет ее плоть.

Между тем Киприан выпустил ее руку и лучезарно улыбнулся:

— До вечера, Элиза. До вечера.

12

Элиза смотрела в маленькое круглое отверстие единственного в ее каюте иллюминатора. Солнце скоро должно было коснуться горизонта, и на бескрайней глади океана уже заиграли нежно-розовые и золотые отблески близкого заката.

К вечеру заметно похолодало, ведь был уже конец ноября, а корабль шел на север. «Когда же он в конце концов пристанет к берегу?» — спрашивала себя Элиза. Впрочем, у нее сейчас была более насущная забота: ее тревожило, каковы будут намерения Киприана сегодня вечером.

Элиза набросила на плечи красивую вязаную шаль, обнаруженную ею в узелке с одеждой, который накануне принес Киприан. Шаль хорошо предохраняла от холода, но, к сожалению, тонкая шерсть вряд ли могла служить ей надежной защитой, если Киприан предпримет решительный штурм. При малейшей провокации с его стороны ее воля к сопротивлению исчезнет, и этот барьер падет.

Мысль о том, как легко ему удается пробудить в ней влечение к себе, наполнила Элизу тревогой и… стыдливой радостью, от которой по ее спине поползли мурашки.

Стараясь справиться с собой, Элиза нервно разгладила юбку и поправила упавшую на лоб непослушную прядь. Сегодня вечером она должна быть готова ко всему. Неплохо было бы также составить план, как противостоять попыткам Киприана добиться своего. Во-первых, решила Элиза, она должна ограничиться одним бокалом вина, не больше. Затем, если Киприан поведет себя с ней чересчур вольно, она напомнит ему о своей помолвке и о женихе. Если же он попытается поцеловать ее, она заговорит о дяде Ллойде. Это имя всегда приводило Киприана в бешенство, и Элиза рассчитывала, что он хотя бы на время позабудет о ней.

«А что, если он ничего такого не сделает? — внезапно подумала она, — Что, если Киприан будет вежлив и галантен, если губы его будут изгибаться в такой же, как утром, обольстительной улыбке, а глаза — смотреть таким… таким манящим взглядом?..»

Элиза сглотнула и плотнее закуталась в шаль. Похоже, что больше всего ей следовало бояться отнюдь не гнева Киприана, а его хорошего расположения духа. Когда он вел себя как джентльмен, сосредоточивая на ней всю мощь своего обаяния, Элиза чувствовала сильнейшее искушение поддаться ему. И даже… перехватить инициативу. Как, например, сегодня на палубе…

— Боже мой, — пробормотала она вслух. Кажется, перед ней стояла куда более трудная задача, нежели она предполагала. Злобный, угрожающий Киприан представлял для нее меньшую опасность, чем Киприан любезный и обворожительный. Как же ей защититься от этой его ипостаси?

В задумчивости Элиза принялась мерить шагами маленькую каюту. Может быть, стоит потребовать, чтобы он рассказал ей о своих планах касательно Обри? Киприан, несомненно, откажет, она станет настаивать, он разозлится и забудет о своем намерении добиться ее «благодарности». Что ж, идея неплохая.

В конце концов Элиза заставила себя подойти к узкой двери, открыть ее и шагнуть в коридор. Увы, она не ощущала в себе той уверенности, какую бы ей хотелось испытывать. Все, что она могла, — это постараться перехватить у него инициативу и не дать Киприану Дэйру загнать себя в угол. А для начала она решила не дожидаться, когда он позовет ее.

Она постучала в его дверь довольно сильно — у нее даже заболели костяшки пальцев, но, когда голос Киприана пригласил ее войти, острый приступ паники чуть не обратил Элизу в бегство. Только мысль о том, что в таком случае Киприан сам придет за ней, удержала ее на месте. Дрожащей рукой она взялась за медную ручку, повернула ее и, стараясь держаться как можно неприступнее, ступила в логово льва.

Киприан, брившийся возле иллюминатора, ожидал увидеть кого-то из матросов. Когда на пороге его каюты появилась Элиза, он едва не отхватил себе бритвой голову. Отшвырнув ее в сторону, он торопливо схватил висевшее у него на плече полотенце, вытер с подбородка остатки мыльной пены и убрал во встроенный шкафчик позади себя серебряный тазик и помазок.

— Вы сегодня рано, мисс.

— Простите, — пробормотала Элиза, отступая назад.

— Нет-нет, не стоит извиняться. — Он сделал приглашающий жест, неловко пытаясь заправить край рубашки в брюки одной рукой. — Я мечтал о вашем обществе весь день, Элиза, и вовсе не хочу прогонять вас теперь, когда вы наконец здесь. Проходите, что же вы встали…

Девушка закусила нижнюю губу, но не двинулась с места, и Киприан понял, что слишком торопит события. Но, черт побери, что же еще ему делать?

Как — что, — ответил он сам себе. Говорить ей комплименты. Улыбаться. А главное — удерживаться от того, чтобы немедленно заключить ее в объятия и уложить в свою постель, хотя именно таково его главное желание. Да что с ним вообще такое? С каких пор он стал так нетерпелив?

Но, бросив на нее взгляд, Киприан почувствовал, как его покидают последние крохи самообладания. Стоя в проеме двери на фоне темного коридора, Элиза выглядела такой робкой и прелестной, что у него едва не остановилось сердце. Она напоминала олененка, которого любопытство тянет к незнакомому существу, но который готов в любую секунду умчаться прочь. Нужно сыграть на атом любопытстве, подумал Киприан. Только хорошенько ее раззадорив, он сможет добиться, чтобы она забыла о своих страхах и почувствовала себя непринужденно.