Необходима осторожность, стр. 17
Он будет говорить направо и налево: я получил кое-какие деньги. Я получил… сорок, пятьдесят тыщ? Ну, скажем, пятьдесят…
Он объявит об этом м-ру Майэму. Он войдет в класс в тот момент, когда все сбудут в сборе. Можно будет опоздать к молитве.
«Извините, что опоздал, но у меня важное сообщение, сэр. Боюсь, что мне придется покинуть вас. Видите ли, я получил, пятьдесят тыщ фунтов и перевожусь в Итон, Харроу, Оксфорд, Кембридж, как только там где-нибудь откроется вакансия. Я загляну к вам на днях, когда пойду смотреть матч у Лорда. А может быть, я буду в нем участвовать. Тогда…»
Тут я оборачиваюсь к классу…
»…Я надеюсь, что сумею достать для вас всех билеты на трибуны, ребята…»
То-то все рты разинут. А Баффин Берлибэнк!..
«Откуда у тебя эта фуражка?» – спросит Баффин.
«Я ушел от старикашки Майэма и поступил в Итон, – ответит Эдвард-Альберт. – А в Моттискомбе хорошо учиться?»
Эдвард-Альберт неохотно оторвался от больших витрин и, еще погруженный в мечты, тихонько посвистывая себе под нос, продолжал свой путь к Годбери, а оттуда обратно в школу.
– Что-то ты долго ходил, – заметил м-р Майэм не без оттенка подозрительности в голосе.
– Я немного заблудился, – ответил Эдвард-Альберт. – Спросил у одного дорогу, а он неверно показал.
Но как же обмануть бдительность м-ра Майэма и добраться до богатого и таинственного друга, укрывшегося за тем блистательным фасадом?
8. Силки для мистера Майэма
Письмо Эдварда-Альберта стилем своим напоминало образец из учебника коммерческой корреспонденции и отчасти «Домашнюю переписку», которую проходили у них в школе в конце учебного года. Оно гласило:
«Милостивый государь!
В ответ на Ваш уважаемый запрос имеем («имеем» зачеркнуто и поставлено «имею») честь сообщить Вам о своем местонахождении. Я нахожусь в настоящее время в Коммерческой Академии для Молодых Джентльменов, руководимой директором и моим глубокоуважаемым опекуном м-ром Абнером Майэмом, кандидатом-экстерном Лондонского университета и пр., который является моим попечителем и опекуном. Считаю своим приятным долгом выразить Вам свою признательность за Вашу доброту, выразившуюся в присылке на ее гроб («ее гроб» зачеркнуто и поставлено «на гроб моей матери») прекрасного венка. Я уверен, что он доставил бы ей большое удовольствие, если бы она могла узнать о нем, – что, к сожалению, не имело места. Мне очень хотелось бы увидеть Вас и о многом поговорить с Вами, но м-р Майэм держится другого взгляда. Мне необходим Ваш совет, сэр. Пожалуйста, напишите мне по указанному выше адресу, а не прямо на школу.
С искренней благодарностью за Ваше неоценимое внимание и заверением в моих постоянных усилиях заслужить Ваше уважение и покровительство остаюсь, сэр, Ваш покорный слуга – Э.-А.Тьюлер.
Не пишите на школу».
Перечитав это письмо в шестой раз, м-р Джим Уиттэкер передал его своему приятелю – сэру Рэмболду Хуперу, всеведущему ходатаю по делам, «Старому Пройдохе», всеобщему другу и угоднику, любезному, но умеющему молчать. Они сидели в уютном уголке курительной комнаты Реформ-клуба после плотного завтрака, потягивая превосходный, но вредный для здоровья портвейн, и окружающее окрашивалось для них в теплые, золотистые тона. Обоим казалось бесспорным, что они – мудрые, почтенные люди.
– Документ номер один, – произнес м-р Джеме Уиттэкер. – А вот номер два… Картина яркая, ничего не скажешь… А это – донесение Кихоля и Следжа. У меня такое впечатление, что почтенный Майэм испуган и раздражен. Что его вывело из равновесия? Да вы прочтите…
Документ номер два гласил следующее:
«Милостивый государь!
Несколько дней тому назад я был неприятно поражен посещением частного сыскного агента – одного из тех орудий шантажа и запугивания, которые стали настоящим бедствием в наши дни. Он назвал Вас, и я не сразу понял, с каким поручением он явился. Он засыпал меня вопросами, часть которых, как я сообразил уже потом, он вовсе не имел права задавать. Если Вы желали обратиться ко мне, то, кажется, можно было прибегнуть к более подходящему посреднику. Из слов Вашего агента я мог заключить, что Вы желаете отыскать своего юного друга, а моего подопечного Эдварда-Альберта Тьюлера. Как я понял, письма, отправленные Вами по его прежнему адресу, не дошли по назначению и были возвращены Вам. Эдвард-Альберт в добром здоровье и делает достаточные успехи в науках, особенно во французском языке (элементарный курс), в коммерческой корреспонденции и в законе божием. Кроме того, он теперь гораздо лучше играет в крикет. Он просил меня передать Вам его благодарность за присылку венка на гроб его матери, почившей среди праведников божиих. Он тяжело пережил ее утрату, но я верю и молюсь о том, чтобы это испытание пошло ему на благо, направив его мысли к тем более глубоким жизненным проблемам, к которым он до сих пор не относился с достаточным вниманием. Не знаю, известно ли Вам, что он, как и его родители, принадлежит к частным баптистам и в настоящее время под руководством нашего мудрого пастора м-ра Бэрлапа готовится к тому, чтобы стать полноправным членом нашей маленькой общины. Он очень занят теперь этим вопросом, и мне представляется крайне нежелательным отвлекать его. Со своей стороны, я хотел бы, чтобы в дальнейшем Вы обращались непосредственно ко мне, не прибегая к наемным осведомителям.
Готовый к услугам – Абнер Майэм,
кандидат-экстерн Лондонского университета».
– Видно, наемный осведомитель взял его на испуг, и, не сообразив как следует, он ответил на многие такие вопросы, на которые отвечать не следовало. А вот и донесение сыщика. Донесение толковое. Кихоль и Следж… Я знаю, что такое Кихоль и Следж. Ловить рыбу в чистой воде для них, должно быть, – новое дело… В общем, выходит, что Чэдбэнд – и душеприказчик, и опекун, и все на свете. Он занимает довольно сильные позиции.
– Чэдбэнд? А я думаю, мы имеем дело скорей со Сквирсом.
– Какая голова этот Диккенс! – воскликнул м-р Уиттэкер. – Как он знал англичан! «Холодный дом» – это самое полное и беспощадное изображение Англии, какое только можно себе представить. А его типы, характеры – все эти Титы Полипы [6] и прочее. Никто с ним не сравнится. Как он все это вывернул перед читателем! Пополам с грязью. С целым потоком грязи. Как Шекспир. Как настоящий англичанин. («Как Достоевский, например, или Бальзак», – шепотом вставил Хупер, но это не дошло до внимания собеседника.) А публика, для которой он писал! Ведь ему приходилось указывать ей, когда надо смеяться, когда плакать. А он жить не мог без того, чтобы она кудахтала и фыркала вместе с ним. Он все-таки прекрасно знал нашу закваску. Как он ее знал! Не мудрено, что педанты ненавидят его. Микобер, Чэдбэнд, Гарольд Скимпол, миссис Джеллиби, Сквирс. Нет такого англичанина, в котором нельзя было бы узнать тот или другой из этих образцов или их сочетание. Решительно нет. Как он нанизывал их один к одному, начиная с Талкингхорна и кончая несчастным маленьким Джо! Изумительно!
Сэр Рэмболд заметил:
– Я никогда не испытывал такого восторга перед Диккенсом. Конечно, он создал большие полотна, это верно. Когда вы последний раз перечитывали «Холодный дом», Уиттэкер?
– Я зачитывался им, когда был в Кембридже, – нет, в Винчестере.
– Больше никогда не читайте. Есть период в жизни юноши, когда он должен читать Диккенса, а потом приходит такой момент, когда надо перестать читать Диккенса.
– Я перечел бы сейчас «Пикквикский клуб» с тем же наслаждением.
– Не перечли бы…
– Говорю вам…
– Не говорите. Это будет неправда, Уиттэкер. Вам кажется, что это так, и вы раздражаетесь, когда я выражаю сомнение. Зачем такая несдержанность, Уиттэкер? Что у вас за страсть к Неумеренным восторгам? Вы во всем хватаете через край, если только не проходите равнодушно мимо. У Шекспира не все удачно. Но вы скорей согласитесь умереть, чем признать это. Если бы вам пришлось выбрать две книги, перед тем как ехать на необитаемый остров, вы выбрали бы Библию и Шекспира не задумываясь. Я никогда бы этого не сделал. Я их слишком хорошо знаю. А если бы позволили взять третью, вы назвали бы Диккенса…
6
Персонаж романа Диккенса «Крошка Доррит».