Платформа, стр. 49

– Они выжидают; хотят посмотреть, добьемся ли мы успеха или шею себе свернем,– пожаловалась она мне однажды, едва сдерживая злость. Она была совершенно права, я не мог ничего возразить; таковы правила игры.

Сам я не понимал, почему секс не может стать объектом рыночной экономики. Существует множество способов добычи денег, честных и бесчестных, требующих затраты серого вещества или мускульной силы. Человек получает деньги благодаря своему уму, таланту, силе, мужеству и даже красоте; иногда просто-напросто благодаря удаче. Чаще всего деньги достаются по наследству, как в моем случае; тут, значит, проблему их добывания решало предыдущее поколение. Очень разным людям удавалось разбогатеть на этой земле: спортсменам высокого класса, гангстерам, художникам, манекенщикам, актерам, предпринимателям и ловким финансистам, реже – инженерам, изобретателям. Одни состояния методично накапливались, другие – дерзко завоевывались. Во всем этом многообразии не просматривается единой логики. Зато критерии выбора в сексе отличаются предельной простотой: они сводятся к молодости и физической красоте. И то, и другое, понятно, имеет цену, но не В предшествующие века все обстояло иначе: тогда секс все-таки в первую очередь связывался с воспроизводством. Для поддержания человеческого рода необходимо было отбирать особи здоровые, молодые, сильные физически, а красота воспринималась лишь как материальное воплощение совокупности указанных качеств. Сегодня расклад поменялся: красота по-прежнему видится нам ценностью, но ценность эта самодостаточна и имеет денежное выражение. Если сексу и в самом деле суждено стать товаром, лучше всего, разумеется, выразить его стоимость в денежном эквиваленте как самом универсальном, позволяющем определить точную цену уму, таланту, компетенции и уже обеспечившем стандартизацию мнений, вкусов, образа жизни. Толстосумы, в отличие от аристократов, вовсе не утверждают, что они от рождения непохожи на других людей, утверждают лишь, что они богаче. Деньги абстрактны по своей сути, понятие денег не связано ни с расовой принадлежностью, ни с возрастом, ни с умом, ни с благородством, ни с чем вообще, кроме самих денег. Мои предки-европейцы трудились в поте лица в течение многих веков; они старались покорить мир и преобразить его, в определенном смысле они преуспели. Ими двигала экономическая выгода, любовь к труду, но более всего вера в превосходство своей цивилизации: это они изобрели мечту, прогресс, утопию, будущее. На протяжении всего двадцатого века сознание цивилизаторской миссии постепенно размывалось. Европейцы, по крайней мере некоторые из них, продолжали работать, а то и вкалывать в поте лица, но делали это только из соображений выгоды или из невротической привязанности к своему делу; они утратили ощущение своего естественного права господствовать в мире и направлять ход истории. Благодаря накопленному ранее Европа осталась богатым континентом; но ум и упорство, присущие моим предкам, мне уже не свойственны. Как состоятельный европеец, я мог за меньшие деньги приобрести в других странах пищу, услуги и женщин; как европеец эпохи упадка, в высшей степени эгоистичный и сознающий быстротечность жизни, я не видел причин лишать себя такой возможности. Однако я отдавал себе отчет, что это положение недопустимо, что с такими, как я, обществу не выжить, что такие вообще недостойны жить. Перемены произойдут, они уже происходят, но я, как ни старался, не ощущал их на себе; мной руководило лишь одно неподдельное желание: выбраться из этого дерьма, да поскорей. Ноябрь выдался холодным, хмурым; Огюста Конта я читал мало. Когда Валери не было дома, я в основном занимался тем, что смотрел в окно на бегущие облака. К вечеру скворцы собирались в огромные стаи и выписывали в небе над Жантийи наклонные круги и спирали; мне казалось, в них заключался какой-то тайный смысл, предвестие апокалипсиса.

Однажды вечером по дороге с работы я встретил Лионеля; мы не виделись почти год, с той самой поездки в Таиланд. Как ни удивительно, я его сразу узнал. Чудно даже, что он мне так хорошо запомнился, ведь я тогда с ним и тремя фразами не перемолвился.

Он сказал, что у него все в порядке. Кружок плотной черной материи закрывал его правый глаз. Производственная травма, что-то там взорвалось; но все сложилось удачно, его вовремя стали лечить, 50 процентов зрения он сохранит. Я пригласил его выпить стаканчик в кафе возле Пале-Рояля. Интересно, узнал бы я сразу Робера, Жозиану и других тогдашних попутчиков? Вполне возможно. Эта мысль меня удручила; получалось, что моя память постоянно заполняется совершенно ненужной информацией. Я человек и потому, естественно, более всего приспособлен к опознанию и запоминанию себе подобных. Я не очень ясно понимал, зачем пригласил Лионеля в кафе, не знал, о чем с ним говорить. Для поддержания беседы спросил, не ездил ли он больше в Таиланд. Он не ездил, и не потому, что не хотел, а потому, что не по карману. Видел ли кого-нибудь из группы? Нет, никого. Тогда я рассказал ему, что встретился с Валери, которую он, может быть, помнит, и что мы теперь живем вместе. Он очень за меня порадовался, мы оба тогда ему приглянулись. Сам он мало куда ездит, тот отпуск в Таиланде – одно из лучших воспоминаний в его жизни. Его простота и наивное стремление к счастью меня растрогали. В эту минуту я испытал душевное побуждение, которое и сегодня еще склонен называть Вообще-то я не добр, это качество мне не свойственно. Человечество в целом мне противно, участь других людей, как правило, безразлична, не припомню даже, чтобы я когда-нибудь испытывал А в тот вечер я сказал Лионелю, что Валери работает в туристической компании, что они собираются открыть новый комплекс в Краби и я могу без труда достать ему путевку на неделю с пятидесятипроцентной скидкой. Я придумал это на ходу, потому что решил сам за него доплатить. Возможно, в какой-то мере меня тянуло порисоваться; но, по-моему, мне искренне захотелось, чтобы он еще раз в жизни, хоть в течение недели, испытал наслаждение в руках опытных тайских проституток.

Когда я рассказал Валери о встрече с ним, она посмотрела на меня с недоумением; она не помнила, кто такой Лионель. В том-то и заключалась его беда: неплохой парень, но никакой индивидуальности, слишком сдержан, неприметен, о нем нечего вспомнить.

– Хорошо, сделаем, если тебе так хочется,– решила Валери.– Ему не придется платить даже пятидесяти процентов; я как раз собиралась тебе сказать: у меня будут бесплатные приглашения на неделю по случаю открытия клуба, оно приурочено к первому января.

На другой день я позвонил Лионелю и сообщил, что ему предоставляется бесплатная путевка; это было уже слишком, он никак не мог поверить, я с трудом уговорил его согласиться.

В тот день одна юная художница приходила показывать мне свои работы. Ее звали Сандра Эксжтовойан или что-то в этом роде, такую фамилию все равно не упомнить; будь я ее агентом, я бы посоветовал ей назваться Сандрой Холлидей. Совсем еще юное создание, в брюках и футболке, внешность самая обычная, лицо, пожалуй, чуть широковато, вьющиеся коротко остриженные волосы; выпускница Школы изящных искусств в Кане. Она пояснила мне, что работает исключительно на своем теле, и полезла в портфель; я наблюдал за ней не без опаски, надеясь, что она не станет показывать мне фотографии пластической операции на пальцах ног или на чем-нибудь еще,– я такого уже вдоволь навидался. Но нет, она протянула мне всего-навсего открытки с отпечатками своей розочки, обмокнутой в краски разных цветов. Я выбрал бирюзовую и сиреневую; пожалел, что не припас фотографий своего удальца,– могли бы обменяться. Миленькие карточки, но, насколько я помнил, Ив Кляйн уже делал подобное более сорока лет назад, а потому мне трудно будет что-либо сказать в защиту ее проекта. Да, да, согласилась она, это так – Затем извлекла из картонной папки более сложную композицию, состоящую из двух колесиков различного диаметра, соединенных узкой резиновой лентой; приспособление приводилось в движение маленькой ручкой. На ленте виднелись небольшие выступы, я бы сказал, пирамидальной формы. Я повернул ручку, провел пальцем по двигающейся ленте и ощутил легкое и вполне приятное щекотание.