Платформа, стр. 22

Когда я проснулся, зал был почти пуст. Артист еще что-то напевал по-тайски, ударник ему вяло аккомпанировал; никто их не слушал. Нем­цы исчезли, Бабетт и Леа оживленно беседовали с двумя неизвестно от­куда взявшимися итальянцами. Валери ушла. Было три часа утра по ме­стному времени; начался 2001 год. В Париже он официально начнется только через три часа; в Тегеране как раз наступила полночь, а в Токио уже пробило пять. Все многоликое человечество вступало в третье тыся­челетие; лично я сделал это не лучшим образом.

12

Удрученный и пристыженный, я побрел к себе в бунгало; в саду слы­шался смех. На песчаной дорожке я едва не раздавил неподвижно си­дящего лягушонка. Он даже не отскочил, у него полностью отсутство­вал инстинкт самосохранения. Рано или поздно на него кто-нибудь случайно наступит, раскрошит ему позвоночник, и расплющенное тельце смешается с песком. Человек почувствует что-то мягкое под но­гой, выругается, почистит подошву о землю. Я легонько пнул лягушон­ка ногой: он неторопливо переместился ближе к бордюру. Я толкнул его еще раз: он отпрыгнул на относительно безопасную лужайку; воз­можно, мне удалось продлить ему жизнь на несколько часов. Сам я чув­ствовал себя не в лучшем положении, чем он. Я вырос вне семейного кокона или какой-нибудь другой ячейки общества, и некому было бес­покоиться о моей судьбе, поддерживать в беде, восхищаться моими по­хождениями и успехами. Со своей стороны, и я не создал домашнего очага: остался холостяком, детьми не обзавелся; никому не придет в го­лову опереться на мое плечо. Я, как зверь, прожил один и в одиночест­ве умру. В течение нескольких минут я растравлял душу беспочвенной жалостью к самому себе.

С другой стороны, я все-таки создан довольно крепким, и размера я выше среднего в животном мире; я могу рассчитывать на долгую жизнь, как слон или ворон; меня не так просто уничтожить, как эту маленькую амфибию.

Следующие два дня я отсиживался в бунгало. Выходил только изредка и, никем не замеченный, добирался до минимаркета, где покупал фисташ­ки и бутылки «Меконга». Мне страшно было подумать, что я встречусь с Валери за обедом или на пляже. Что-то дается нам легко, что-то кажется непреодолимым. Постепенно все становится непреодолимым; к этому и сводится жизнь.

Второго января после обеда я нашел у себя под дверью анкету агентства «Нувель фронтьер», где требовалось оценить организацию тура. Я заполнил ее тщательно, почти везде поставив галочки в графе «хорошо». И вправду, в определенном смысле все было хорошо. Отпуск сложился нормально. Путешествие прошло на уровне, и приключенчес­кий дух тоже присутствовал в полном соответствии с рекламой. В пункте «личные замечания» я написал следующее четверостишие:

Третьего утром я собрал чемодан. Увидев меня в лодке, Валери хоте­ла что-то сказать, но удержалась; я отвернулся. Сон распрощалась с нами в аэропорту Пхукета; мы приехали раньше времени, до отлета остава­лось еще три часа. Зарегистрировав билет, я бродил по магазинчиком в холле аэропорта, они были оформлены в виде хижин с тиковыми стой­ками и крышами из пальмовых веток. Ассортимент предлагаемых това­ров сочетал международный стандарт (шарфики «Гермес», духи «Ив Сен-Лоран», сумки «Вюиттон») с изделиями местного производства (ракушки, побрякушки, галстуки таиландского шелка); вся продукция была помечена штрих-кодами. Словом, магазины аэропорта еще жили национальной жизнью, но в сглаженной, приглушенной форме, полно­стью приспособленной к мировым потребительским запросам. Перед тем как покинуть страну, туристы попадали здесь на некую промежуточ­ную территорию, менее интересную, но и менее опасную, чем окружаю­щее пространство. У меня возникло ощущение, что мир в целом стре­мится все больше и больше походить на аэропорт.

Я увидел магазин кораллов, и мне почему-то захотелось купить подарок Мари Жанне; собственно, кроме нее, у меня никого не осталось в целом свете. Ожерелье, брошку? Я копался в ящичке и вдруг в двух шагах от се­бя заметил Валери.

– Пытаюсь выбрать ожерелье, – сказал я после некоторого замеша­тельства.

– Для брюнетки или блондинки? – в ее голосе чувствовалась нотка горечи.

– Блондинки с голубыми глазами.

– Тогда лучше взять светлые кораллы.

– Я протянул посадочный талон девушке за прилавком. Расплачива­ясь, я сказал Валери:

– Это для коллеги.

Прозвучало жалко.

Она метнула на меня странный взгляд, словно не знала, то ли ей уда­рить меня, то ли рассмеяться в лицо; ничего такого она не сделала, а просто вышла вместе со мной из магазина. Большинство членов нашей группы, покончив, как видно, с покупками, сидели на скамейках в холле. Я остановился, набрал полную грудь воздуху и повернулся к Валери.

– Мы могли бы встретиться в Париже… – выпалил я наконец.

– Вы полагаете? – безжалостно парировала она.

Я ничего не ответил, только снова посмотрел на нее.

– Было бы жаль… – пытался объяснить я; впрочем, не уверен, что произнес это вслух.

Валери огляделась, увидела, что на ближайшей к нам скамейке сидят Бабетт и Леа, и с досадой отвернулась. Потом достала из сумки блокнот, вырвала листок и что-то быстро на нем написала. Протягивая листок мне, она хотела сказать какие-то слова, но передумала и ушла в сторону группы. Взглянув на клочок бумаги, я увидел номер мобильного телефо­на и сунул его в карман.

Часть вторая

Конкурентные преимущества

1

Самолет приземлился в Руасси в одиннадцать; багаж я получил очень быстро; в половине первого уже приехал домой. В субботний день мож­но было пройтись по магазинам, поискать чего-нибудь для дома. По ули­це Муффтар гулял ледяной ветер, и ничего не хотелось. Борцы за права животных продавали желтые наклейки. После праздников потребление продуктов питания как правило снижается. Я купил жареного цыплен­ка, две бутылки белого бордо и последний номер «Хот видео». Не слиш­ком изысканно для уик-энда, но, по моим представлениям, большего я не заслуживал. Я съел полцыпленка; обугленная промасленная кожица вызывала легкое отвращение. В самом начале четвертого я позвонил Ва­лери. Она сняла трубку после второго гудка. Да, она свободна вечером; да, согласна поужинать. Я могу зайти за ней в восемь; авеню Рей, возле парка Монсури.

Она открыла дверь в белых спортивных брюках и короткой футболке, сказала: «Я не готова», – и рукой откинула волосы назад. От этого движе­ния грудь ее колыхнулась; она была без лифчика. Я обхватил ее за талию и потянулся к ней лицом. Она приоткрыла губы и сразу же скользнула языком мне в рот. Меня словно током ударило, я едва не потерял созна­ние и возбудился мгновенно. Не отрывая от меня своих бедер, она толк­нула входную дверь, и та с глухим стуком захлопнулась.

Освещенная одной только настольной лампочкой комната казалась огромной. Валери обняла меня за талию и ощупью повела в спальню. Около кровати она поцеловала меня еще раз. Я поднял майку и погладил ей грудь; она прошептала что-то, но я не разобрал слов. Опустившись на колени, я стянул с нее брюки и трусики и приник лицом к сокровенно­му месту. Там все было влажно, открыто и хорошо пахло. Она застонала и опрокинулась на кровать. Я быстро разделся и вошел в нее. Мой агре­гат дрожал и распалялся. «Валери, – сказал я, – я долго не продержусь, я слишком возбужден». Она притянула меня к себе и шепнула в самое ухо: «Кончай…» И в ту же секунду я почувствовал, как сжимаются стенки ее влагалища. Мне казалось, я весь растворился в пространстве и толь­ко член один живет, содрогаясь от небывалого наслаждения. Я извергал­ся долго, многократно и уже под самый конец понял, что кричу. За одно такое мгновение можно и жизнь отдать.