Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне, стр. 100
В эти переломные недели американцы действовали с основательностью и энергией людей, переделывающих мир. Как и в ряде прочих межсоюзнических вопросов Вильсон здесь пошел своим путем. Создается впечатление, что американцы ощутили свой шанс в России. Они полагались на свою энергию и действовали с предприимчивостью неофитов. Отчасти они были удовлетворены растерянностью старых столиц Европы (как уже говорилось, из опубликованных тайных договоров они узнали, что в мире победившей Антанты не было места новой мощной Америке). Если планировавшийся Антантой мир рухнул, то и слава богу. В отличие от ставших «неконтактными» англичан и французов, посол Френсис поручил своим людям установить связи с Троцким. Его поддерживал генеральный консул в Москве М. Саммерс, уверенный в необходимости американского присутствия на флюидной русской сцене. Следует «оказать моральную поддержку лучшим элементам России, которые в конечном счете неизбежно одержат верх; американские организации в России должны быть укреплены» {572} . Такие американские представители в России, как генерал У. Джадсон, полагали, что европейский Запад потерял моральные и материальные рычаги воздействия на Россию и только президент Вильсон еще обладает моральным авторитетом, необходимым для воздействия на массы русского народа.
Этот «вызов» президент Вильсон принимал. Он отвечал его историческому видению, да и эмоциональным потребностям. История, столкнув между собой две европейские группировки, давала ему положение арбитра и лидера, а он старался соответствовать исторической задаче. И если Ллойд Джордж и Клемансо замкнулись в глухих проклятьях советскому режиму, то Вудро Вильсон старался смотреть на происходящее в стане русского союзника с более широких позиций. Он утверждал, что «ни в коей мере не потерял веры в результат происходящих в России процессов» {573} . Президент находился на пути создания полномасштабной идейной программы Америки в текущем мировом кризисе — знаменитых «14 пунктов».
Минимизация потерь
Теперь немцы имели возможность перевести до 100 своих дивизий с Восточного фронта на Запад, что вызывало паническое состояние в западных столицах. Перед Западом стояли задачи, требовавшие немедленного решения; блокирование последствия выхода из войны Румынии. Напомним, что Румыния долго торговалась, прежде чем вступила в войну на стороне Антанты. Теперь, в условиях выхода России из войны, она оставалась на востоке тет-а-тет с австро-немцами. Это не обещало ей ничего хорошего. Британскому военному кабинету было доложено, что в ноябре (в отличие от марта 1917 г.) далеко не все русские части покорно подчинились новой власти в Петрограде. На Юге России генерал А. Каледин начал формировать воинские части, противостоящие большевистскому режиму. В Лондоне задавали вопросы о том, кто такой Каледин, каковы масштабы его движения, имеет ли оно будущее? Британский кабинет достаточно отчетливо осознавал щекотливость вопроса. Прямая помощь инсургентам грозила немедленно оборвать официальные связи, необратимо подтолкнуть большевиков в объятия немцев. Дело грозило решительным отчуждением России от Запада {574}.
Но если прямое вмешательство Британии опасно, то не может ли функцию организатора противодействия русским пацифистам взять на себя третья сторона? Пусть румыны, нуждающиеся в помощи (они оказались одни перед лицом австро-германской угрозы), найдут общий язык с Калединым. Если же румынская армия, отступит в пределы России, то и в этом случае предварительная договоренность с Калединым облегчит ее участь. Представитель Британии в Бухаресте сообщал, что румынам скорее всего понадобится «с боями пробиваться в Россию для объединения своих сил с казаками; им придется, возможно, в конечном счете влиться в британские войска, расположенные в Месопотамии» {575}.
Ллойд Джордж и Бальфур не хотели принимать роковых решений до тех пор, пока Запад в целом не определит более отчетливо свою позицию в отношении России. Первый случай для выработки общего подхода представился в конце ноября 1917 г. на союзнической конференции в Париже с участием в ней (впервые), наряду с европейским Западом, американцев. Парижская конференция должна была, во-первых, определить, какой будет новая западная стратегия в отношении России, и, во-вторых, способны ли американцы одним махом оседлать мировую дипломатию. В Лондоне и Париже были готовы положить на чашу весов почти все для того, чтобы, спасаясь от германской гегемонии, не попасть в структуру, возглавляемую американцами. На конференции министр иностранных дел Бальфур задал французским, американским и итальянским коллегам принципиальный вопрос: может ли Запад позволить себе милость в отношении России — освободить ее от обязательства не заключать сепаратный мир? В концепции Бьюкенена-Бальфура доминировал следующий резон: сохранение дипломатических связей с Россией должно укрепить ее решимость сопротивляться в случае крайних германских требований. Возникала надежда, что сразу же увянет тезис большевистской пропаганды о желании Запада обескровить Россию, уже надорвавшую свои силы. Рано или поздно России придется уйти из зажигательного мира лозунгов в суровый мир реальности, где ей противостоят дивизии кайзера.
Французская делегация выразила симпатию только в отношении последнего тезиса. Клемансо и его окружению совершенно не нравилась идея Бьюкенена о фактическом разрешении России подписать сепаратный мир с немцами; они категорически отрицали возможность освобождения России от обязательства воевать до победного конца. «Тигра» встал на дыбы. «Если все небесные силы и господин Маклаков (посол Временного правительства во Франции. — А.У.) попросят возвратить России ее обещание, я буду против» {576} . По словам французского министра иностранных дел Пишона, если позволить России заключить сепаратный мир, Россия просто станет протекторатом Германии. Разрешение на сепаратный мир означало легитимацию Советской России и поддержку силам социального подъема в западных странах. Большевики получили бы на Западе искомую респектабельность, а заняв нужные им позиции в западных обществах, они начнут рвать социальную ткань западной цивилизации.
Итальянский министр Соннино был еще более категоричен. Если России будет дана возможность заключения сепаратного мира, «каким будет эффект этого на Румынию, на сербов и на Италию?». Англии легко раздавать разрешения — «она не имеет врагов внутри страны, но другое дело Италия, и, возможно, завтра это будет суровой проблемой для Франции. Как только мы предоставим России право сепаратного мира, определенные партии в других странах будут стараться получить такое же право» {577} . Главенствующая идея французов и итальянцев — подождать, пока в России появится более стабильное, более понимающее нужды Запада правительство. С данным договориться практически невозможно. Англичане сочли благоразумным не раскачивать лодку западного единства.
Америка видит новые возможности
Вильсон дал Хаузу задачу модернизировать политику Запада. Американские представители должны отстоять от дрязг старой дипломатии, подняться выше узкого кругозора Лондона, Парижа и Рима. Дискуссии в Париже депрессивно действовали на посланца президента. Велика ли мудрость маневрирования в болоте русской политики, если она сводится к тому, чтобы ждать нового, более стабильного русского правительства. Сколько ждать? Что делать в процессе ожидания? А если новое русское правительство будет лояльно проантантовское — какой прок от этого Америке? В отличие от своих союзников, американцы опасались пока занимать однозначную жесткую в отношении большевиков позицию. В Вашингтоне боялись, что Париж и Лондон своим категорическим неприятием нового правительства в Петрограде лишат большевиков выбора, кроме компромисса с немцами. Хауз указал Вильсону на опасность «бросить Россию в лапы Германии». Существовало еще одно обстоятельство: американцы на последнем этапе существования правительства Керенского были к нему ближе других. 18 ноября президенту передали мнение Керенского: Германия не примет предложения Советского правительства, поскольку Берлину выгоднее просто распространить свой контроль над западной частью России посредством военного наступления, а не в результате подписания мирного договора.