Мировая холодная война, стр. 120

Лондонская сессия была знаменательна. Она завершала один процесс и начинала другой. Оптимистическая вера Рузвельта во всемогущество компромисса была уже невозможна. Идеи военного времени увяли. Великий союз не выдержал мира. И не Москва была в этом виновата. Она не изменилась с 1943 г., она желала зоны влияния — но и американская республика живет с «доктриной Монро» более полтораста лет. На Лондонской встрече говорить языком Ялты было уже абсолютно невозможно.

15 декабря 1947 г. Маршал заявил, что «прогресс невозможен из-за обструкции русских». Молотов тут же обвинил Маршала в желании «получить свободу рук и действовать в Германии по своему усмотрению». Бидо предложил разойтись или, точнее, «отложить заседания». На том и порешили. Маршал был доволен консолидированностью западного фронта. Часть французов втайне боялась расторжения советско-французского договора. Было относительно ясно, что Москва примется наводить дисциплину в своем лагере.

Со своей стороны западные державы решили восстановить сильную Германию. Что не менее важно, Маршал и Бевин решили создать западную коалицию. Пока это звучало не так грозно и воинственно. Бевин: «Вопрос о том, где будет находиться центр силы. Мы обязаны создать некую западную демократическую систему, включающую в себя американцев, нас, Францию, Италию и, конечно же, доминионы. Это не будет формальный союз, но некое олицетворенное взаимопонимание, поддерживаемое силой, деньгами и решимостью. Это будет союз, основанный на взаимопонимании, нечто вроде духовного единения Запада». Маршал ответил, что в данном случае не видит иного выхода. События плывут «в быстром течении».

Адмирал Леги записал в своем дневнике, что тупик был создан из-за Германии, из-за желания репараций со стороны русских. Стороны разошлись, «и ни одного предложения не было сделано со стороны министров иностранных дел относительно следующей встречи и уже всем стало представляться, что необходим новый метод сохранения мира в Европе». Шагом по новому пути был намечен сепаратный договор с Западной Германией, «хотя советское правительство, конечно же, выдвинет яростные возражения против этого шага». Возможно советское руководство решит «начать войну немедленно». Ну что ж, по мнению Леги милитаизации американской внешней политики не было альтернативы. «Ввиду угрожающей ситуации, с которой встретился Запад, я полагаю, что Соединенные Штаты должны незамедлительно начать частичную мобилизацию вооруженных сил».

Мобилизация вооруженных сил

Как провидчески писал Леги, Соединенные Штаты в конце 1947 и первой половине 1948 г. начали частичную мобилизацию вооруженных сил. Началось быстрое увеличение ядра вооруженного сообщества. Теперь мы видим больше злой логики в происходящем. В 1946 г. американская элита отходит от идеи ялтинского типа союза с СССР. Обозначаются контуры «холодной войны». В 1947 г. два процесса доминируют: дипломатия уступает место жесткому нажиму; «сдерживание» становится кодовым словом военного вооружения.

Выступая 12 июня 1948 г. перед 55 тыс. слушателей на университетском стадионе в Беркли, Г. Трумэн заявил: «Великие проблемы мира иногда изображают как спор исключительно между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Это не так… Мы не ведем „холодную войну"… Противоречия существуют не между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Противоречия существуют между Советским Союзом и остальным миром“. Заявление по меньшей мере странное, а по существу лживое, учитывая, что СССР не имел экономических, политических и военных интересов в „остальном мире“. США, напротив, уже повсюду создавали опорные пункты своего влияния.

Тогда сенатор-республиканец Ванденберг стал оправдывать распространение американского влияния обвинениями в адрес СССР. Он говорил: «Грядет коммунистическая цепная реакция от Дарданелл до Китайского моря и к западу, до берегов Атлантики». То, что на всех этих просторах располагались не советские, а именно американские войска, не смущало оратора.

В 1948 г. центр внимания полностью покидает дипломатические усилия, создается новая военная экономика. Еще в поздние месяцы 1947 г. гражданские лица в администрации Трумэна решительно противостоят росту военного бюджета. Они еще едва согласны оказать гражданскую помощь огромному зарубежью; более всего все бояться перенапряжения самой американской экономики. Военным авантюристам пока нет места.

«План Маршала» стал призывным сигналом. Россию уже никто не изображает иначе как врага. Именно в декабре 1947 г. американские военные говорят то, чего от них еще никогда не слышали в адрес СССР. Начальник штаба воздушных войск генерал Спаатц: «Положение дел в мире продолжает ухудшаться, чему свидетельством является тупик в Лондоне; расширение внутреннего хаоса во Франции и Италии; ослабление силы центрального правительства в Китае. СССР движется по дороге агрессии и мы должны вступить на эту же дорогу. Американское общественное мнение в конечном счете потребует от нас остановить СССР вне зависимости от того, адекватна ли американская мощь. Мы особенно должны быть готовы к выступлению на Дальнем Востоке». (Напомним, что, объединяя летом 1947 г. вооруженные силы Трумэн хотел вначале сделать первым министром обороны Роберта Паттерсона, но тот сказал, что хотел бы вернуться в Нью-Йорк «делать деньги». Зато следующий — Джеймс Форрестол согласился немедленно.

Видимыми чертами объединения стали новый бомбардировщик стратегического назначения Б-36 и новый авианосец военнно-морских сил. ВВС требовали баз по всему миру, они создавали «стратегический кулак» — «Группу70» которая географически расширяла ядерную монополию США. ВМС смотрели на средиземное море — отсюда «простреливалась» вся Европа.

Для того, чтобы строить военный джаггернаут, люди в Пентагоне должны были убедить в растущей угрозе. В декабре 1947 г. министр военно-морского флота Джон Салливэн почти «обреченно» говорил президентской комиссии о том, что «немцы имели менее 50 подводных лодок и почти выиграли битву за Атлантику. У русских в пять раз больше подводных лодок. Они способны в случае необходимости производить подводные лодки самой новой конструкции, гораздо лучше германских подводных лодок второй мировой войны». (Обеспокоенному Спаатцу начальник военной разведки в том же месяце сказал, что данная угроза иллюзорна). Но сам Спаатц не склонен был успокаиваться. В комиссии по военно-воздушным силам он сказал , что вооруженные силы России в 1946 г. превосходили американские на 98 процентов; в 1947 г. — на 134 процента. В 1946 г. в советских военно-воздушных силах служили на 23 процента меньше военнослужащих, а в 1947 г — на 33 процента больше.

В Америке этого времени царит определенного рода почти «помешательство» в отношении стратегических возможностей авиации. Президентская Комиссия по политике в области авиации пользовалась несказанным авторитетом. Ее председатель Томас Финлеттер был фигурой национального масштаба. После 200 заседаний эта комиссия произвела 1 января 1948 г. на свет, обсуждаемый повсюду доклад «Выживание в век авиации». Теперь авиация решала все. Именно от нее зависела национальная безопасность. Так думали многие миллионы в США.

Министр обороны Форрестол добавил к этой истине еще одну. «С моей точки зрения — а я думаю, что ее разделяют многие — мы не можем говорить о безопасности Америки, не говоря о Европе, Ближнем Востоке, защищенности морских путей… Недостаточно быть просто Спартой». Председатель Финлеттер: Наверное, и Афинам следовало бы быть немного сильнее». Форрестол: «Если бы Афины немного меньше занимались философией, если бы у Афин было немного больше щитов, это дало бы идеальную комбинацию» Генерал Спаатс сказал этой комиссии примечательные слова: «Террор низкого уровня, которым Россия парализует Италию, Францию, Англию и Скандинавию, может быть нейтрализован действиями из нашей собственной страны, учитывая нашу способность осуществлять атомное разрушение… Если Россия нанесет удар по США, только мощные военно-воздушные силы были бы способны нанести достаточный ответный удар, достаточно сильный, чтобы предотвратить разрушение нашей нации».