Тина и Тереза, стр. 31
Она молила отчаянно и долго, а потом вспомнила, что дала перед Богом клятву верности другому человеку, и тут же сникла. Не ей, грешной душе, просить Всевышнего о милости!
Она уныло брела по пляжу и представляла: Конрад садится в дилижанс, едет в Сидней или куда-то еще, откуда корабль отходит к берегам далекой Америки… Он ничего не сказал на прощание… Почему?
Дарлин была дома. Вид дочери, отрешенно-печальной, бледной, испугал ее. Наскоро вытерев руки, она устремилась к девушке.
— Что случилось, Тина?
— Мама, я уезжаю! — ответила девушка, бессильно опускаясь на стул.
Дарлин присела рядом. В предыдущие дни дочь вела себя иначе: глаза ее полыхали тревожным огнем, она казалась взволнованной, ее настроение часто менялось — девушка то вспыхивала радостью, то впадала в меланхолию. А теперь вся точно погасла.
— Я понимаю, девочка, — Дарлин нежно обняла дочь, — но ты же теперь замужем, должна слушаться мужа, всюду следовать за ним и делать, что он велит.
Тина вздохнула.
— Все хорошо? — осторожно спросила Дарлин. — Он не обижает тебя?
— Что ты, нет, мама! Я просто…— Тина остановилась в нерешительности.
— Что, доченька? — Мать заглянула в ее родные серые глаза: сегодня Дарлин была ласкова как никогда.
— Нет, ничего… Но мне очень не хочется уезжать!
— Не волнуйся, — пыталась успокоить Дарлин, — так всегда бывает — человек страшится перемен. Думай иначе — о том, что будешь жить в большом красивом городе, познакомишься с новыми людьми, многое увидишь, многому научишься… Не переживай, все уладится, впереди тебя ждет много хорошего!
На самом деле Дарлин было очень тяжело. Боже мой! Будто все реки жизни пересохли и неоткуда напиться! Теперь и Тина уходит в неведомую даль. И что хуже всего — мать боялась отпускать ее с этим человеком, которого — она знала — Тина не любит и неведомо, полюбит ли когда-нибудь. Будет ли она счастлива в конце концов? И еще: сердце Тины свободно, вдруг у нее разбегутся глаза при виде столичных чудес! Впрочем, Тина нравственно крепкая, хотя… То, что она пошла на этот брак, — можно ли считать нравственным такой поступок?
Вскоре девушка засобиралась, сказав, что муж не велел ей задерживаться.
— Мама, — промолвила она, вспомнив, — мистер О'Рейли предлагает оставить тебе денег.
Дарлин нахмурилась.
— Нет! Мы уже говорили об этом и больше не
будем.
— Ты не должна работать, если у меня есть все! — возразила Тина, а сама подумала: «Все? Ничего у меня нет!»
— Мне ничего не нужно. — Дарлин через силу улыбнулась. — Лишь бы вы были счастливы, ты и Тереза.
— Я найду ее, мама!
— Да, постарайся, Тина!
Они обнялись, потом Дарлин перекрестила дочь со словами:
— Благословлю тебя! Пусть исполнится все, чего ты желаешь! Будь счастлива и береги себя!
— Я напишу сразу, как приеду. До свидания, мама! — И горько, неудержимо расплакалась.
Она прижималась к Дарлин, а сама думала: «Как хорошо, что я не рассказала матери ни о чем — ни о том, что у Роберта есть взрослый сын, ни о своей любви. Незачем перекладывать на ее плечи этот нелегкий груз!»
Тина вернулась домой с намерением начать укладывать вещи. Она так задумалась, что чуть было не прошла мимо Роберта, в нетерпении поджидавшего ее в зале.
— Тина! Наконец-то! — Он направился к ней. — Я должен сообщить тебе — наши планы меняются!
На лицо девушки легла тень безумной надежды.
— Что случилось?
— Пришло письмо (Опять письмо? Ведь именно с письма все и началось!), вернее, телеграмма от одного моего приятеля. Этот человек прежде часто меня выручал, а теперь ему самому требуется помощь. Словом, я должен ненадолго отлучиться. Поездку в Сидней придется отложить дня на два — думаю, ты не очень огорчишься? Я выезжаю сегодня, прямо сейчас.
— А ваша нога?
— Пустяки, доберусь! А ты не скучай. И готовься к свадебному путешествию!
Тина оставила это пожелание без внимания: у нее хватало других забот. Даже лучше, что Роберт уезжает, и она побудет одна. Одна в этом доме, где еще звучит эхо шагов Конрада. Никто ей не нужен сейчас, никто, кроме ее любимого, Конрада О'Рейли. И никто не будет нужен. Никогда.
ГЛАВА IX
Быстро собравшись, мистер О'Рейли покинул дом, и Тина осталась одна. Как ни странно, она вдруг почувствовала облегчение. Что ж, стоит смириться с мыслью, что Конрад уехал, иначе не проживешь. Может, так и лучше… И не стоит терзаться сомнениями — дорога она ему или нет, даже если и дорога — у него хватило совести не идти дальше того поцелуя. Все-таки она жена его отца! В его поведении есть доля здравого смысла, чего не скажешь о ней, Тине Хиггинс! Какими грешниками стали бы они, если бы здесь, в этом доме, за спиной Роберта О'Рейли начал развиваться их роман! А то, что произошло, могло быть простой случайностью, хотя, по правде сказать, эта мысль ее не очень-то радовала.
Тина побродила по комнатам, зашла в гостиную и остановилась возле рояля, который еще не успели затянуть в чехол.
Мертвый дом. Безжизненный. Пустой. Девушка подняла крышку и тронула клавишу. Громкий певучий звук прорезал тишину подобно печальному вскрику, и, как отголосок, душу Тины мгновенно пронизала боль. Она совсем не умела играть, потому не могла извлечь из инструмента даже самой простейшей мелодии. А Конрад мог. Он был другим, у него были иные сердце и душа, он был особым замкнутым целостным миром, как и каждый человек. И в этом мире правили свои чувства, существовали свои законы. Она не знала его, не могла понять до конца и все-таки полюбила. Значит, есть что-то общее, объединяющее людей, какими бы они ни были разными! И это живет вечно, проходит непрерывной нитью через время, соединяя поколения…
Любовь — всеобщая и своя для каждого в отдельности, любовь, без которой невозможно жить на свете, — из чего она прорастает в душе, из какого золотого зерна? Разве это не чудо? А человек смотрит на такие вещи привычно и потому ими не дорожит, он ценит лишь то, что еще не получил или уже потерял, а особенно то, что кажется недостижимым.
Она берегла бы свою любовь, берегла! Любовь, которую потеряла, еще не успев получить. И которую не получит уже никогда.
Прошло время, и одиночество стало пугать Тину. Страх оплетал сердце шероховатыми лапками, точно черный паук. Девушка хотела пойти к Джулии, но не решилась. Ей казалось, Джулия понимает, что с нею творится…
Тина направилась к себе, но вернулась с полдороги, вспомнив, что забыла закрыть крышку рояля. Дарлин всегда говорила, что нельзя оставлять открытой книгу, которую читаешь, иначе дьявол узнает твои мысли. Может, это относится и к инструменту?
Она подошла к открытым дверям гостиной. В сумеречном свете возле черного рояля на фоне белых штор выделялся четкий силуэт человеческой фигуры. Роберт? Нет, человек этот был выше и худее Роберта. У Тины забилось сердце. Господи, кто это?! Она онемела, она не смела двигаться, даже дышать. Человек это или привидение?!
Внезапно неизвестный повернулся, и она увидела его издали казавшееся темным лицо, черные глаза и ослепительную белозубую улыбку. Привидения никогда не улыбаются так! Это был Конрад.
Тина замерла, все еще не веря своим глазам, а душу уже наполнила радость, и толчки возбужденного сердца словно бы разносили ее по телу, возрождая в нем силы молодости и любви.
— Вы…— растерянно произнесла она. — Вы… вернулись?!
Он по-прежнему улыбался.
— А вы поверили, будто я мог уехать вот так, даже не простившись с вами по-настоящему, после того, что было в саду?
Девушка молча смотрела на него распахнутыми, словно светлые окна, серыми, изумленно-радостными глазами. Конрад подошел ближе.
— Я знаю, отца нет… Проведем этот вечер вдвоем! Вы еще не ужинали?
— Нет.
— Тогда будем ужинать и пить вино. — Он показал на стоящую на рояле бутылку. — За наше расставание и за нашу встречу!
Время близилось к ночи. Свет огромной голубовато-белой луны мягко ложился на лица Конрада и Тины. Они сидели вдвоем в столовой над почти пустыми тарелками и молчали. Иногда их колени будто невзначай соприкасались под столом, и тогда девушка и юноша одновременно вздрагивали и поднимали глаза — взгляды, вспыхивая, насквозь пронзали друг друга. Тине казалось, что это их свадебный ужин — именно так все и представлялось в мечтах. Конрад подлил в ее бокал еще золотистого вина, чистого, янтарно-прозрачного, словно вобравшего в себя все солнце Австралии, и пьянящего, как любовь. Тина слегка отстранила бокал — она выпила, кажется, уже немало: все виделось в радужном мареве, точно через покрывало восточной красавицы. А может, дело было не в вине, просто она очень волновалась…