Ты и твое имя, стр. 48

Такие «приключения слов» повторялись постоянно на протяжении всей истории человечества и у всех народов, но особенно пышным цветом расцвели они с наступлением капиталистического периода в жизни общества, когда все сильнее стали влиять на нее такие силы, как соперничество в торговле — конкуренция, как реклама. Раньше изобретателей и производителей разных товаров мало беспокоило, будут ли люди знать их имена; теперь это стало очень важным условием обогащения. И вот, примерно с середины XVIII века, всевозможные вещи-новинки, носящие имена своих творцов (точнее — их фамилии) посыпались градом.

Вы говорите слово «силуэт», подразумевая под ним очертания того или иного предмета, и вам в голову не приходит, что вы таким образом принимаете участие в веселых издевательствах современников по адресу одного из министров финансов в дореволюционной Франции XVIII столетия. Так сказать — в его «травле».

Между тем это так: финансист Этьен (Стефан) Силуэтт возбудил негодование дворянства своей бережливой скупостью. Он всячески сокращал расходы двора, заменял дорогие товары дешевыми суррогатами, экономил на чем мог. Против него восстали, его свалили и, издеваясь над ним, стали называть его именем все дешевое, недоброкачественное, поддельное. «Силуэттовскими портретами» оказались и те, сделанные в одну черную краску, контуры, профили, которые по тени на стене набрасывали за гроши странствующие художники Парижа, кое-как заполняя легкое очертание тушью. «Если ты беден, вместо дорогого портрета в красках закажи себе портрет а ля Силуэтт, по-силуэттовски…»

Прошли годы; забылись и имя и бурная карьера господина Этьена Силуэтта, а слово осталось, перешло в другие языки, приобрело целый ряд новых значений… И когда вы сейчас говорите: «Силуэт Эльбруса рисовался на освещенном с юго-востока небе», — ни вам и никому в голову не приходит, что это могло бы означать: «На фоне неба рисовался министр финансов Людовика XV».

Петры и Петрушки

Перечень таких своеобразных слов многократного рождения, похожих на насекомых, которые появляются на свет дважды и трижды, рождаясь в виде яйца, вылупляясь из него в форме гусеницы, превращаясь затем в куколку и снова возникая в образе ничуть не похожей на гусеницу бабочки, можно продолжать на страницы и страницы. Такие слова знает и широко пользуется ими наша современная техника: цеппелин, монгольфьер, дизель, ТУ-104 (то есть «Туполев сто четвертый»), Дегтярев (иначе сказать «пулемет Дегтярева»), — мы встречаем их на каждом шагу.

Бесконечное число таких же терминов, рожденных из фамилий, знают торговля и промышленность. Пойдите в любой комиссионный магазин, и вы встретите там мебель «жакоб», мебель «обюссон», — а ведь эти слова были некогда фамилиями владельцев мебельных фирм. Прислушайтесь к разговорам знатоков музыкальных инструментов; «страдиварий» и «амати», — говорят о знаменитых скрипках; сравнивают достоинства «бехштейна» и «рёниша», касаясь прославленных роялей прошлого.

Иногда незнание истории слова влечет за собой преуморительные ошибки; в одном издании произведений Ф. М. Достоевского мне довелось в примечаниях прочесть такую фразу: «Пальмерстон — английский министр, ожесточенный противник России».

Я несколько смутился: не помнилось, чтобы в романе, о котором шла речь, упоминался этот англичанин. Я заглянул на указанную страницу и увидел фразу в таком роде: «Накинув свой пальмерстон, он выбежал на улицу…» Комментатор — объяснитель — позабыл, что фамилия давно уже стала словом: пальмерстонами в середине XIX века по всей Европе называли особого покроя пальто-плащи.

За два или три десятилетия до того существовали другие слова такого же рода. В «Евгении Онегине» упоминаются то «боливар» («Надев широкий боливар, Евгений едет на бульвар»), то «брегет» («И там гуляет на просторе, пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед»). Но ведь «Бреге» (Breguet) —распространенная французская фамилия, в частности принадлежавшая известному в XVIII веке часовых дел мастеру, а Симоном Боливаром звали выдающегося государственного деятеля Латинской Америки, первого президента освободившейся от испанской власти Колумбии. Их фамилии были тогда, на рубеже XVIII и XIX веков, превращены в названия вещей, так или иначе с ними связанных.

С тех времен процесс этот все убыстрялся и расширялся. За прошлый век и половину нашего столетия наука превратила сотни фамилий ученых в свои, утвержденные всемирными конгрессами, термины. Когда теперь мы говорим о лампочке на 120 вольт, о силе тока в 500 ампер, о джоулях, кулонах, ваттах, герцах, омах и прочих единицах измерения, никто из нас не думает об итальянце Вольта, французах Ампере и Кулоне, англичанах Джоуле и Уатте, немцах Герце и Оме и других великих ученых, имена которых стали словами. А между тем об этом стоило бы вспоминать, и по многим причинам: ведь «вольта» по-итальянски — поворот, излучина; «Herz» в немецком языке — сердце.

Даже в бытовом, разговорном языке народов наблюдаются те же самые явления. При этом некоторым именам удивительно «везет»: им удается превратиться в слова дважды или трижды, всё с новыми и новыми значениями.

Латинское слово «викториа» искони означало «победа». Само по себе оно сохранило этот смысл, даже переходя из языка в язык далеко за пределами родной Италии. В XVIII веке и русские люди праздновали не «победы», а «виктории»; по-французски и сегодня «победа»—«виктуар», по-английски—«виктори». Но вот слово стало именем «Виктория»; больше того, ему «повезло»; им назвали при рождении очень заметную личность, королеву Англии, занимавшую английский престол благодаря своему долголетию целых шестьдесят четыре года. За этот долгий срок множество самых различных предметов было названо королевским именем. Во всем мире миллионы людей теперь разводят, продают, покупают садовую ягоду «викторию» или любуются на цветение тропической водяной лилии «виктории регии», даже и не подозревая, что их названия связаны с какой-нибудь исторической фигурой.

Игрушки «ванька-встанька» и «матрешка», кажется, начинают собою, а страшное оружие, прославленная «катюша» завершает длиннейший ряд таких имен-оборотней, испытавших в жизни два превращения— от слова до имени и от имени до слова. И хотя примеры эти относятся скорее к личным именам, чем к фамильным, я хочу обратить ваше внимание еще и на любопытный случай с именем «Пётр».

Греческое слово «петрос» значит «камень»; слово это давно стало именем. В Греции оно так и звучит «Петрос», у нас превратилось в «Пётр». Однако на этом его история у нас кончилась: обратного превращения имени в слово не произошло. Правда, есть в языке ученых близкие слова: «петрография» (наука о камнях), «петроглифы» (древние письмена на скалах), «петролеум» (каменное масло, керосин), но все они произведены не от имени Пётр, а прямо от самого греческого слова «петрос».И все-таки мы постоянно пользуемся целым рядом слов, родившихся из этого имени, «слов-петровичей»; только они прекурьезно произошли от его уменьшительных форм.

Слово «петька» означает у нас птицу — петуха; легко услышать фразу вроде: «Куры бросились в стороны, а петька, взлетев на забор, громко закудахтал». Сочетание слов «черный петька» стало названием карточной игры. Но самое забавное случилось с уменьшительным «Петрушка»: оно превратилось, во-первых, в обозначение куклы-марионетки, Пьеро (Французское «Пьеро»—уменьшительное от Пьер (Пётр) и означает Петруша, Петя.), героя веселых уличных представлений, а затем стало обозначать и весь театр марионеток в совокупности. «Петрушка пришел!» — с восторгом кричали ребята на питерских дворах в дореволюционное время. «Система кукол, носящих общее название „петрушек“, широко применяется в советском кукольном театре», — говорится в Большой Советской Энциклопедии.

Этого мало. В то же самое время название «петрушка» было придано огородному растению «петроселинум», пришедшему к нам из Западной Европы; придано, по-видимому, просто по созвучию. «Петрушка», как каждый знает, не пищевой продукт, а только приправа, этакая мелочь, плавающая в супе. Кукольный театр «петрушки» тоже долго рассматривался как нечто не вызывающее серьезного к себе отношения, как баловство, ерундистика. И вот где-то на границе этих двух понятий, связанных с термином «петрушка», родилось еще одно, пока еще чисто разговорное, нелитературное значение этого слова: «всякая петрушка», то есть какая-то неразбериха, канитель, смешное нагромождение разных не стоящих внимания мелочей и даже собрание различных никому не нужных мелких предметов. В разговоре иногда можно услышать: «Ну, тут такая петрушка получилась!..» — что означает: началась нелепая история, и рядом: «А у него в сундуке всякая петрушка наложена». Можно думать, что в первом случае это слово в родстве с «петрушкой»-куклой, во втором — с «петрушкой»-растением. В то же время ясно, что оба значения в языке путаются, смешиваются; трудно даже иной раз размежевать их. Слово еще не родилось окончательно; оно, так сказать, еще вылупляется, как цыпленок из яйца. И какой будет его судьба, — не вполне известно.