Слово о словах, стр. 8

Сейчас языков около трех тысяч. А раньше их было меньше или больше? Их число уменьшается или растет? И сами они остаются неизменными или как-нибудь меняются? Всё это вопросы, на которые должно давать ответы языкознание.

Вы читаете в книге:

«Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: „Спи, друг одинокий!..
Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!“
Из мертвой главы гробовая змея
Шипя между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь».

Так А. С. Пушкин излагает нам легенду о смерти Олега киевского, излагает великолепным русским языком.

А вот другой рассказ о том же легендарном происшествии:

«И приеха Олег на место, идеже бяху лежаще кости его (коня – Л. У.) и лоб гол… и воступи ногою на лоб; выникнучи змея и уклюну и в ногу и с того разболевся умьре».

На каком языке это написано? По-польски, по-чешски? Нет! Перед нами тоже прекрасный и правильный русский язык, но такой, каким пользовались наши предки за семь-восемь веков до Пушкина. Сравните оба повествования, и вам станет ясно, какая изменчивая, непрерывно принимающая новые облики вещь – язык. Язык как река. Волга в наши дни течет не так, как она текла во времена хозар и половцев. Тем не менее это та же Волга. Так и с языком.

Этого мало. Вчитайтесь в два следующих отрывка:

Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек,

И рядом:

«Кривая в пространстве определяется заданием радиусов-векторов точек кривой в функции скалярного параметра… Хотя вектор в свою очередь определяется тремя числовыми (скалярными) заданиями, все же замена трех скалярных уравнений одним векторным обычно имеет значительное преимущество».

Можете ли вы положительно утверждать, что оба отрывка написаны на одном и том же языке? И да и нет! И тут и там перед нами современный правильный русский язык, но в каких двух непохожих друг на друга видах! Можно справедливо усомниться, во всем ли поймут один другого два русских человека, говорящие на этих «разновидных» языках. И все же они-то в конце концов добьются взаимного понимания, тогда как ни француз, ни турок, ни англичанин не уразумеют ни там, ни здесь ни одной фразы.

Язык как море. У одного берега во?ды моря прозрачны и солоны, у другого – опреснены впадающей в него рекой и полны ее мути. И все это в одно и то же время, только в разных точках пространства. Одно и то же море и возле Одессы и под Батуми, только облик его там и здесь совсем разный. То же самое можно сказать и о языке.

Языкознание изучает все виды, все изменения языка. Его интересует все, что связано с удивительной способностью говорить, при помощи звуков передавать другому свои мысли; эта способность во всем мире свойственна только человеку.

Языковеды хотят дознаться, как люди овладели такой способностью, как создали они свои языки, как эти языки живут, изменяются, умирают, каким законам подчинена их жизнь.

Наряду с живыми языками их занимают и языки «мертвые», те, на которых сегодня уже не говорит никто. Мы знаем немало таких. Одни исчезли на памяти людей; о них сохранилась богатая литература, до нас дошли их грамматики и словари, – значит, не позабылся и смысл отдельных слов. Нет только никого, кто бы считал сейчас их своими родными языками. Такова «латынь», язык Древнего Рима; таков древнегреческий язык, таков и древнеиндийский «санскрит». Таков среди близких к нам языков «церковнославянский» или древнеболгарский. Изучение их не так уж сложно.

Но ведь есть и другие – скажем, египетский времен фараонов, вавилонский или хеттский. Еще два века назад никто, ни единый человек в мире, не знал ни единого слова на этих языках. Люди с недоумением и чуть ли не с трепетом взирали на таинственные, никому не понятные надписи на скалах, на стенах древних развалин, на глиняных плитках и полуистлевших папирусах, сделанные тысячи лет назад неведомо кем и неизвестно по каким причинам. Никто не знал, что значат эти странные буквы, звуки какого языка они выражают. Но терпение и остроумие человека не имеют границ. Ученые-языковеды разгадали тайны многих письмен. В наши дни каждый, кто пожелает, может так же спокойно выучиться говорить по-древнеегипетски, по-шуммерски, по-ассирийски или по-хеттски, как и на одном из ныне звучащих «обыкновенных живых» языков.

Благодаря трудам ученых мы знаем о древних Ассирии и Вавилоне, пожалуй, больше и подробнее, чем о многих ныне существующих государствах и народах. Мы можем по именам перечислить тысячи несчастных малолетних рабов, погибших в страшных каменоломнях царя Ашшурбанипала. Мы можем повторить звук за звуком слова их песен, то жалобных, то полных гнева, а ведь они отзвучали в последний раз два или три тысячелетия назад!

И все это дало нам языкознание.

ВЕЛИКОЛЕПНАЯ НАУКА

Я не знаю, в чьи руки попадет эта книга, чьи пытливые глаза побегут по ее строкам. Но кто бы ни был ты, мой читатель, я хочу, чтобы ты полюбил великолепную науку – языкознание.

Когда юноши и девушки нашей страны кончают среднюю школу, они обыкновенно попадают в положение этаких «витязей на распутье».

Стоит камень, а на камне надпись:

«Кто пойдет налево, попадет в страну географов. Всю жизнь будет он прокладывать пути по неведомым землям. Будет изучать далекие народы. Будет испытывать дивные приключения. Будет с великим трудом пробиваться в местах, куда еще не ступала нога человеческая…» Дрожь охватывает, до чего это прекрасно! Не пойти ли налево?

Но другая надпись сулит: «Пойдешь направо, станешь физиком. Ты проникнешь в тайны атомного ядра и в недра гигантских звезд. Ты будешь решать величайшие загадки Вселенной, помогать и астрономам, и геофизикам, и строителям кораблей, и летчикам. Что может быть пленительнее такой жизни? Иди направо, юный друг!»

А рядом еще приманки. Вот крутая тропа геологии с ее хребтами и скалами, ущельями и безднами. Вот таинственная дорога археологов, извивающаяся в древнем тумане, среди руин и пещер, от стоянок каменного века до развалин южных акрополей. А там, дальше, сады и леса ботаники, заповедники зоологов, тихие лаборатории и грохочущие заводские цехи, колхозные поля. Все это живет, клокочет, кипит, движется. Все привлекает молодые сердца.

И вдруг еще одна незаметная надпись: «По этому пути пойдешь, станешь языковедом…»

«Языковедом? А что он делает? Запереться на всю жизнь в четырех стенах мрачного кабинета, обречь себя на копанье в пыльных хартиях, годами доискиваться, следует ли писать мягкий знак на конце слова „мяч“? Кому это нужно? Нет уж, знаете, спасибо!»

Так думают многие. Думают потому, что не представляют себе, какова работа языковеда, чем, как и для чего занят он.

В накаленной Туркмении, роясь в земле древних парфянских городищ, советские археологи извлекли из праха множество глиняных черепков. На их поверхности были обнаружены намазанные краской черты таинственных знаков. О чем говорят эти письмена? Кто их нанес на глину, когда и зачем?

Черепки – остраконы [2] – были бы обречены на вечное молчание, если бы у нас не было языковедов, занятых изучением восточных древних языков. Они прочитали таинственные надписи. Битые сосуды седой старины заговорили. Они рассказали о многом: о сложном хозяйстве царей Востока, о тучных виноградниках «парфян кичливых», которых Пушкин советовал узнавать «по высоким клобукам», о царских приказчиках, о трудолюбивых земледельцах и о тех отношениях, которые были между ними. Черепки говорили по-арамейски: они оказались бухгалтерскими квитанциями, деловыми расписками; их когда-то выдавали чернобородые важные «марубары», счетоводы царских винниц, в обмен на сданную подать: «По расписке этой, из виноградника податного, который КШШИ называется, сосудов 6, да из местности ХПТК сосуд вина молодого 1, взнос на 140-й год доставлены». И подпись: «Вахуман – марубар». Имя Вахуман означало «благомысленный»…

вернуться

2

От греческого слова «остракон» – черепица, черепок.