Тевтонский орден, стр. 24

Глава шестая

Крестовые походы в Ливонии

К северу от Пруссии, на восточных берегах Балтийского моря, ко времени появления в Пруссии рыцарей ордена уже три десятилетия велись крестовые походы. Со временем крестоносцы в Ливонии вместо вооруженной борьбы с язычниками начали другую войну, временами наступательную, временами оборонительную – войну с православием. Этот конфликт, вернее, ряд столкновений хорошо иллюстрирует сложности человеческого мышления, пути, на которых отдельные личности или группы могут преследовать множество целей разом, иногда подчиняя одну цель другой, либо вообще отказываться от старой политики в пользу новых устремлений.

Многие из крестоносцев, участвовавших в ливонских походах до 1200 года, были купцами с Готланда, и вряд ли кто-то из них думал, что в их маленькую войну будет втянуто православие. Они лишь хотели уничтожить убежища пиратов и разбойников, беспокоивших южные берега сегодняшней Швеции и нападавших на суда, идущие в Новгород через Финский залив. Век спустя купцы все так же беспокоились о безопасности торговых путей на море и на суше. Но к этому времени нападавшие на них пираты часто находились под покровительством русских князей, несмотря на то что они в свое время гарантировали свободный путь западным торговцам. Некоторыми из русских княжеств к 1300 году правили литовские князья, чья политика, направленная против западных крестоносцев, находила заметную поддержку у населения их городов.

До 1200 года, до того как в Ливонию прибыли немцы и скандинавы, православные князья пользовались некоторой властью над языческими племенами. В частности, над ливами, жившими на побережье, которые, впрочем, жили слишком далеко, чтобы ими можно было серьезно управлять. Власть православных князей была еще более слабой, если говорить о курляндцах и прибрежных эстонцах, которые жили еще дальше. Но все же князья могли посылать войска для сбора дани с леттов, живших вдоль Даугавы (Двины), с эстонцев из окрестностей Пскова и с племени чудь, чьи поселения были расположены на восточных берегах Финского залива. Впрочем, эти войска затем быстро возвращались обратно, не оставляя кого-нибудь, чтобы представлять власть православных князей или православную веру. И данников оставляли в покое до следующего полюдья. Князья не предпринимали каких-то усилий для их крещения. Очевидно, горький опыт такого рода на севере Руси и в степях убедил правителей и духовенство, что сила не принесет им успеха в этом деле. Более того, они, кажется, пришли к заключению, что даже добровольное крещение может приводить к извращенной, еретической форме христианства, которая угрожала бы истинной вере.

Если русичи и считали язычников врагами, то еще хуже они думали о католиках, полагая, что доктрина, провозглашающая папу главой церкви, очень опасная ересь.

Соответственно князья и купцы северных русских городов с ужасом наблюдали за наступающей «западной верой». Таким образом, у северных русских государств были как мирские, так и религиозные причины противостоять усилиям немцев завоевать Ливонию, и они периодически предпринимали попытки изгнать крестоносцев. Иногда Новгород, Псков и Полоцк посылали армии, иногда они поощряли и вооружали повстанцев, но чаще они позволяли практическим нуждам определять политику их отношений с немецкими купцами. Ошибочно было бы считать русско-немецкие отношения как постоянно враждебные или стабильно дружеские.

У язычников Ливонии была одна главная цель – сохранить независимость. Для достижения этого они лавировали, порой очень искусно, между противоборствующими силами. Старейшины ливонских племен вовсе не были беспомощными свидетелями собственного уничтожения. Другая цель язычников состояла в том, чтобы использовать православную и католическую стороны против традиционных соперников – соседних языческих же племен; это была очень нелегкая задача, потому что столь сильный союзник легко мог стать хозяином. Таким образом, месть и амбиции играли важную роль в том, что более слабые группы становились союзниками крестоносцев, в то время как традиционно доминирующие в этих землях племена стремились сохранить status quo. И война местных племен между собой принимала особо жестокие формы.

XII век видел много попыток раздвинуть границы католического мира помимо крестовых походов в Святой земле, Испании и Португалии. Видел он и немало столкновений Запада с Византией. Обычно первыми в земли язычников шли миссионеры, затем, когда их усилия не увенчивались успехом, в ход шли экономические рычаги и оружие. Чаще всего, когда дело доходило до войны, религия стояла на последнем месте после династических амбиций, личной жадности и необходимости уничтожения убежищ пиратов и разбойников. В результате отношение общественности и поддержка крестовых походов в Священной Римской империи и Скандинавии были различными, в зависимости от того, какие цели преследовали их участники и те, кто финансировал эти походы. Вассалы должны были служить, когда их призывали сюзерены. Конечно, родственники добровольцев обычно помогали приобрести снаряжение и покрыть дорожные расходы тем, кто хотел принять крест, особенно если общая стоимость была приемлемой. А наемники всегда стремились продать свои услуги, если именно этот поход не казался слишком опасным. Кроме того, те, кто принял крест и при ином раскладе предпочли бы отправиться в Святую землю, часто хорошенько рассчитывали риск для здоровья и жизни, свои время и деньги, которые предположительно будут затрачены, а также – происходил ли в это время широкомасштабный крестовый поход на Востоке. Поэтому такие соображения часто играли в пользу крестовых походов в Прибалтике. Наконец, некоторые немецкие аристократы отправлялись в крестовый поход, чтобы избегнуть периодически вспыхивающих в империи гражданских войн, так что иногда смуты в империи осложняли набор добровольцев в крестовые походы, а иногда – наоборот.

В общем, люди, принимавшие крест, имели на то самые различные причины, и чаще всего мирские мотивы были смешаны с идеализмом и религиозным энтузиазмом. Те из современников, чьи интересы не имели отношения к крестовым походам, легко находили в них лицемерие и фальшь, так же как это происходит и в наше время. Как сейчас, так и тогда люди предпочитали верить в то, во что хотели верить. Усилия миссионеров, наоборот, в основном основывались на энтузиазме. Можно, конечно, подозревать клирика, идущего проповедовать слово Божье, в жажде славы или попытках увеличить свою епархию, но награда от этих усилий делилась между многими, а риск доставался ему одному. Тех, кто жертвовал на святое дело деньги, ждал почет и, возможно, спасение в жизни вечной, а того, кто шел к язычникам со словом Божьим, ждали либо слава и честь, либо ранняя мученическая смерть.

Хотя миссионерство в Прибалтике связывают обычно с немецкими проповедниками, там трудились и шведы, и датчане. На самом деле скандинавские священники преуспели в Прибалтике гораздо больше, чем немецкие монахи, до тех пор пока в конце XII века купеческое сообщество Висби (Готланд) не открыло «ливонскую» ярмарку в устье Даугавы. Купцов из Германии, плывущих на нее, сопровождали священники. В 1180 году один из них, Майнхард, монах-августинец, остался в местном племени ливов (отсюда название местности – Ливония), чтобы проповедовать там.

Историю Майнхарда, а также историю последующих пятидесяти лет его миссии мы знаем от одного из лучших летописцев Средневековья – Генриха Ливонского (Латвийского в русскоязычной литературе.– Пер.). Он написал волнующее повествование о героических усилиях миссионеров и крестоносцев, преодолевающих скептицизм и сопротивление язычников. Внимательный читатель, впрочем, может заметить и комментарии летописца по поводу личных и общих ошибок христиан [21].

Майнхард добился у папы назначения его епископом Юкскюлля, острова, где у него была своя маленькая церковь. Его деятельность была настолько успешной, что вызвала гнев у языческих жрецов, которые стали препятствовать деятельности Майнхарда, опасаясь, что за миссионерами вскоре последуют чужеземные войска. Эти опасения были небезосновательны. Ливы и их соседи летты, жившие вверх по течению, уже сталкивались с русскими сборщиками дани. Фольклор ливов и леттов несомненно содержал также истории о набегах викингов. Примитивные общества часто очень по-разному относятся к чужестранцам – иногда в этих отношениях теплейшее гостеприимство смешивается с убежденностью, что от чужеземцев нельзя ожидать ничего хорошего.