Агнесса. Том 2, стр. 75
— Хотя то, что ты говоришь, просто смешно.
— Что? — спросила она, оглядываясь.
— Я сказал, что ты напрасно сердишься, Агнес, я же пошутил.
— Избавь меня от таких шуток, Джек.
Она пошла к себе, а он смотрел ей вслед. Хотя она говорила тихо, в ее тоне порой проскальзывали властные нотки, каких не было раньше. И он думал о ней сейчас так же, как она часто думала о нем. Прежней маленькой, чуть наивной девочки Агнес больше не существует. Эта Агнес красивее, умнее, увереннее в себе, но он вспоминал о той, потому что та была ближе, для той он являлся опорой, самым родным, бесконечно любимым существом. А эта, эта только унижала его. Он растянулся на диване и закрыл глаза. Он страшно утомился в дороге, потому что постоянно был начеку — боялся, что его вот-вот арестуют. В вагоне третьего класса ехало много народу, было немало подозрительных личностей, на которых никто внимания не обращал, но он все равно смертельно боялся. На станции прошел мимо полицейского, с трудом отрывая ноги от земли. Он даже сейчас, вспоминая об этом, содрогался от ужаса, его ощущения походили на неосознанный страх животных перед природной стихией. И он подумал, что вряд ли сможет заснуть.
Агнесса тоже не спала. С одной стороны, она ощущала спокойствие оттого, что в доме кто-то есть, но с другой на душе было тревожно. Она осталась одна с мужчиной, который во многом был теперь неизвестен и оттого казался опасным, который, конечно же, явился сюда вовсе не за тем, чтобы просто ее охранять!
Агнесса думала и не сразу заметила, как дверь приоткрылась. Джек вошел, как ей показалось, гибкой кошачьей походкой и остановился на середине комнаты. Агнесса не успела ни раздеться, ни разобрать постель; она сидела в кресле у комода, на котором стояла лампа и неизменный портрет Джеральда Митчелла в рамке.
Джек обратил внимание на портрет.
— Помню, — сказал он, — он был с тобой и на прииске.
— Он всегда со мной, — ответила Агнесса, поднимаясь, — Что тебе нужно здесь?
— А помнишь, Агнес, — продолжал Джек, не обращая внимания на ее вопрос, — как я пришел к тебе сюда, в эту самую комнату? Тут был ковер на полу… Ты усадила меня, кажется, в это самое кресло. Ты еще принесла мне кофе и кусок воздушного пирога, который испекла твоя служанка Терри. Мне кажется, его вкус я помню до сих пор, как и вкус коньяка; я спросил, нет ли у тебя чего-нибудь такого, и ты принесла бутылку из комнаты своей матери. Именно в этот вечер я понял, что ты уедешь со мной. Пирога у тебя нет, коньяка, я думаю, тоже, а кофе ты можешь сварить.
Агнесса удивилась, что он все так хорошо помнит, даже имя служанки, которую никогда не видел, и ответила:
— Уже очень поздно, а кофе плохо влияет на сон.
То, что он произнес в следующую минуту, чуть не лишило ее дара речи, хотя она была, в общем-то, готова к такому роду высказываниям:
— Боюсь, в эту ночь нам не придется уснуть. Агнесса задрожала.
— Конечно, — отвечала она, пытаясь сохранить хотя бы видимость спокойствия, — ты сильнее меня; если тебе что-нибудь нужно, не составит труда это получить.
Джек уставился на Агнессу так, что внутри у нее все похолодело. Она вспомнила выражение Орвила «вынуть душу»: похоже, Джек своим взглядом пытался сделать с ней именно это.
— Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Неужели считаешь, что я захочу взять тебя силой? Ты же знаешь, я никогда не смогу быть жестоким с тобой.
— Ты думаешь обо мне не лучше, Джек, если полагаешь, что это случится по доброй воле, — сказала она, собрав остатки самообладания.
— Я просто хотел с тобой поговорить.
— У меня нет настроения разговаривать. Пожалуйста, уходи.
Но он точно не слышал ее слов. Приблизившись, Джек участливо произнес:
— Ты такая грустная, Агнес. Скучаешь по детям, по Орвилу? Вы с ним помиритесь обязательно, вот увидишь!
Тут Агнесса не выдержала. Он прекрасно знает, что в случившемся есть и его вина, и, тем не менее, смеет издеваться над ней. Ее лицо пылало, и горели темным гневным пламенем зеленые, в полутьме казавшиеся черными глаза; двинувшись ему навстречу, она произнесла почти угрожающе:
— Ты так этого хочешь, да? Ты для этого приехал сюда, чтобы нам проще было помириться? Посмотри на себя, Джек, у тебя ни достоинства, ни гордости не осталось, ты только и способен, что преследовать тех, кто давно уже в тебе не нуждается! Ты сам себя не уважаешь!
— Достоинство, гордость, — проворчал он, отходя от нее, — что проку в них, что мне с ними делать! Это, ведь не деньги, которые можно потратить, и не любовь, которой можно насладиться! Зачем мне уважать себя, если другие меня презирают!
Откуда у него взялась манера так говорить, такое нарочитое пренебрежение, она не знала. Наверное, это являлось своего рода самозащитой. Раньше она ничего подобного не замечала.
— Если ты еще что-то хочешь сказать, то говори быстрее и уходи.
— Хочу, — подтвердил он, — я хочу сказать, что я все для тебя сделаю, чего бы это мне ни стоило. Ты не должна меня бояться. Ради тебя, Агнес, я все готов отдать, даже свою жизнь!
— Или взять чужую, — добавила она.
Джек молча проглотил ее слова, о которых Агнесса пожалела, потому что немного погодя он грубо произнес:
— Кстати, девочка, если ты так уж боишься меня, почему не закрылась на ключ? Ведь такой мерзавец, как я, запросто может войти и обесчестить тебя. Ты что, не подумала об этом?
Агнесса покраснела.
— Я забыла…
— Так в следующий раз не забудь, а то я подумаю, что ты сама не прочь побыть со мной наедине! — сказал он и покинул комнату.
Она до последней минуты не верила, что он уйдет, а когда он все-таки ушел, бросилась к двери и заперла ее, хотя было ясно, что он не вернется.
Она не лгала, и, поспешно достав бумагу и чернила, принялась писать письмо Орвилу. Ни словом не обмолвившись о приезде Джека, умоляла позволить ей вернуться, говорила, что все осознала, раскаивается, тоскует, очень любит…
И очень хочет домой.
ГЛАВА VI
Орвил засиделся в кабинете до позднего вечера. Не так уж много было работы, просто его часто отвлекали размышления, мало относящиеся к тому, чем он занимался. В конце концов он отложил бумаги в сторону и дал волю мыслям. Он позволил им некоторое время свободно течь, не одергивая себя и не прерывая, а мысли его все последние дни были заняты лишь одним, точнее, одной. Агнесса, Агнесса, почему же ты оказалась такой? И даже не оказалась, а была, была всегда, просто не стоило, наверное, закрывать глаза на некоторые вещи. Он чувствовал непреодолимую потребность разобраться во всем и одновременно — ясное понимание того, что сделать это сейчас не удастся. Он сам сказал Агнессе: нужно время. Но сам он не хотел ждать.
Поднявшись, открыл шкаф, достал почти полную бутылку коньяка, рюмку и налил себе немного. Если это не поможет ему сейчас, то, по крайней мере, не повредит. Он продолжил свои размышления. В чем, собственно, состоит совершенное Агнессой преступление? Неблагодарность? Но мужчина обязан заботиться о женщине, если любит ее, и ничего не должен требовать взамен. Кроме любви? Значит, он наказал ее за то, что она любила другого и притворялась? Любила ли? Никаких доказательств тому он не получил: то, что она делала, само по себе подтверждением не являлось, мотивом ее поступка вполне могло служить и милосердие, и жалость, и доброта. Агнесса никогда не была бессердечной. Да будь человек последним на земле грешником, Орвил не был уверен, что сам в такой ситуации не подал бы ему глоток воды. Да, именно так, несмотря на все обвинения Джека в его, Орвила, адрес. Орвил задумался: были ли они врагами? Как ни странно, пожалуй, нет. Ни один из них не чувствовал себя в этой ситуации пораженным, и ни один — победителем. Орвил позволил себе легкую усмешку: у него мелькнула мысль о том, что человек такого склада, как Джек, наверное, единственным доказательством истинной любви женщины признает физическую связь, тогда как для него, Орвила, достаточно будет обстоятельств, казалось бы, куда более безобидных. Конечно, приходя в дом к своему бывшему любовнику, Агнесса говорила нежные слова и обменивалась с Джеком взглядами, дающими надежду. А он, ее муж, об этом не знал. Орвил вцепился в обитые черной кожей подлокотники кресла. Быть может, это была и не ревность, а просто боль? Боль души — что может быть страшнее? Они все, наверное, испытывали это, ни один из троих не был счастлив. Орвил подумал: интересно, что бы чувствовал Джек, если б Агнесса вернулась к нему? Торжество победы над ним, Орвилом? Злорадство? И понял, что нет. Этот человек напоминал ему бездомную полудикую собаку, которая огрызается в ответ на пинки прохожих, злобно защищаясь, но сама, усталая и голодная, не нападает и не соперничает ни с кем. Добившись своего, Джек просто забыл бы о нем. Орвил вздохнул. Равнодушие. Вот бы научиться!.. Хотя, пожалуй что, уже поздно.