Янтарная Цитадель, стр. 8
– Не верю.
– Веришь или нет, а о них лучше забыть.
– Прости. Мам?
– Да, милая?
– Ты никогда не подумывала покинуть Излучинку?
Эйния удивленно моргнула.
– Никогда. С какой стати? Я здесь родилась. Твои бабки и деды живут здесь… ну, трое из них. Здесь я полюбила твоего отца, здесь прожила жизнь. Что мне искать?
– Других мест. Новых людей. Иных идей.
– А, – отмахнулась Эйния, словно все это не привлекало ее совершенно, но взгляд, требовательно скользивший по лицу девушки, выдавал ложь.
– Мам, это для вас станет очень большим горем… если я уйду?
Долгая пауза.
– Не знаю. А ты вернешься? Знаю, ты об этом мечтаешь, Тан. Но я никогда не могла сообразить, почему. Все, кто любит тебя – здесь. Ты нужна земле. Конечно, ты не пленница, никто не станет тебя удерживать. Но я понятия не имею, что гонит тебя в путь.
Глава вторая.
Бейн
Конь уносил Гелананфию прочь из столицы, пока улочки Парионы еще спали.
С собой молодая женщина не взяла почти ничего – разве только кошель, набитый рудами и драгоценными камнями. И никаких царских одежд – обычный буро-зеленый охотничий костюм. Конь тоже не мог привлечь лишних взглядов – стройный торитский скакун чалой масти, неприглядный, но выносливый.
Гелананфия боялась. Не за себя – за отца, за любимого, за брата. И за всю Авентурию.
Город скрывался за горизонтом. Принцесса вспомнила о своем возлюбленном – они не виделись так давно. Со дня разрушения театра, которое он так старался предотвратить, ее милый не осмеливался более показываться в Парионе. Принцесса не знала даже, где он теперь.
Тракт посеребрили первые лучи рассвета. Скоро здесь станет людно. Гелананфия решительно дернула уздечку, сворачивая с дороги в холмы.
Уехать ей приказал отец. Тогда она впервые ощутила, в какой опасности находятся жизни ее близких. Те, кто спорил с царем, просто пропадали – или умирали, или бежали. Но масштаба бедствия она не представляла до той поры, пока ее возлюбленный отец не заговорил о том, чтобы самому покинуть Янтарную Цитадель. Отец ее остался там, пытаясь достучаться до царя… но надолго ли, Гелананфия не знала.
И теперь она покидала Париону – не ради спасения, но ради поисков ответа.
За время странствий по Девяти Царствам принцесса завела немало друзей. Но кто из них не выдаст ее царю, не пойдет против высшей воли? Да и в любом случае – не в ее натуре прятаться. Она должна знать правду.
На Гетласской гряде принцесса остановила коня, чтобы бросить на столицу прощальный взгляд. Сколько раз она замирала здесь, чтобы узреть ложащийся к ее ногам город, но никогда еще не была Париона так душераздирающе прекрасна. Восходящее солнце заливало расплавленным золотом луга, и реку, и три холма, на которых раскинулась столица – подножья их еще тонули в лиловых сумерках, но Янтарная Цитадель уже сияла огнем. В горле царевны встал ком. Так легко было представить себе театр, стоящий, как прежде, на месте, и город, нежащийся в этом безупречном сиянии… и царя, примирившегося с собой…
Кто-то следил за ней.
Гелананфия вздрогнула и оглянулась. По спине ее пробежал холодок. Ей показалось, что в отдалении, на заросшем холме, стоит кто-то, закутавшись с головой в балахон, и смотрит, смотрит знакомыми черными глазами. Но нет – то был обман зрения. Обычный пень.
Принцессу передернуло. Все же что-то там было. Словно предупреждение.
Решение созрело внезапно. Подав коню шенкелей, Гелананфия направила его вниз, в долину. Путь ее лежал на юг, через Параниос к океану.
К Змеиным островам.
Изомира и Линден рыбачили в миле вниз по реке Аоле от Излучинки. Верней сказать, они собирались рыбачить. И даже поймали четыре длиннющих бурых форели, прежде чем любострастие взяло верх над добрыми намерениями.
Теперь они лежали, нагие и сонные, нежась в медовом предвечернем тепле. Тростники и высокая трава скрывали их, а ива склонялась над ними зеленым пологом.
– Стоит нам остаться наедине, и одежда куда-то пропадает, – заметила Изомира.
– Жалуешься?
– Нет, – рассмеялась девушка. – Покуда Танфия или Руфрид не подглядывают.
Линдена повеление брата попросту вгоняло в краску.
– Не знаю, почему Руфе так себя ведет. Даже отец на него порой смотрит косо.
– Ну и богиня с ним, – отмахнулась Имми. – От меня не убудет. А ты не обращай внимания на мою сестру.
– Пора бы нам обручиться. Тогда и смеяться не будут.
– Рано нам с тобой, Лин. Нам жить негде будет.
– У отца дом стоит полупустой. Он нас с радостью примет. Даже улыбнуться может невзначай. Да ну, Имми, ты же знаешь – мы всегда будем вместе. Так чего ждать?
– А куда торопиться? – улыбнулась она, шутливо покусывая его за плечо.
– Ты что, сомневаешься? Я тебя люблю больше жизни.
– А я – тебя, ты же знаешь. – Девушка положила голову Линдену на плечо; янтарные волосы расплескались по его груди, и он погладил послушные кудри. Пять дней прошло с тех пор, как Имми рассказала о своем кошмаре, а он все еще беспокоился за нее.
– Так в чем дело? – тихо спросил он. – Опять дурные сны?
– Не совсем…
– Расскажи. Нечего друг от друга таиться.
Вздох Имми окатил его плечо теплом.
– Сны вроде бы ни о чем. Просто картинки – лес там, или горная вершина, или комната в доме. Но в них что-то… неправильное. Словно все замерзло и застыло, даже время.
Эти слова почему-то показались ему жуткими.
– Да что тебе такие страсти снятся?
– Не знаю. Сколько себя помню, стоит мне напугаться, как я вижу во сне кошмары. За мной гоняются волки и дра’аки, элиры и оборотни. Когда дедушка Лан ушел из деревни, я и про него видела кошмары, хотя он всегда был ко мне добр, и научил меня резать камень. Я, наверное, одна его и любила. И все равно – кошмары.
– Потому что тебя расстроил его уход.
– Да. Но в нынешних снах что-то другое. Я, кажется, понимаю, что, да объяснить не могу!
– Попробуй, Имми. Я, может, не такой умный, как твоя сестрица, но уж и не совсем бестолковый.
– Я знаю, глупышок! – улыбнулась девушка. – Ладно, попробую. Ты знаешь, что такое заурома?
– Примерно. Хельвис говорит, что это завет между правителем и землей. Когда царь или царица садятся на престол, они клянутся защищать Авентурию, править справедливо и оборонять нас от… ну, от врагов. Так что заурома – это обещание, и в то же время больше того – что-то сущее, ну, как ветер – его не видно, но он есть. Вот этого я никак не могу понять.
– А я могу, – ответила Изомира. – Я чувствую. Разве ты не можешь?
– Нет, наверное…
Как ни любил Линден Изомиру, порой рядом с ней он себя ощущал полным придурком.
– Можешь-можешь! Когда мы празднуем Середину Лета, или Поврот, или день Брейиды. Когда гуляем в поле. Когда любимся. Это радость, и довольство, и красота, и все на своем месте.
Уголки губ Линдена сами собой поползли вверх.
– Да-а…
– А мои сны – это как если бы заурома была нарушена. Все холодно. Мертво. Бессмысленно…
Линден напрягся, приобнимая ее.
– Имми, что за ужас. Зачем ты все время думаешь об этом?
– Если б я знала! Мне тоже не нравится. Я тебе все еще нужна?
– Боги, – выдохнул юноша, прижимая к себе гибкое жаркое тело. – Больше, чем весь белый свет. Я хочу защищать тебя, чтобы ты забыла про все свои страхи и была счастлива. Смотри, как все вокруг ясно и живо!
И он поцеловал ее. В поле у деревни заржала лошадь – старый отцов одр, единственный конь в Излучинке. И вдруг ему ответила друга лошадь, и еще одна, неожиданно громко и близко.
От неожиданности Линден и Изомира разом сели. Сквозь полог ивовых ветвей видно было, как по дороге из Хаверейна движутся колонной восемь всадников. Дорога эта проходила через гряду невысоких холмов и тянулась вдоль реки по левому берегу, покуда не заканчивалась в Излучинке.
А гнедые кони – таких коней в округе отродясь не видывали: рослые, сильные, ухоженные, шкуры блестят, и развеваются гривы. Шестеро всадников носили темно-зеленые мундиры, а поверх них – кожаные кирасы, мечи на поясе и высокие сапоги. Все они – и мужчины, и женщины – заплетали волосы в одну длинную косу. Двое ехавших впереди были, очевидно, старше по званию. Один тоже носил мундир, но зеленый с лиловым, обильно расшитый серебром и золотом, и сапоги его блистали черной кожей, а над шляпой колыхались лазурные перья. Второй, вида сурового и надменного, был, если судить по синему костюму, чиновного звания.