Янтарная Цитадель, стр. 2

Еще пару мгновений всадник оставался в седле. Потом кинжально-острые когти впились ему в плечи, со страшной силой сдернув с коня. Мгновение паники, падение в водоворот кожистых перепонок и немыслимой тухлой вони. Где-то на краю поля зрения мелькнул хвост удирающей лошади. «Хотя бы конь уцелел», была последняя мысль всадника. А потом, пресекая последний хриплый вопль, зубастый клюв вонзился в шею и вырвал всаднику глотку.

Темная туша скорчилась над своей добычей, валяющейся на лесной тропе. Сцену охватила неровная круглая рамка, еще секунду она держалась на дне колодца, а затем померкла, оставив лишь мутный хрустальный круг.

Придя в себя, провидец, как обычно, обнаружил, что чуть не выпал из кресла. Слюна стекла на плечо, замарав одежду, серебряное мерцание угасло. Провидец чувствовал себя очень старым, съежившимся, сморщенным в жаркой скорлупе одеяний.

Молчание затягивалось. Ясновидец не видел лиц элиров и не нуждался в этом – он и так чувствовал их потрясение, их неизбежные вопросы. Мужчина держался пред лицом видения, точно стена; женщина, как ива, гнулась под его ударами. Но теперь они приходят в себя. И будут злиться, потому что не увидели ничего путного.

– Провидец, – потребовал мужчина, – объясни, что мы видели. Что это было – истина, бред, предупрежденье?

– Я говорил вам, – выдавил провидец, – я не могу объяснить, потому что не знаю, что вы видели.

– Ты лжешь! Как связаны первая сцена со второй?

– Прекрати, – укорила его женщина. – Нам не следовало приходить. Этот способ ненадежен. Смотри – ему плохою.

Она обошла колодец, чтобы помочь провидцу выпрямиться, поднесла к его губам флягу со сладким элирским вином. Он был благодарен за ее помощь, но теперь, когда видения ушли, он куда больше бы хотел, чтобы клиенты ушли.

– При чем тут бхадрадомен? – настаивал мужчина. – Бхадрадомен изгнаны или уничтожены. Как бы не были связаны оба виденья, это все людские горести! – Голос его был легок, точно дуновение эфира, но отнюдь не мягок. В нем сквозил холод промороженых камней.

– Видения не подчиняются мне, – жестко ответил провидец. – Я не знаю, что вы узрели. Я не просил вас приходить, и я предупредил о границах, которые ставит мое мастерство. Не так ли?

– Так, – согласилась женщина. Сквозь вуаль проглядывали черты ее лица – в них читалось беспокойство. – Но театр, провидец! Они разрушали Старый царский…

– Не будем о видениях! Мы договорились.

– Но зачем людям губить столь древнее и прекрасное строение, когда они так им гордятся? – воскликнул мужчина. – Это безумие.

– А это было? – спросила женщина.

– Хватит! – рявкнул провидец. – Вы купили мой товар. Теперь ваши видения в вашей ответственности, не в моей. Вот и убирайтесь с ними!

Элиры отшатнулись, потрясенные на мгновение.

– Пусть будет так, – тихо произнес мужчина. – Если мы запросили больше, чем ты способен дать, мы приносим извинения. Благодарю.

Обернувшись, он бросил пару изумрудных дисков в горку бутылей с дорогими винами и тонких шелков, которой расплатились пришлецы.

– Очевидно, это целиком и полностью людские неурядицы, – заметил он. – Нас они не заботят.

– Нет? – переспросила женщина, подхватывая его за локоть.

Провидец наблюдал, как отворяется дверь, как две фигуры в одеждах цветов сумерек уходят в ночь.

Когда элиры скрылись из глаз, ясновидящий поднялся и откинул занавесь, скрывавшую ножки его кресла. Под креслом пряталась золотая клетка, а в ней находилось существо, сходное с человеком, чуть более локтя ростом. Кожа существа имела цвет серебра. Оно записывало что-то тростниковым перышком на листе пергамента знаками, ведомыми лишь самому существу и провидцу. Клетка служила ему для защиты – некоторые клиенты пытались причинить существу вред. Завидев провидца, создание отворило клетку и вышло.

– Все мои премудрости записал? – устало поинтересовался провидец.

– О да, – с поклоном ответил его среброкожий спутник. – Прочитать сейчас?

Провидец вздохнул.

– Я сказал что-то любопытное? – Снова эти игры…

Секретарь пожал плечами, изучая свои записи. У провидца скопился уже не один тюк таких вот записей, сделанных тайнописью, на случай, если они попадутся на глаза непосвященным. Прежде он часами мог изучать их, пытаясь найти в собственном бреду объединяющее начало. Теперь он забросил это занятие – не потому, что оно не давало плодов, а потому, что плодов находилось слишком много. Но записи он вел все так же аккуратно. По привычке.

Когда-то он собирался на деньги, собранные с наивных искателей истины, построить себе поместье, да как-то руки не дошли. Теперь он был вполне доволен жизнью в нищете, а плату принимал спиртным.

Потянувшись, провидец расчесал пятерней свои разноцветные волосы, с наслаждением скинул тяжелый балахон, оставшись в одних штанах – невысокий, крепко сложенный мужчина, на вид лет тридцати пяти. Он откупорил флягу с элирским вином, сделал глоток.

Он солгал элирам. Не в том, что не может объяснить увиденное – тут он не приврал ни капли, – а в том, что не может запомнить.

Отставив лозное вино, он налил себе кружку зеленого. Хороша лоза, да пьянит медленно. Если он налижется достаточно быстро, из памяти сотрется хотя бы часть зловещих, въедающихся в разум видений. Во всяком случае, на это хотелось надеяться.

– Зря ты пьешь, – укорил его секретарь.

В голову провидца пришла какая-то мысль.

– Я, кажется, знаю, кто они! Отступники… изгнанники… отвергнутые элир и людьми… Нет, вылетело. – Он сделал еще глоток. – Образ ушел. Не знаю я, кто они.

– А тебе не начхать?

– В общем, начхать.

– Что ж тебя проймет-то? – риторически вопросил среброкожий. Черные его глазки смотрели пристально и остро. – Нонче в твоем бреду еще меньше смысла, чем обычно. «Всадник. Скачет, чтобы предупредить их.» Такие вот перлы.

Провидец отвернулся.

– Так что не знаю, откуда взялась твоя первая фраза, – продолжал секретарь. – Помнишь?

– Нет.

– Смотри. – Секретарь указал на строку рун, казавшихся более остроконечными, более зловещими, чем остальные. Руны словно бы шевелились на пергаменте.

– Твой почерк мне не разобрать, – пробормотал провидец, и тут же пожалел об этом. Голос секретаря пробудил память о том, как с его собственных губ слетают нелепые, жуткие слова…

– Тут сказано «Бхадрадомен восстали. Бхадрадомен восстали».

Пролог второй.

Семя тьмы

– Царь недоволен, – объявил придворный.

Этот чернобородый мрачный тип настиг драматурга сразу после представления – как только зрители покинули театр – и зажал в углу за кулисами.

– Царь вправе не любить мои пьески, господин Поэль, – ответил Сафаендер. – Это совершенно необязательно.

– Царь более чем недоволен!

– И чем же, позвольте осведомиться, вызвано такое неудовольствие?

– Не лукавьте. Вы написали и поставили пьесу, высмеивающую царя Гарнелиса.

– Если вам так угодно ее воспринимать. В моей пьесе выведен царь, впавший в старческое слабоумие, растрачивающий богатства страны на некую безумную и никому не нужную стройку, и ради этого обращающий в рабство собственный народ. Но зовут его не Гарнелис.

– Всем понятно, на кого вы намекали.

– Да. Это называется сатирой.

– Вы попытались выставить Его Величество в глупом виде!

– А что: наш царь уже выше критики? В прошлом, сколько мне помнится, он умел над собой посмеяться. Разве у его подданных нет права высказывать свое мнение? Или свободу речи у нас загадочным образом отъяли?

Придворный примолк. Глаза его казались колодцами темноты.

– Многое изменилось, – напористо проговорил он.

Сафаендеру стало зябко.

– Действительно, изменилось, – пробормотал он. – Царь потерял чувство юмора. Да это катастрофа.

– Для вас.

– Я не сниму спектакля, пока меня не заставят силой.

– Тогда поищите для него новую сцену, – посоветовал господин Поэль. – Ваше дозволение на постановки более недействительно. Царь избрал для своего монумента новое место.