Шутник, стр. 21

Эйлин Риверс была расстроена, и причина расстройства заключалась в том, что она уже неделю не видела Джима Карлтона. Она страшно злилась на самое себя за то, что это волновало ее. Мистер Стеббингс, не обладавший излишней чувствительностью, все же догадался, что у его любимой работницы настроение далекое от нормального. Он спросил ее, здорова ли она, и посоветовал съездить на недельку в Маргет. Он всем, при всех недугах, и душевных и телесных, рекомендовал Маргет, так как когда-то, очень давно, вылечился там от коклюша. Но погода была неподходящая для Маргета, да и Эйлин ехать туда нисколько не хотелось.

— Я припоминаю, что много лет тому назад я посоветовал мисс Мерси Гарло…

— Вы вели дела семейства Гарло, мистер Стеббингс?

— Да, — сказал он, — это было очень ответственное дело. Я не жалел, когда молодой мистер Гарло взял другого юриста.

Больше он ничего не сказал, и этого было для него слишком много, но все-таки по игре случая Эйлин опять столкнулась с именем Гарло. Мистер Стеббингс как-то послал ее взглянуть в кассовую книгу по делу одного из клиентов; она быстро нашла нужную запись и, проводя пальцем по указателю, чтобы не пропустить чего-нибудь, остановилась на словах:

«Гарло — Мерси Милдред».

«Гарло — Стрэтфорд Селвин Мортимер».

Она отыскала соответствующую страницу и около четверти часа просидела над счетами покойной мисс Мерси, суровой, эксцентричной женщины, и нашла в них следующую запись:

«Л.Эдвинс — 125 фунтов». Через несколько месяцев: «Л.Эдвинс — 188 фунтов, 17 шиллингов, 4 пенса».

Она знала, кто такая мисс Эдвинс, потому что прочла копию завещания мисс Мерси Гарло, заинтересовавшись после посещения Дартмура личностью миллионера.

Эйлин открыла счета Стрэтфорда, они были ничтожны. Очевидно, мистер Гарло не производил уплат через своего нотариуса.

Она вернулась к главному своему занятию — изумлению и негодованию, вызванному поведением мистера Карлтона относительно Эйлин Риверс. Он знал ее адрес, но она не была вызвана свидетельницей, очевидно, не без его влияния. Но и это не оправдывало недели забвения.

«Смешно! — говорила с упреком благоразумная часть ее существа. — Ведь ты его почти не знаешь. И только потому, что он был вежлив и два раза пригласил обедать (и оба раза по делу), ты требуешь, чтобы он вел себя, как жених».

Она, конечно, могла бы написать ему, для этого были причины, и она начала письмо, но неприличие ее поведения устыдило даже не очень благоразумную ее часть.

Миновала суббота, затем воскресенье. Эйлин сидела дома «на случай» оба дня. И вдруг совершенно неожиданно, когда уже пропала надежда, Джим пришел в воскресенье вечером.

— Я уезжал в провинцию, — сказал он. — Не хотите ли вы куда-нибудь пойти? Вы уже обедали?

Она уже обедала.

— Тогда пойдемте прогуляемся, такой славный вечер. Выпьем где-нибудь кофе.

Ей надо было бы дать ему понять, что он слишком настойчив, но вместо этого она надела пальто и шляпу и через минуту уже шла с ним по улице.

— Я беспокоился за вас, — сказал Джим.

— Неужели?

Ее удивление было непритворно.

— Да, немножко. Ведь вы говорили, что миссис Гиббинс поверяла вам свои горести? Или, может быть, речь шла о другой уборщице?

В его голосе действительно слышалось беспокойство.

— Я говорила о миссис Гиббинс. Иногда она бывала очень откровенна.

— Рассказывала она вам что-нибудь о своем прошлом?

— О, нет, — быстро ответила Эйлин. — Больше всего она говорила о своей матери, которая умерла года четыре тому назад.

— А когда-нибудь она упоминала крещеное имя своей матери?

— Луиза, — без запинки ответила Эйлин. — Вы ужасно таинственный, мистер Карлтон. При чем тут миссис Гиббинс?

— При том, что ее звали Энни-Мод, а денежные письма, приходившие к ней каждый квартал, были адресованы «Луизе», и потом адрес переписывался почтовой конторой. Сегодня пришло письмо.

— Бедняжка, — сказала девушка.

— Да.

— Но не странно ли это? Помните, я вам говорил о восемнадцати тысячах полицейских и о почтенных людях? Теперь они все волнуются, потому что мать миссис Гиббинс звалась Луизой. Это открытие — мне не следовало допрашивать вас, потому что я уже все знал, — установило два факта: во-первых, пятнадцать лет тому назад миссис Гиббинс совершила преступление, а во-вторых, она умерла второй раз!

Джим вдруг остановился и тихонько засмеялся.

— Не говорите, что я подражаю газетной статье, я и так это знаю. Но все это так сложно… Что же мы решили? Кофе или обед?

— Вы сказали — кофе, — напомнила Эйлин.

Ресторан был переполнен, и, выпив кофе, они поспешили уйти.

Они шли по Ковентри-стрит, когда мимо них проехал большой автомобиль. Им управлял человек в вечернем туалете, они заметили бриллиантовые запонки, огонек сигары.

— Никто на свете так не сияет, как Гарло Великолепный, — сказал Джим. — Что он делает в этой части света в такое время?

Автомобиль величественно повернул направо. Казалось, будто он участвует в какой-то пышной процессии. Эта мысль им обоим пришла в голову.

— Его должен был бы сопровождать оркестр!

— Я тоже это подумала, — засмеялась девушка. — Он ужасно напугал меня, когда пришел вечером на квартиру дяди. В ту минуту, когда я отворила дверь, он выглядел таким громадным, могущественным, неприступным, что моя душа содрогнулась.

Вдруг Эйлин почувствовала свою руку в руке Джима Карлтона. Он раскачивал ее взад и вперед, как делают дети, когда идут за ручку. Строгая половина Эйлин Риверс закрыла глаза и сделала вид, что ничего не замечает.

— У меня такое теплое чувство к вам, — тихо сказал Джим, — сам не знаю почему. И если вы опять заговорите о полицейском волоките, я никогда вам не прощу.

Три человека внезапно появились из боковой улицы. Они громко и грубо спорили между собой и медленно шли им навстречу. Джим осмотрелся; единственный человек на улице шел в противоположном направлении и разминулся с ними, может быть, минуту тому назад.

— Перейдем на ту сторону, — сказал он, взял Эйлин под руку и быстрым шагом перевел на противоположный тротуар.