Лицо во мраке, стр. 44

Глава 42. Наводчик

Комнаты мистера Торрингтона в отеле «Ритц-Карлтон», где он был записан под именем Брауна, были одними из самых роскошных и дорогих в гостинице, не отличавшейся дешевизной. У него бывало мало посетителей. Служащие отеля видели его редко. Его знали только управляющий да коридорный, подававший ему обед в его личную столовую. Все знали, что он не любит гостей. Поэтому когда однажды в контору отеля явился маленький, бедно одетый человек и попросил, чтобы о нем доложили Торрингтону, дежурный клерк подозрительно осмотрел его.

— Лучше напишите ему, — сказал он. — Мистер Браун никого не принимает.

— Меня он примет, — сказал уверенно маленький человек. — Кроме того, он велел мне явиться.

Клерк отнесся к этому скептически.

— Я узнаю, — сказал он. — Как ваше имя?

Посетитель назвал себя, и клерк ушел в маленькую комнату, откуда он мог по телефону узнавать желания обитателей отеля так, что посетители не могли слышать часто нелестные описания их наружности. Он вернулся очень скоро.

— Мистер Браун не назначал вам свидания. Откуда вы?

Маленький человек ответил:

— Я от… — он назвал известное акционерное общество алмазных россыпей в Южной Африке.

Клерк опять скрылся в соседней комнате и, вернувшись, позвал мальчика.

— Отведите этого господина к мистеру Брауну, — сказал он, — и подождите в коридоре, чтобы проводить его обратно.

Мистер Браун писал письмо, когда незнакомец вошел в его комнату. Браун пристально посмотрел на посетителя сквозь блестящие стекла своих очков.

— Вы от де Берса? — спросил он.

— Нет, собственно говоря, не от де Берса, мистер Браун, — ответил маленький человек с заискивающей улыбкой. — Но все же я знавал вас в Южной Африке.

Браун указал ему на стул.

— Когда это было? — спросил он.

— До того, как вы попали в беду, мистер Браун.

— Вы должны были быть тогда очень молодым, мой друг, — ответил Браун с легкой усмешкой.

— Я старше, чем кажусь. Я пришел, мистер Браун, потому что мне плохо живется, и я думал, что вы поможете мне, как старому другу, в беде, если можно так выразиться.

— Я охотно помогу вам, если ваша история окажется правдивой. У меня прекрасная память, и я не забываю друзей, но я не помню вашего лица. Где мы встречались с вами?

Посетитель ответил наугад.

— В Кимберли, — сказал он, так как знал, что Кимберли — центр разработки всех алмазных россыпей.

— Да, я бывал там, и всякий, имеющий отношение к алмазным россыпям, рано или поздно попадает туда. Вы, наверное, помните имя, которое я носил тогда?

Теперь посетитель знал, что ответить:

— Я помню, — уверенно сказал он. — Но ничто не заставит меня произнести его. Если человек хочет называться Брауном, для меня достаточно и этого имени… Сказать вам по правде, — здесь на него нашло вдохновение, — я был осужден в то же время, что и вы.

— Значит, товарищи по заключению? — сказал Браун с добродушной усмешкой и сунул руку в карман. — Я не помню вас, я старался забыть многих, которых знал на каторге.

На столе лежало письмо, только что написанное стариком. Посетитель увидел размашистую подпись, но бумага была слишком далеко от него, чтобы он мог разобрать почерк. Если бы он имел предлог, чтобы обойти вокруг стола, он мог бы вполне удостовериться, что его сведения были правильны, и, кроме того, узнать одно обстоятельство, о котором никто еще не подозревал.

Старик вынул бумажник и положил на стол деньги.

— Надеюсь, что в дальнейшем вам повезет больше, — сказал он.

Маленький человек взял бумажку, скомкал ее и на глазах своего изумленного благодетеля бросил в сторону горевшего камина, находившегося за спиной Брауна.

Мистер Браун на секунду повернул голову в ту сторону, и этого было достаточно гостю, чтобы прочесть подпись.

— Я не хочу ваших денег, — сказал маленький человек. — Вы думаете, я пришел сюда из-за них? Вы можете оставить деньги у себя, Торрингтон!

Дэниел Торрингтон пристально взглянул на посетителя.

— Значит, вы знаете мое имя? Поднимите деньги и не будьте дураком! Что вам нужно, если не деньги?

— Пожать вам руку, — проговорил тот, но все же поднял смятую бумажку, которую постарался забросить не слишком далеко.

Торрингтон проводил его до двери, затем вернулся к столу, стараясь вспомнить лицо этого человека. Никто в тюрьме не знал его настоящего имени, он был лишь номером среди других безымянных номеров. Однажды один из надзирателей по забывчивости назвал его Брауном, и эта кличка осталась за ним. Каким образом этот человек мог знать?..

Тут его взгляд упал на письмо, и он понял. Чего хотел этот незнакомец? Что было причиной его визита? Он никогда не слышал о наводчиках и о том риске, которому эти «репортеры» преступного мира подвергаются. Но существовали люди, пользующиеся их услугами.

Глава 43. Дора говорит откровенно

После посещения дома Маршалта Мартин отправился домой, внешне невозмутимый. Доры внизу еще не было видно, и он отказался завтракать без нее. Он получил несколько писем, но сначала лишь бегло просмотрел их, а потом ознакомился с их содержанием. Мартин рассеянно пытался написать на одно из них ответ, когда в комнату вошла Дора. Она была в легком капоте — она редко одевалась до завтрака, если не было какого-нибудь дела. По первому взгляду он увидел, что она плохо спала. Вокруг ее красивых глаз лежали тени и легкие морщинки, которых не было до сих пор. Он пожелал ей доброго утра и продолжал возиться с письмом, но вскоре положил перо на письменный стол.

— Дора… чем ты занималась до того, как встретила меня?

Она подняла глаза от газеты, которую лениво просматривала.

— Что ты хочешь сказать? Играла на сцене.

— Но как ты начала эту карьеру? Я никогда не спрашивал тебя, дорогая.

Она снова принялась за просмотр газеты, ожидая разъяснения его вопроса. Но он молчал, и тогда она сказала:

— Сначала была хористкой в кочующей труппе. Труппа распалась, и я осталась в захолустном городке. У меня не было денег даже на обратный проезд в Лондон. Три месяца я выступала, демонстрируя искусную стрельбу, потом попала в другую труппу, где мне приходилось исполнять всевозможные роли и обязанности от героини до театрального плотника. Я теперь знаю проводку электричества лучше любого монтера…

Она внезапно остановилась.

— Я делала все, — коротко закончила она. — Почему ты заговорил об этом?

— Так, хотел узнать… — ответил Бонни. — Странно, но я никогда не представлял себе этого более или менее ясно.

— Когда я встретилась с тобой, я уже была на пути к славе провинциальной актрисы. Все же я добилась бы немногого. Провинциальная актриса зарабатывает мало, и я думаю, что честным путем я никогда не приобрела бы уютного маленького особняка на Керзон-стрит. Почему ты спрашиваешь?

— Где ты встретилась с Маршалтом?

Она снова взялась за газету. Он увидел, как дрожала ее рука, и не повторил вопроса. После некоторого молчания она ответила:

— Здесь, в Лондоне. Лучше бы я умерла!

Вопрос этот был болезненным для обоих.

— Дора, ты любила его?

Она покачала головой:

— Я ненавижу его, ненавижу! — воскликнула она с такой силой, что он был поражен. — Ты не веришь мне? Ты убедил себя, что я не была тебе… верной женой. Я знаю, ты так думаешь. Но я расскажу тебе все. Я любила его. Я хотела порвать с тобой, настоять на нашем разводе. Но я была добродетельна, настолько добродетельна, что надоела ему. Я немного старомодна в этом отношении. И, кроме того, добродетель имеет свои выгодные стороны. Легкодоступные женщины напоминают легко добытые деньги: их не держат долго и, когда они растрачены, ищут новых. Женщина может удержать мужчину только его желанием, Бонни. Когда он умер, я все поняла. Я даже не говорю о его действительной смерти, а о той ужасающей перемене, которую я почувствовала в нем по отношению к себе. То же самое я испытала, когда Одри умерла для меня. Да, она теперь мертва для меня, а когда-то наше родство, наши отношения, какими бы плохими они ни были, все же имели какое-то значение…