Банкир, стр. 210

Водитель такси гнал машину во всю мочь вверх по Третьей авеню. Он не придерживался двадцати двух миль в час, той скорости, с которой было согласовано переключение светофоров, а вырывался вперед и резко тормозил на каждом перекрестке, чтобы несколько секунд ждать зеленого света.

Палмер был буквально зачарован удивительной неспособностью водителя извлечь хоть какой-нибудь вывод из того факта, что он регулярно попадал на красный свет, который лишь чуть погодя сменялся зеленым. Палмер уже собрался было объяснить водителю это явление, но решил промолчать. И как бы отплатив Палмеру за его нерешительность, водитель рванул на ужасной скорости, передачи протестующе взвыли. В результате машина примчалась к очередному красному свету, настолько опередив цикл переключения, что прошло целых пятнадцать секунд, прежде чем зажегся зеленый сигнал.

Пока они ждали, внимание Палмера привлек человек, который стоял возле почтового ящика, размеренно и тяжело ударяя по его крышке. Под сероватой, наверно уже трехдневной, щетиной был рот — беззубый, благодаря чему нос нависал над подбородком. Палмер высунулся из окна машины, пытаясь разобрать, что бормочет этот житель Нью-Йорка.

— …гнилой, паршивый и вонючий…— Он выдерживал ямб, подчеркивая размер четкими сильными ударами, от которых почтовый ящик приглушенно гудел.

— …и я вовек не захочу увидеть их, во… век о…пять. — Точный ритм завораживал.

Хотя красный свет уже сменился зеленым, оба — и Палмер, и водитель такси — этого не заметили, целиком захваченные зрелищем.

— А людям не узнать вовек, где верный, верный, верный, верный путь. — Бум, бум.

Житель Нью-Йорка оторвал взгляд от почтового ящика и заметил Палмера и водителя такси, наблюдавших за ним. Он широко улыбнулся, сопроводив улыбку жестом человека, полностью смирившегося со всем на свете. Палмер увидел розовые десны, усеянные коричневыми язвами.

— Другими словами, — заявил житель Нью-Йорка, — они больше ничего не могут мне сделать.

Шофер дернулся, включил скорость, и машина с ревом ринулась вперед по Третьей авеню — Они действительно не могут, — подтвердил водитель.

— Не так уж много осталось сделать, — сказал Палмер.

— Несчастный ублюдок. — Водитель внезапно крутанул влево и помчался к западу по боковой улице. — И мне осталось не так уж много лет, — задумчиво произнес он, — до того как я начну разговаривать сам с собой на улицах.

— Господи!

— Ни у кого не будет иначе, — угрюмо добавил водитель. — Ни у кого.

До конца пути он молчал. Палмер вышел из такси и отпер дверь дома с бетонно-ажурным фасадом. Он нажал на дверную ручку так слабо, что дверь приоткрылась, наверно, не более чем на несколько сантиметров. Проклятый старый клоун, мысленно выругался Палмер, под замок бы его куда-нибудь. На обществе лежит обязанность скрывать свои наиболее очевидные изъяны. Напряжением воли, гораздо большим, чем того требовала задача, Палмер собрал силы и, нажав рукой на дверь, распахнул ее. От нажима суставы пальцев заныли. Он вошел в дом и тихо закрыл за собой дверь, радуясь теплу, особенно ощутимому после холодной улицы. Постоял в темноте, поглаживая руку. Потом повесил пальто и шляпу, снял туфли и, бесшумно двигаясь, отыскал на стене выключатель. Осветил лестницу и медленно поднялся по висящим в воздухе дубовым ступенькам на второй этаж. Добравшись туда, он выключил свет над лестницей и, осторожно продвигаясь в темноте, прошел в кухню.

Закрыв за собой дверь кухни, он включил свет и опустился на какую-то табуретку, обессиленный так, что секунду-другую не мог пошевелиться. Впервые, насколько он мог припомнить, подъем по лестнице вызвал у него головокружение.

Наконец он смог открыть холодильник и налить себе стакан молока. Стал пить и услышал какое-то движение за дверью. С замирающим сердцем он понял, что Эдис проснулась и, очень возможно, надевает халат. И тут же дверь в кухню распахнулась. Эдис уже была без всякой косметики. Широкая яркая бирюзовая лента придерживала ее тусклые, зачесанные со лба назад волосы, чтобы они не падали на лицо, покрытое тонким слоем какого-то увлажняющего крема, который, как Палмер знал по опыту, действительно оставался всю ночь странно влажным на ощупь. Какое-то время Эдис смотрела на него ничего не выражающим взглядом, лишь немного прищурив свои светло-карие глаза, что, впрочем, могло быть вызвано ее внезапным переходом из темной комнаты в светлую. Потом она подошла к столу и, взяв туфли Палмера, которые он умудрился поместить рядом со стаканом молока, наклонилась и поставила их на пол.

— Понадобилось всего десять лет, чтобы выбить из Вуди эту привычку, — заметила она. — Думаю, ты тоже не безнадежен. — Она помолчала. — Ты ужасно выглядишь.

— Ужасно себя чувствую.

— Виски и шампанское?

— И предательство.

Она прищурилась:

— Предательство?.. Мак Бернс?

— Ты очень проницательна. — Не могу даже сказать, чтобы оно меня особенно удивило. — Палмер взял стакан с молоком. — Он с самого начала работал на Джет-Тех, задолго до того, как я вообще здесь появился.

— Что у тебя с рукой? — спросила она.

Палмер нахмурился. — Что такое?

— Вудс, ты знаешь о чем речь. Что с твоей правой рукой? Ты то и дело потираешь ее. Суставы распухли и красные. Палмер устало пожал плечами: — Я его ударил.

— Бэркхардта?

— Бэркхардта? — уставился на нее Палмер. — Откуда, черт побери, ты взяла?

— Именно он запихнул тебя в это змеиное гнездо, — сказала она. — А-а, понимаю. Ты неправильно выбрал мишень. Бернса.

Он немного помолчал, не в силах шевельнуть языком. Потом:

— Может быть.

— Значит, вся эта полная патриотического духа борьба со сберегательными банками с самого начала была липой.

— Вовсе нет. Просто Джет-Тех подбросил им подкрепление.

— Но твоя работа! Все эти совещания до поздней ночи, твои увеселительные прогулки почти по всей периферии штата, все те вечера, и ночи, и дни, когда тебя не было дома… Все это собаке под хвост?

Он медленно кивнул и почувствовал, что от усталости голова начинает клониться вперед.