Банкир, стр. 197

— В сущности, мне совсем не хочется идти, — говорила Эдис, сидя перед зеркалом туалетного столика и равнодушно нанося на лицо тон. Мелкая сетка почти незаметных морщин уже скрылась под гладкой девичьей маской.

Закончив бриться во второй раз за этот день, Палмер вышел из ванной комнаты. Он знал, что, даже когда он не свежевыбрит, это у него, как у блондина, не заметно, но вечером, проведя рукой по щеке, он ощутил шершавость, и именно она, а не какой-либо внешний признак заставила его побриться еще раз.

— Это может оказаться даже любопытным, — ободряюще сказал он. — Там будут знаменитости, кроме нас с тобой. И будет изысканный стол.

— Если любишь еврейскую кухню, — добавила Эдис почти sotto voce [Вполголоса (ит.)], не открывая рта, занятая подкрашиванием губ.

— Я слышу недоброжелательную нотку.

Эдис вздохнула:

— Можно хорошо относиться к евреям и не любить их кухни. Еда всегда переварена, и в ней недостает приправ. Многие мои друзья просто терпеть не могут еврейской кухни. Палмер изобразил смешок, ему очень хотелось привести Эдис в лучшее расположение духа: — Это напоминает мне шутку, рассказанную Бернсом.

Эдис подняла брови:

— Вы так проводите с ним время?

— В Бруклине открылся китайский ресторан, — торопливо продолжал Палмер. — Первый же посетитель, просмотрев меню, воскликнул: «Помилуйте, у вас тут pizza, lasagna, manicotti, parmigiana [Названия итальянских блюд.] из баклажанов! И вы называете это китайской кухней?» Официант ответил, пожав плечами: «Что поделаешь? Мы же находимся в еврейском районе».

Эдис кончила подкрашивать губы и принялась за глаза.

— Эта шутка, — произнесла она тихо, каким-то отсутствующим голосом, явно сосредоточив все внимание на глазах, а не на своих словах, — смешна только для ньюйоркца. Если ты хочешь привести меня в хорошее настроение, напрасно стараешься.

— Зачем, черт побери, мне нужно твое хорошее настроение? — спросил Палмер, достаточно уязвленный для того, чтобы выбирать слова. — Ты мне нравишься, какая ты есть.

— Вот именно, дорогой, — пробормотала она, осторожно проводя вдоль века темно-коричневую линию. — Скажи мне только одно, и я поеду в «Плаза» если не с радостью, то по крайней мере без особой злости.

— Спрашивай.

— Скажи, что мы можем приехать в девять и уехать в десять.

— Мы можем приехать в девять, но я не могу уехать оттуда в десять.

— А я? — настаивала она.

— Как хочешь.

— Договорились. — Теперь она занималась ресницами, нанося черную тушь резкими движениями снизу вверх. На глазах у Палмера лицо Эдис приобретало краски и становилось интересным. Из женщины с бледным, каким-то застиранным, почти монашеским обликом Эдис превращалась в красавицу. Он прислонился к стене рядом с зеркалом и продолжал наблюдение.

Поскольку был запланирован довольно обильный стол а-ля фуршет, гости были приглашены в «Плаза» к 7.30 вечера. Тем не менее, прибыв к 9 часам, Палмеры обнаружили полупустой зал. На столах благодаря огромному опыту обслуживающего персонала только начинали расставлять блюда с закуской.

Палмер вручил отпечатанный пригласительный билет одетому в униформу метрдотелю, который, сделав шага два в комнату, объявил негромким, но хорошо поставленным голосом:

— Мистер и миссис Вудс Палмер-младший, — читая каллиграфическую надпись на плотной зеленоватой карточке.

Несколько человек, стоящих недалеко от двери, сразу же прервали беседу и широкими улыбками приветствовали чету Палмер. Как бы по команде, джаз из семи человек разразился замысловатым ча-ча с похожими на пистолетные выстрелы ударами барабана-бонго и шипящей трясучкой маракаса.

От группы отделился мужчина с приятным лицом. Хотя до этого они встречались только однажды в Олбани, Палмер слышал о нем довольно много. Под редкими, подстриженными ежиком волосами помощника губернатора штата виднелась лысина, настолько розовая, насколько вообще может стать таковой человеческая кожа без какого-либо искусственного вмешательства. Будучи по профессии инженером, он, прежде чем заняться политикой, несколько лет преподавал в одном из местных колледжей. Что-то и сейчас осталось в нем от профессора, решил Палмер. Хотя бы, например, его стремление к систематизации, которое проявлялось и при обсуждении политических дел. Он был также одним из немногих знакомых Палмеру профессиональных политических деятелей, чье лицо с годами избороздили морщины, устремленные вверх, а не складки и морщины, бегущие вниз, характерные для людей, одержимых постоянным беспокойством. Глаза у помощника губернатора были почти такие же голубые, как у Бэркхардта. Над ними возвышался лоб, изрезанный горизонтальными линиями, что показалось Палмеру признаком веселого цинизма.

— Вудс, — произнес он низким, невозмутимо размеренным голосом, — очень любезно с вашей стороны, что вы пришли.

— Губернатор, это моя жена, Эдис.

— Очень рад, миссис Палмер. Позвольте представить вас моей жене, Сайме. Дорогая, мистер и миссис Палмер из «Юнайтед бэнк». — На лице маленькой женщины появилась какая-то смятенная улыбка, обычная для матерей, чьи дочери выходят замуж.

— Здравствуйте, миссис Адлер, — сказала Эдис. — Для вас это, конечно, большое событие. Столько всяких забот.

Миссис Адлер пожала своими узенькими плечами — жест самоуничижения в какой-то мере.

— У меня ведь не так много дочерей, которых надо выдавать, — сказала она и повернулась к стоящей рядом с ней девушке. — Вот — невеста. Мим, познакомься, мистер и миссис Палмер. Моя дочь Миранда, а это ее жених.

О девушке вряд ли можно было сказать, что она достигла брачного возраста. Палмер улыбнулся ей и в ответ получил странную, усталую улыбку. Он почувствовал, как Адлер прикоснулся к его руке и ловко отвел его от этой группы, встречающей гостей.

— Дитя моей старости, — пробормотал он вполголоса.

— Сколько их еще у вас? — спросил Палмер.

Они направлялись к бару.

— Два сына. Обоим больше тридцати, и у каждого по двое детей. Мим еще учится в колледже. У нее с мальчиками большая разница в возрасте.