Банкир, стр. 160

На широкой автостраде Нью-Ингленд ярко-красный «корвет» с предательской легкостью делал 90 миль в час. И не успели они оглянуться, как оказались за Стамфордом, где свернули, полагаясь скорее на интуицию, и через несколько минут обнаружили нечто вроде гостиницы-мотеля. В огромной кровати из двух сдвинутых вместе они провели время до полуночи. И теперь Вирджиния настояла, чтобы назад в Нью-Йорк они ехали по более старому шоссе Меррит Паркуэй. Имеющее много светофоров, узкое и с более строгими ограничениями скорости, оно удлинило обратную поездку.

— Я тебе когда-нибудь говорила, что ненавижу спортивные машины? — спросила Вирджиния.

Палмер взглянул на стрелку спидометра и увидел, что она колеблется на 70 [Цифры на спидометре показывают мили, 1 миля равна 1603 м.]. Он отпустил акселератор. — Почему?

— Мужчину, ведущего спортивную машину, совершенно не интересуют женщины.

— Это факт?

— У него интимная близость с машиной, а не с сидящей рядом девушкой.

— Особый вид педерастии, так, что ли?

— А из-за этих чертовых сидений-люлек нельзя обниматься.

— Вот здесь ты права. — Палмер посмотрел на спидометр, скорость была пятьдесят пять. — Спортивные машины так послушны каждому движению водителя, что он должен концентрировать на них все свое внимание.

— А не на мне.

— Думаю, ты еще в состоянии вспомнить, что последние несколько часов на тебе концентрировалась вся моя энергия, если не сказать свирепость.

— Гм. Там ты был довольно-таки свирепым. Для такого пожилого человека, как ты.

— Спокойно. Не забывай, что я веду машину.

— Ты не дашь мне забыть это.

— Для пожилого человека я все-таки слишком молод, чтобы погибнуть в автомобильной катастрофе.

— Я просто пошутила.

— У меня и так сколько угодно больных мест.

Она начала поглаживать его бедро.

— Если хочешь, мы можем вернуться назад и побыть еще несколько часов в отеле, я бы сделала массаж.

— Перестань.

— Я неплохая массажистка.

— Не надо, черт побери.

— Это одно из больных мест?

— Ох, да.

— Именно здесь?

— Ну, пожалуйста!

— Оно, похоже, не больное, а просто безжизненное.

— Ты напоминаешь мне, — сказал Палмер, обнаружив, что ему трудно говорить нормальным тоном, — человека, который убил родителей, а затем потребовал особого обращения с ним, потому что он сирота. Прекрати.

— Я ошиблась. Это не умерло. Видишь?

— Через секунду я вывалюсь в траву.

— Не надо. Ты привлечешь полицейских.

Он вздрогнул.

— Боже мой, у тебя холодные руки. Прекрати.

Посмотри на спидометр, стрелка опять показывает 70. Я серьезно говорю, прекрати.

— Хорошо. — Она как можно дальше отодвинулась от него в своем сиденье-люльке. — Знаешь, что говорят о холодных руках?

— Я знаю, что говорят о подобных вещах в движущейся машине.

— Ты просто не можешь понять. — Она мягко рассмеялась и плотнее запахнула пальто. — Я пытаюсь наверстать двадцать лет за несколько недель.

— Ты хочешь сказать, что за двадцать лет ты не…

— Не совсем так, — прервала она. — Потому что были какието моменты, без особой охоты. Все было настолько плохо, что после я целыми месяцами избегала интимных отношений. Мог пройти даже целый год, и я решала, что я не просто холодная, а целиком замороженная. Но потом я брала себя в руки. Встречала когонибудь. Поразительно, насколько все это шаблонно — свидание днем за ленчем. Обеденное свидание. Свидание в ночном клубе или театре. Обед в его квартире. Попытка ухаживать. Какое-то «да». Какое-то «нет». Что-нибудь. Не имеет значения. Потому что иначе это плохо кончается. Или кончалось для меня. Теперь ты… Она долго молчала. — Можно включить радио? — наконец спросила она.

— Нет. Это не поможет. Лучше продолжай говорить.

— Как хочешь. — Она хотела поджать под себя ноги, но сиденье не позволило. — Ну, ладно, во всяком случае, теперь появился ты. Я как сейчас помню первый вечер в квартире Мака.

Это было первое импульсивное действие, которое я когда-либо совершала. Я правильно сказала? Какую-то минуту я лихорадочно размышляла; старый мозг Вирджинии Клэри, как всегда, настраивал меня против мужчины. В следующую минуту я перестала думать и мы уже обнимались, и ты знаешь, какие «русские горы» начались с того дня. И позже, когда щелкнув, мой мозг вновь включился, первой моей мыслью было — как здорово, когда не думаешь.

— Короче, ты ссылаешься на временное безумие.

— О, ты совершенно ничего не понял. Раньше, в баре, ты это понял. Ты сказал, что я слишком умна, чтобы легко проводить время с мужчинами. Не знаю, как насчет ума. Но я знаю, что множество вечеров я испортила тем, что сидела и думала. Это не принято делать в обществе представителя противоположного пола, разве что на работе и в тому подобных местах. Но когда вас только двое, тогда от вас ждут эмоциональной реакции: принимать его сигналы, передавать какие-то свои собственные. Пусть жизнь идет своим чередом.

— Ты так и поступаешь.

— Так тебе кажется.

— Очень даже кажется.

— Потому что я способна отвечать таким образом тебе. Ты первый за…— меня уже тошнит повторять — двадцать лет. Все очень странно. — Она достала из сумки две сигареты, закурила обе и протянула одну ему.

Палмер приоткрыл окно со своей стороны, чтобы дым выходил из их маленькой машины. Холодный ветер дунул ему в левое ухо.

— Почему странно? — спросил он.

— Потому что обычно так не бывает. Ведь можно подумать, что только эмоционально свободный человек способен разморозить меня. А ты совершенно не такой человек. Ты — мой двойник. Только ты был заморожен еще больше.

— В течение сорока пяти лет.

— Приятно, что ты так решительно в этом признаешься.

— Это правда. Я уже говорил тебе, помнишь?

— Я не поверила, — сказала она, — мне и сейчас трудно в это поверить. Почему именно ты должен был растопить меня? А вообще-то все очень просто. Мы ценим друг друга, потому что никто из нас не делает из нашей связи проблемы. Мы не доигрываем потому, что не умеем целиком отдаваться чувству. И это даже лучше для нас обоих, спокойнее.