Банкир, стр. 100

Когда Палмер проснулся, светящиеся стрелки часов показывали 9.30. Он повернулся, чтобы дотронуться до Вирджинии, но не нашел никого рядом с собой.

Усевшись на постели, он осмотрел темную комнату. И тут же услышал, что где-то в квартире выключили душ; минутой позже раздался резкий шорох раздвижной двери; судя по звуку, это была дверь душевой. Он перебросил ноги через край кровати и встал. И тут же снова сел.

Криво усмехаясь, он снова начал подниматься, на этот раз гораздо медленнее, чувствуя, как длинный мягкий наплыв боли охватил мышцы бедер и спины. Он оглянулся, ища трусы, обнаружил их под черной комбинацией и надел. Потом, пройдя босиком в гостиную, он нашел ванную комнату и постучал в дверь.

— Ты в приличном виде?

— Всегда.

Он открыл дверь и остановился, любуясь ее телом, пока она вытиралась. В слабом освещении спальни она казалась мягкой и податливой — плавные линии, округлые выпуклости. Здесь же, при ярком свете люминесцентных ламп он увидел тонкие борозды ребер и игру мускулов на ее предплечьях и икрах.

— Я бы хотела запрятать твой взгляд в бутылку, — сказала она, на мгновение перестав вытираться. — Мне хотелось бы закупорить эту бутылку и открывать ее только в тех случаях, когда мне будет нужна моральная поддержка.

— В моей поддержке нет ничего морального.

— Вот именно. — Она кончила вытирать ноги и выпрямилась. — Немного поздно спрашивать, — продолжала она, — но, кажется, я тебе нравлюсь.

— Да.

Ее глаза расширились:— Ты сказал это без запинки.

Он нахмурился:— Не надо язвить. Сегодня ты сделала для меня достаточно много без этого.

Она слегка наклонила голову, как будто стараясь лучше расслышать его слова. — А я все время думала, что ты делаешь это для меня.

— Ну, понимаешь, — начал он, — в твоей жизни, вероятно, найдется еще дюжина мужчин, готовых наброситься на тебя при первом удобном случае…

— Откуда ты столько знаешь обо мне, — прервала она, — и о дюжине мужчин в моей жизни?

— Я не знаю, но ты очень привлекательна.

— Спасибо. — Она повернулась к зеркалу над умывальником и начала пальцами взбивать волосы. В зеркале их взгляды встретились. — Я собираюсь удивить тебя, — сказала она.

— Опять?

— Видишь ли, — продолжала она, — я… как мне тебя называть? На работе я знаю, а здесь как?

— Очень долго меня называли Младшим, — ответил Палмер. — Никогда не пытайся делать этого.

— Видишь ли… Вудс, — сказала она, — Вуди?

— Давай, давай. Мучайся.

Она повернулась и, улыбаясь, посмотрела на него. — Вудс, я хочу сделать удивительное признание. По крайней мере для меня оно удивительно. Я подсчитала, пока принимала душ. Уже почти два года, как со мной не случалось ничего подобного.

— Ты права, это удивительно.

— Верно? И все потому, что я сама не хотела — несколько раз.

— Мне жаль нью-йоркских мужчин!

Она кивнула.

— Я расскажу тебе о нью-йоркских мужчинах, с которыми мне приходилось некогда встречаться. — Она подошла и положила руки ему на плечи. Ее тело было прохладно и очень упруго. — Но не сейчас. Я чувствую, что нам пора освобождать помещение.

— По очереди.

— Строго по очереди, — согласилась она. — Я выйду первая.

Но прежде чем уйти, я немного приберу здесь.

— Нет, я это сделаю сам.

— Мне нетрудно.

— Я сам это сделаю, — настаивал он. — Я гораздо лучше знаю, как это делается.

Она мгновение смотрела на него с недоумением. Потом:

— Ах да! Бывший офицер разведки. Неужели ты и впрямь запомнил все уроки, которые там получил?

— Это были не уроки, а промывание мозгов. Такое не забывается.

Пальцы Вирджинии сжали его плечи.

— Один поцелуй, вот в таком виде, — сказала она. — Когда я оденусь, будет не то.

После того как она ушла, пообещав выйти не через ту дверь, в которую входила, Палмер с полминуты постоял посреди гостиной, пытаясь проанализировать испытываемое им какое-то странное чувство. Через некоторое время он понял: облегчение.

Он понял, что, несмотря на благоприятные условия свидания, в нем все это время жило подсознательное беспокойство, что Бернс может вернуться и застать их вместе. Не то чтобы опасность теперь миновала, но по крайней мере с уходом Вирджинии завершилась первая фаза восстановления порядка.

Палмер осмотрел бокалы, ведерко со льдом и решил, что они не выдают никаких секретов. Он вернулся в спальню и включил свет. Вид кровати привел его в ужас. Он отнес свои вещи в ванную, возвратился и снял с кровати все, оставив лишь матрац. Потом вместо сильно измятой простыни, покрывавшей матрац, постелил на него верхнюю, относительно гладкую. Он исходил из того, что следующему, кто ляжет в эту постель, нетрудно будет рассмотреть простыню на матраце, тогда как та, что под одеялом, практически не видна. Палмер вывернул наволочки наизнанку, взбил подушки и разгладил покрывало. Отнес обе пепельницы в гостиную, высыпал их содержимое в стоящую там большую пепельницу, почистил маленькие мокрой бумажной салфеткой и спустил бумагу в унитаз.

Возвратившись, чтобы поставить пепельницы на столик около кровати, он еще раз внимательно оглядел комнату и даже, встав на колени, заглянул под кровать — нет ли там какой-нибудь потерявшейся сережки.

Разведчиков обучали искусству так называемого «чистого дома». Это означало: изъять из всех комнат подслушивающие аппараты, телефоны, отводы; сделать невозможным наблюдение через окна. Это было обязательно в любых случаях — покидал ли агент дом на час, на неделю или навсегда. Не должно было оставаться ни единого намека на что-либо, отличающееся от обычного быта. И наконец, это искусство включало в себя технику проникновения в дом вражеского агента, изучение дома и выхода из него без следов тайного осмотра. Искусство безупречного автоматизма. Сейчас Палмер был особенно благодарен ему, поскольку оно освобождало от необходимости думать.

Он выключил свет в спальне и постоял минуту перед дверью, стараясь припомнить, была она открыта или закрыта в начале этого вечера. Все происходило так стремительно. Он даже не мог вспомнить, когда они оказались не на софе, а в спальне, но теперь он как будто припоминал, что дверь была закрыта. Значит, пусть так и будет.