Банда Тэккера, стр. 48

А кроме всего прочего, лотерея была таким бизнесом, которым можно было заниматься, не боясь столкнуться с сильным конкурентом и не прибегая к услугам бывших подручных Тэккера. Администраторы, необходимые для управления банками, уже имелись — это были сами владельцы банков. Они отойдут к синдикату вместе со своим активом. Джо был единственный из старых администраторов, которого Тэккер решил сохранить.

Уилок был против того, чтобы брать Джо. Он считал, что к деловым отношениям нечего припутывать родственные. От одного из братьев, убеждал он Тэккера, надо отказаться. А так как банк Лео — один из самых крупных и синдикат много потеряет, если оставит его в стороне, значит, должен уйти Джо. Тэккер не соглашался с Уилоком. У него самого братьев не было, и на работу братьев в одном и том же деле он смотрел так же, как Джо. Кроме того, Тэккер уже сталкивался с Лео и знал, что тот не захочет вступить в объединение и тут может пригодиться Джо, чтобы его уговорить. В конце концов Тэккер сделал по-своему. Хозяин-то как-никак был он.

— И вы думаете, что все на самом деле получится так, как вы говорите? — спросил Тэккер. — Я хочу сказать, впоследствии, когда лотереи станут легальными? Вы думаете, что мне и тогда позволят вести этот бизнес?

— Я на многое нагляделся и могу сказать вам одно, — ответил Уилок. — Если у вас хватает денег, чтобы занимать должность господа бога, можно быть каким угодно сукиным сыном. Все равно останетесь господом богом для всех, кто идет в счет.

Тэккер одобрительно ухмыльнулся. «Мальчишка, — подумал он. — Смышленый, но все же мальчишка. Что он понимает в жизни?»

Однако до сих пор ничего такого не случилось, что заставило бы Уилока изменить свое мнение. Все происходило в точности так, как он предполагал, вплоть до мельчайших подробностей: он действительно напился в среду, в канун праздника Благодарения, Джо и Лео действительно рано ушли домой, а Тэккер, Эдна и Макгинес действительно остались ужинать. Только он не думал, что ему потребуется столько времени, чтобы напиться. Нервничал он больше, чем ожидал.

2

Как только Джо и Лео ушли, вошел слуга с подносом. Он подал яичницу с ветчиной, сыр, печенье, булочки, варенье двух сортов и кофе. Пока он все это расставлял на столе, зазвонил телефон. Уилок сказал, что подойдет сам, и пошел в спальню. Стакан виски с содовой он захватил с собой.

С его уходом воцарилось молчание. Тэккер и Эдна поглядывали на беззвучного филиппинца. Они проголодались. Глаза Эдны путешествовали от подноса к столу вслед за губчатой дымящейся яичницей, за розовато-желтым сыром, и она прикидывала, в чем ей лучше завтра себя урезать: в утреннем кофе, обеде или ужине. Она чувствовала себя утомленной и решила, что лучше урезать завтрак. Она встанет поздно и выпьет только чашку кофе до традиционного праздничного обеда, который они устраивали для детей.

— Давайте разговаривать, — вдруг нарушил молчание Макгинес, — не то еще Эдна услышит.

Эдна отвела взгляд от кофейника, который филиппинец ставил на стол.

— Что я услышу? — Она откинулась на спинку стула и разгладила юбку, словно готовясь опять принять на себя обязанность души общества.

— А то, что мальчики говорят девочкам, — Макгинес кивнул в сторону спальни.

Эдна изобразила на лице удивление, а Тэккер спросил:

— А почему ты решил, что это девушка?

Макгинес выставил вперед руку и указал на браслетку с часами; было около трех.

— Одно из двух: либо девушка, либо разносчик молока, — сказал он.

— Этого я за вами что-то не замечала, — сказала Эдна. — Раньше вы никогда ни о ком не злословили.

— Я и не злословлю, а только говорю. — Восковое лицо Макгинеса покрылось красными пятнами. Голос звучал несколько натянуто. — Это же типичный шалопай с Бродвея. Все повадки у него оттуда. Я только и говорю, что он шалопай с Бродвея, а такие не очень-то стесняются в выражениях, когда разговаривают с девушками по ночам.

— Нет уж, теперь давай говори, — сказал Тэккер. — Осточертело мне видеть, как вы с Джо ходите и бормочете себе что-то под нос про Уилока, все норовите подковырнуть его, только он отвернется.

— Я же…

— Говори прямо, начистоту. Что ты имеешь против Уилока?

— Кто, я? С чего ты взял? Я только сказал, что у него бродвейские замашки. А ты сам знаешь, не хуже меня, как такие франты разговаривают с женщинами.

Тэккер по-прежнему хмурился и ждал. Макгинес кивнул на столик, на котором выстроились бутылки с виски, потом опустил взгляд на огонь.

— Если на то пошло, Бен, — сказал он, — я скажу тебе прямо. Мне кажется, что этот юристик становится, как бы это выразиться, немножко того… словом, он какой-то взвинченный весь.

Тэккер вскочил и начал беспокойно шагать по комнате.

— Уилок и всегда-то был комок нервов, — сказал он.

Макгинес продолжал смотреть в пламя, а Эдна следила взглядом за мужем.

— Не думаю, чтобы это звонила девушка, — сказал Тэккер.

Он быстро вышел из комнаты, пересек коридор и остановился на пороге спальни. Генри сидел сгорбившись на краю постели; перед ним на маленьком столике у стены стоял телефон. Трубка была на месте. По всему было видно, что сидит он так уже довольно долго. Он опирался локтем о колено, голову уронил на руку, глаза были устремлены на телефон.

— Яичница стынет, — сказал Тэккер.

Генри вскочил. Улыбка запрыгала по его лицу.

— Простите, — сказал он.

Стакан виски с содовой стоял тут же на столике, возле телефона. Уилок взял его, отхлебнул и направился к двери медленными, заплетающимися короткими шагами. Тэккер двинулся было к нему навстречу.

— Я уж подумал, не стало ли вам дурно.

Генри остановился и взглянул на него с комическим возмущением.

— Мне — дурно? — переспросил он и широким жестом поднес стакан к груди.

Их разделяло несколько шагов, и они с минуту постояли, уставившись друг на друга. Деланная улыбка медленно сползла с лица Генри. Он казался усталым и озабоченным.

— Знаете что, Бен, — Холл приставил слухача к моему аппарату, — сказал он.

Холл был прокурор, которого губернатор недавно уполномочил провести основательную чистку местной администрации. Губернатор хотел убрать со всех постов сторонников оппозиции и на их место посадить своих людей.

— Откуда вы знаете? — спросил Тэккер.

— Кто же, как не он?

— Я спрашиваю, откуда вы знаете, что вас подслушивают?

— Слухач, должно быть, задремал. Я слышал, как он снял трубку.

Глаза Тэккера блуждали по лицу Уилока. Он ничего не выпытывал, он смотрел на Генри потому, что тот стоял перед ним. Он думал о Холле и о том, через кого бы добраться до Холла. У Тэккера были связи только в противоположном лагере.

— Кто вам звонил? — спросил он.

— Девушка одна, вы ее не знаете.

— Вы не сказали, что вас подслушивают?

— Ну уж знаете, Бен!

— Я только спрашиваю. С вашими нервами… А ведь говорят, что подслушанные разговоры не могут служить уликой. Что это противозаконно.

— В штате Нью-Йорк это допускается.

— Вы вообще-то этим телефоном пользовались?

— Я говорил с вами несколько раз.

— Отсюда? Ах да, припоминаю. Ну, это ничего.

— И один раз звонил Эду Бэнту.

— Ну вот. Теперь понятно. — Тэккер сердито посмотрел на телефон.

— Да разговор был самый безобидный. Просил для вас билеты на бокс.

— Все равно. Не следовало этого делать.

— Я же не знал, что меня подслушивают. Может, и подслушивать-то стали только с сегодняшнего вечера.

— С таким паршивцем и сукиным сыном, как Холл, надо быть осторожней. Почему когда я разговариваю по телефону, я всегда говорю так, как будто знаю, что меня подслушивают?

«А с чего ты взял, что я такой же, как ты, — думал Генри, — или должен быть, или могу быть таким?»

— Что Холл — сукин сын, это, конечно, правда. Но паршивцем его, к сожалению, назвать нельзя. — Уилок взглянул на стакан. Лед весь растаял. — Тут уже не виски, а одна вода, — сказал он и направился к двери.