Банда Тэккера, стр. 119

— Прошу вас! Я должен остаться. Я не могу без вас. Это правда, правда. Я сойду с ума один. Вы должны мне помочь.

— Но как это можно? Нет. Как можно?

— Так нужно. Пожалуйста, Дорис!

— Нет, нельзя. Со мной подруга.

— Пожалуйста! — Генри придвинулся совсем близко к Дорис, и его шепот пробежал по ее лицу, как дыхание. — Мы попросим ее поселиться в отеле на несколько дней. Деньги я дам, сколько угодно дам.

— Но это невозможно!

— Дорис, пожалуйста! Дорис!

— Нет, невозможно!

— Дорис, вы должны мне помочь. Я хочу жениться на вас. Я должен остаться здесь, неужели вы не понимаете? Неужели вы не видите, что будет со мной, если вы отвернетесь от меня? Ведь вы — все, что у меня осталось.

Дорис сделала попытку выйти из угла, и Генри уперся руками в стену, преградив ей путь, но не касаясь ее.

— Нет, — сказала Дорис, — мы с вами не женаты и вообще ничего такого. Нет!

— Я хочу жениться на вас.

— Нет.

— Вы сказали «нет»? Вы правда не хотите? И вы тоже? — Мука судорогой прошла по его искаженному лицу.

— Да что с вами? — сказала Дорис. — Неужто дело так плохо?

Слезы выступили у Генри на глазах. Ему стало стыдно, и, отвернувшись от Дорис, он уткнулся подбородком в плечо и закусил губу.

— Этот человек… — сказала Дорис. — Он что, очень злой? Он может… повредить вам?

— Очень злой. — Генри взглянул Дорис в глаза. Слезы текли по его лицу, подбородок дрожал, нижняя губа кривилась и подергивалась.

— Не надо, милый, — сказала Дорис. Она обняла его за шею. Генри наклонил голову, и Дорис притянула его к себе, и его голова легла ей на грудь. На него пахнуло теплом и сухим ароматом сна. Голова его медленно покачивалась из стороны в сторону, и Дорис положила руку ему на затылок, но голова продолжала покачиваться у нее под рукой.

— Ш-ш-ш, — прошептала Дорис, — ничего, ничего, милый, все пройдет. — Она увидела, что ее подруга стоит на пороге, придерживая рукой занавеску. Дорис нахмурилась и замотала головой, и подруга молча скрылась.

Дорис подвела Генри к дивану, шепча:

— Ш-ш-ш, все пройдет. Ну, будет, будет. Ну, пожалуйста, милый.

Подругу отправили в отель. Генри хотел дать ей сто долларов на расходы, но Дорис убедила его, что двадцати вполне достаточно. Когда Дорис узнала, что Генри отрекомендовался хозяйке как муж мисс Дювеналь, она рассмеялась.

— Однако у вас нахальства хоть отбавляй, — сказала она. Впрочем, теперь легче было объяснить его присутствие и отъезд подруги в отель.

Генри проспал весь день до вечера, почти до самого возвращения Дорис из театра. Когда он проснулся, было уже около одиннадцати часов. Он оделся, разыскал газовую конфорку и в углу гостиной нашел холодильник, покрытый куском зеленой шторы. Генри приготовил яичницу с грудинкой и кофе — для себя и для Дорис, — но не наелся, и зажарил еще одну яичницу с грудинкой, и поел еще хлеба, и выпил еще кофе.

— В жизни не ел ничего вкуснее, — сказал он.

— Если вы еще к тому же умеете шить, я, пожалуй, женюсь на вас. — Дорис думала, что это очень остроумно, и Генри с готовностью рассмеялся.

Они вместе вымыли посуду под краном в ванной. Дорис мыла, Генри вытирал. Он сказал, что это не место для мытья посуды, а она сказала, что больше негде, — комнаты здесь не приспособлены для ведения хозяйства. Хозяйка поставила им газовую конфорку и холодильник только потому, что при их вечерней работе в театре им трудно без этого обходиться.

После этого Генри, помолчав немного, сказал:

— Я уже чувствую себя женатым.

— Ну, так вы не женаты. — Эти слова были сказаны с ударением. В них прозвучал испуг. Опустив голову, Дорис усердно скребла тарелку.

Генри подумал, что, пожалуй, она рассчитывает, что он и впредь будет спать на диване, как это бывает в кинофильмах. Да, вероятно, она так и думает. Так показывают в кино, и это всегда страшно увлекательно. А впрочем, она знает, что здесь будет не так. По ее голосу слышно, что она хоть и думает о кинофильмах, но знает, что ее ждет, и сама этого ждет, и сама не знает, чего ей больше хочется — чтобы было, как в кино или как в жизни. Значит, у нее уже был кто-то, был любовник. Она еще совсем девочка, но, хотя бы один, да был… быть может, просто для того, чтобы узнать, что это такое и на самом ли деле это так хорошо, как можно подумать, раз все этого добиваются.

Генри стало жаль ее. Он почувствовал ее молодость, волнение и страх и вдруг рассмеялся. Он бросил полотенце на край ванны, подошел к Дорис, повернул ее к себе лицом и обнял.

— Вы же знаете, что мы скоро поженимся, миссис Уилок, — сказал он.

— Пустите, от меня пахнет помоями.

— Восхитительный запах.

Дорис пыталась оттолкнуть его, но он ее не отпускал; она пыталась вырваться из его объятий, но он держал ее крепко.

— Это запах супружества, — сказал он смеясь.

Дорис продолжала вырываться. Она всем телом извивалась в его руках, и он вдруг перестал смеяться.

— Дорис, — сказал он.

Она затихла и посмотрела на него, и он еще крепче прижал ее к себе и поцеловал. Это был долгий поцелуй. Генри повел ее в спальню, не выпуская из объятий, не разъединяя губ.

— Господи, на мне фартук, — сказала она.

Его губы заглушили ее голос, слова прошелестели у него во рту и отдались в голове.

— Я его сниму, — сказал он.

На следующий день, в субботу, у Дорис, кроме вечернего спектакля, был еще и утренник. Уилок начал звонить по телефону. Во всем доме был один-единственный телефон внизу в вестибюле, где каждый мог подслушать разговор, поэтому Уилок звонил из аптеки на углу. Он дважды говорил с Джонстоном по поводу лотерейных дел, и во время второго разговора узнал, что приходил Джо.

— Ну, и как? — спросил Уилок.

— А как вы думаете? — ответил Джонстон.

— Вам удобно сейчас говорить?

— Вполне, здесь никого нет.

— Как он себя вел? Что он делал? Что он говорил?

— Спрашивал, где Бен.

— А вы сказали ему?

— Как я мог сказать? Я сам не знаю, где он.

— А что еще? Расскажите мне все — как он вошел, что сказал, что вы сказали, какой у него был вид и что он думает делать, — все, все.

— Ну, — сказал Джонстон, — страшен он был до черта, когда вошел. Я сказал ему, как мне было велено, что Бен решил ненадолго залечь, а я должен говорить лотерейщикам, что он скоро вернется, и вести дело, пока нет ни вас, ни его. Вот и все. И Джо должен мне в этом помочь. Вот и все.

— Ну и что потом — он ушел?

— Нет, не сразу. Это тянулось довольно долго. А вы как думали?

— Опишите мне все подробно. Я хочу знать все в точности.

— Джо спрашивал, не сообщал ли нам Фикко насчет… ну, вы понимаете, насчет его брата. Не получали ли мы какого-нибудь извещения, что должны столько-то и столько-то уплатить Фикко, чтобы выкупить Лео, что-нибудь в таком роде. Ну ничего такого не было, и я ему это сказал.

— А дальше что?

— Да это, по-моему, все. Ну, он был зол, понятно. А как вы думали? Он решил сначала, что я его морочу, что я знаю, где Бен или вы, но я убедил его, что ничего не знаю.

— Как? Как вы это сделали?

— Я показал ему на свою лысую голову.

— А что это значит?

— А вот то и значит. Я показал ему на свою лысую голову, и он понял, что не может лезть с кулаками на такого старика.

Уилок ничего не ответил, и Джонстон подождал немного.

— Он меня давно знает, — сказал наконец Джонстон. — Он знает, когда я говорю правду, и понимает, что это правда. Мне неизвестно, где Бен и где вы, и лучше вы мне этого не говорите.

— Его сейчас тут нет?

— Кого?

— Джо.

— Нет, здесь никого нет, я же вам говорил.

— А он сказал, зачем я ему нужен? Или Бен?

— Оказал, еще бы. Он считает, что Фикко, может быть, захочет сообщить, чтобы ему гнали монету, — тогда он отпустит то, что захватил, ну вы понимаете…