Клуб разбитых сердец, стр. 83

Он повел ее в баскский ресторанчик в районе бульвара Сансет, где еду подавали на грубые деревенские столы. Они налегли на гороховый суп, жареную телятину и свежеподжаренный хлеб – все принесли на тех же сковородах с длинными ручками, на которых блюда готовились, – а заели ужин пирогом с фруктовой начинкой.

Потом они отправились к Стиву, и, уложив Глори к себе в постель, он убедился, что она натуральная рыжая. Убедился он также, что любовница Глори – высший класс, таких у него еще не было. Везет же ему.

Глава 32

Ариэль часто казалось, что живет она в старом доме на Приморском бульваре не только с Алексом, но и с призраками деда с бабкой, которые умерли еще до ее рождения, с родителями, которых она никогда не понимала, а также с целым выводком двоюродных дедов и бабок, которые в этом доме жили и умерли, в большинстве своем тоже еще до того, как она родилась.

Днем-то такие видения никогда не являлись. Дом, находившийся в одном из самых оживленных районов Сан-Франциско, слишком откровенно принадлежал настоящему. Но когда она ложилась в свою одинокую постель, когда уличный шум затихал в ночном тумане, а в окна проникал серый свет и по стенам бегали смутные тени, за дверями начинали раздаваться шорохи и шепоты, и казалось, что это тени давно умерших людей бродят по коридорам, переворачивают страницы книг в библиотеке или пьют чай со своими сверстниками в комнате, где некогда собирались гости.

Сегодня вечером весь город лежал в тумане, да в таком не по-майски густом, что, прилипая к подоконникам, он обретал вес и материальную суть. Снаружи, не умолкая, звучали противотуманные сирены – пронзительный, тошнотворный звук, ну а все остальное поглощал туман. Старый дом был им окутан полностью, он вроде как оказался сам по себе, уплывая куда-то вдаль от города.

Беспокойных духов прошлого, если они действительно существовали, Ариэль не страшилась. Они принадлежали дому в той же степени, в какой и она сама. Дом – это продолжение ее собственного бытия или, точнее сказать, она – продолжение дома. Почувствовав неожиданный озноб, Ариэль поплотнее подоткнула под себя одеяло. Перед тем как потушить свет, она выпила бокал вина и теперь жалела, что только один. Вино немного притупило чувства, но для того, чтобы заснуть, одного бокала явно недостаточно, а ей хотелось заснуть и проспать до самого утра.

Была среда – день брачных визитов Алекса. Он только что ушел – ушел мрачнее тучи, ибо сегодня Ариэль отказалась покорно следовать заведенной процедуре. Алекс спускался вниз, с такой силой впечатывая в ступени каждый шаг, что догадаться нетрудно: он вне себя от ярости. Все еще не в силах унять дрожь, Ариэль услышала, что он возвращается, и вся сжалась.

Алекс вошел в комнату и поставил на столик у кровати непочатую бутылку вина и стакан:

– Выпей. В последнее время только это и приводит тебя в чувство.

Какое-то время Ариэль крепилась, но в конце концов, уступив соблазну, налила себе полный стакан. Это было красное, как кровь, молодое домашнее вино, только не со знаменитых отцовских виноградников, а погорше, словно виноград перебродил в бочке. И все равно по всему телу разлилось тепло, а сознание слегка затуманилось. Только не надо, мелькнула мысль, было все же пить, потому что теперь, когда ворота уже открылись, мучительно хочется сделать следующий очередной шаг.

Ариэль всячески пыталась сопротивляться искушению, хотя подленькая мысль подсказывала: даже если она прикончит всю бутылку, что это изменит? Ведь вино же не водка и не коньяк. Разумеется, он все узнает. Утром, увидев пустую бутылку, он начнет методично пилить ее своим хорошо поставленным голосом, лишая последних остатков самоуважения.

Он отметит ее бледность, отсутствие аппетита, станет до тех пор перечислять ее многочисленные грехи, пока она не почувствует себя столь же никчемной и бестелесной, как тени, блуждающие по дому.

Положим, все это придется ей выслушать, даже если она больше и не притронется к бутылке. Так зачем же отказываться от ночи без кошмаров? Перестав принимать прописанные мужем таблетки, Ариэль начала страдать бессонницей, а когда уснуть все же удавалось, возвращались старые кошмары, и утром она чувствовала себя выжатой как лимон.

При одной мысли о кошмарах у нее волосы на голове дыбом встали, и, пытаясь освободиться от тошнотворного чувства страха, Ариэль резко отбросила одеяло и опустила ноги на пол. По ногам сразу же прошелся холодный ветер, и, хоть и понятно, что это всего лишь сквозняк, Ариэль задрожала крупной дрожью и с трудом подавила желание снова закутаться в одеяло.

Чушь, конечно. Даже если это и призрак – во что она ни минуты не верила, – ей-то какой ущерб он может причинить?

Она сама из них, из Ферментов, это ее дом. Она родилась в той комнате, в которой сейчас спит Алекс, а ее детская была в самом конце коридора. Если уж кому и нужно бояться этого дома, так это Алексу – пришельцу…

От этой мысли ей сделалось легче. Она даже придала ей мужества отнести бутылку в ванну и вылить содержимое в раковину. Бросив бутылку в мусорную корзину и вернувшись в постель, она заставила себя думать о приятном, например о путешествии в Шотландию, куда ей давно хотелось поехать.

Ариэль уснула, и на сей раз ей снилось, что сидит она на берегу небольшого горного озера и смотрит, как олененок пьет воду на рассвете…

Но это только сначала. А потом все изменилось. Теперь Ариэль снилось, что она опять стала маленькой девочкой и вот лежит на кровати с открытыми глазами, однако же ощущает, каждой частичкой своего тельца ощущает, что дверь в детскую медленно открывается и кто-то – или что-то – входит в комнату, принося с собой до костей пронизывающий холод. Во сне она открывает глаза, но все равно ничего не видно. Слишком темно, и к тому же шелест мог возникнуть от дуновения ветра, либо просто мышь пробежала по ковровой дорожке.

Затем послышался еще один звук, на сей раз распознаваемый безошибочно. Это было чье-то тяжелое, прерывистое дыхание, оно приближалось, заполняя всю комнату, – привычный звук угрозы. Казалось, не умолкал он часами, переходя порой в низкий, как от боли, стон.

Послышался скрип шагов – они тоже приближались к кровати. Ариэль лежала совершенно неподвижно, боясь даже дышать. А потом что-то – холодная рука – прикоснулось к ее лицу и стало ясно, что никакой это не кошмар, все происходит в действительности.

Ариэль пронзительно вскрикнула, и этот оглушительный крик вывел ее из паралича. Она яростно подалась назад, подальше от этой руки, и в конце концов уперлась в холодную спинку кровати, дальше отступать было некуда. Когда шаги послышались вновь – на сей раз они удалялись в сторону двери, – Ариэль перегнулась через кровать и включила ночник: желание видеть лицо своего мучителя оказалось сильнее страха.

Это был Алекс, по крайней мере мелькнувшее в проеме двери голубое пятно – это явно подол шелковой ночной рубахи, которую она подарила ему на первое в их жизни совместное Рождество. Нельзя сказать, что Ариэль была удивлена.

Кому еще могло прийти в голову разыгрывать глубокой ночью такие сцены, почти буквально воспроизводящие детские ее страхи? Ведь только Алекс о них и знает. Иное дело, чем вызвана такая жестокость, – об этом оставалось только гадать.

Но в одном Ариэль была уверена твердо: Алекс явился, чтобы напугать ее и заставить убедиться, что болезнь не отступила.

Дальше Ариэль действовала инстинктивно, повинуясь лишь чувству старого страха. Она стремительно пересекла комнату и, не обнаружив в двери ключа, приставила к ней тяжелый стул. После чего вернулась в постель и заснула, не выключая ночника. На сей раз, если ей что и снилось, то не запомнилось.

Утром, убирая стул, Ариэль обнаружила, что дверь заперта. Восприняла она это довольно хладнокровно, во всяком случае, не кинулась, как в прошлый раз, к окну. Она подняла трубку – телефон глухо молчал. Но даже и тут Ариэль не впала в панику. В конце концов Алексу придется отпереть дверь, сегодня у Марии еженедельная уборка. И уж тогда она найдет способ улизнуть.