Венец, стр. 21

В один из дней Рождества в Йорюндгорд совершенно неожиданно приехал верхом Симон, сын Андреса. Он просил извинить его за приезд незваным и без родных, но отец его уехал в Швецию по поручению короля. Сам же он провел некоторое время дома, в Дюфрине, где остались только его младшие сестры и мать, лежавшая больной, но потом ему стало скучно и очень захотелось заглянуть в Йорюндгорд.

Рагнфрид и Лавранс очень благодарили его за то, что он пустился в такую дальнюю дорогу в самую суровую зимнюю пору, Чем чаще они виделись с Симоном, тем больше он им нравился. Он знал обо всем, что было говорено между Лаврансом и Андресом, и теперь было решено, что обручение его с Кристин будет отпраздновано до наступления поста, если Андрес сможет вернуться домой к этому времени, а то – сразу после Пасхи.

Кристин держала себя тихо и робко со своим женихом; она не знала, о чем ей говорить с ним. Однажды вечером, когда все сидели и пили, Симон попросил ее выйти с ним подышать свежим воздухом. И когда они стояли на галерее перед дверью верхней горницы, он обнял Кристин за талию и поцеловал. Она не была рада этому, но и не противилась, так как знала, что обручения не избежать. Теперь она думала о своем замужестве только как о чем-то, что должно быть, а не как о том, чего ей самой хотелось бы. Впрочем, ей все же нравился Симон, особенно, когда он разговаривал с другими, но не трогал ее и не говорил с ней.

Всю эту осень она чувствовала себя такой несчастной. Напрасно она твердила себе, что ведь Бентейну не удалось ничего ей сделать; она все равно чувствовала себя как бы опозоренной.

Ничто не могло быть, как раньше, с тех пор, как мужчина осмелился покуситься на нее. По целым ночам она лежала без сна, сгорая от стыда, и не могла не думать об этом. Она помнила, как прижималось к ней тело Бентейна, когда она дралась с ним, помнила его горячее, пахнувшее пивом дыхание – она не могла не думать о том, что могло произойти, – и с дрожью всей плоти вспоминала, как Бентейн сказал: если это нельзя будет скрыть, то виновником будет считаться Арне. В ее воображении одна за другою проносились картины того, что произошло бы, если бы с ней действительно стряслось такое несчастье, а люди узнали бы о ее свидании с Арне, и если бы ее отец и мать подумали что-нибудь подобное об Арне, а сам Арне… Она видела его таким, каким он был в последний вечер, и чувствовала себя поверженной ниц перед ним, потому только, что могла увлечь его за собою в пучину горести и позора. И ее преследовали такие безобразные сны! Она слыхала в церкви и читала в священной истории такие слова, как-"плотское желание" и "томление плоти", но они не имели для нее никакого значения. Теперь же ей стало ясно, что у нее самой и у всех людей есть грешное тело из плоти и крови, которое опутывает душу и въедается в нее жесткими оковами.

Потом она начинала рисовать себе, как она убивает Бентейна или ослепляет его. Единственной ее отрадой было упиваться мечтами о мести этому отвратительному, темному человеку, который всегда стоял на ее пути, о чем бы она ни думала. Но этого не надолго хватало; по ночам она лежала рядом с Ульвхильд, горько плача обо всем том, что навлекло на нее насилие. Бентейну все-таки удалось лишить невинности ее душу.

В первый будний день после Рождества все женщины в Йорюндгорде хлопотали в поварне. Рагнфрид и Кристин тоже пробыли там большую часть дня. Поздно вечером, когда некоторые из женщин были заняты уборкой после печения хлеба, а другие готовили ужин, в дверь опрометью вбежала скотница, крича и всплескивая руками.

– Господи, Господи, слыхано ли такое несчастье – Арне, сына Гюрда, везут мертвого домой на санях! Господи, смилуйся над Гюрдом и Ингой, какое ужасное для них горе!..

В кухню вошел человек, живший в маленькой избушке немного ниже по дороге, и с ним Халвдан. Они-то оба и видели, как везли мертвое тело.

Женщины столпились вокруг них. Позади круга стояла Кристин, вся белая и обмершая. Халвдан, ближний слуга Лавранса, знавший Арне с самого детства, рассказывал, рыдая.

Это Бентейн-попович убил Арне. Вечером под Новый год слуги епископа сидели и пили в мужской трапезной, и туда же пришел Бентейн; он работал писцом в церкви Тела Господня. Слуги сперва не хотели впускать его, но он напомнил Арне, что они земляки; тогда Арне посадил его рядом с собою, и они стали пить. Но потом между ними началась драка, и Арне так яростно напал на Бентейна, что тот схватил со стола нож и всадил его в горло Арне, а потом несколько раз ударил его в грудь. Арне умер почти сейчас же.

Епископ принял это несчастье очень близко к сердцу; он лично позаботился о том, чтобы тело обрядили, и велел, чтобы весь долгий путь домой труп везли собственные епископские слуги. А Бентейна приказал заковать в цепи, отлучил его от церкви, и если его еще не повесили, то скоро повесят.

Халвдану пришлось рассказывать об этом много раз, по мере того как стекались все новые слушатели. Лавранс и Симон тоже пришли в поварню, заметив волнение и суматоху в доме. Лавранс очень взволновался; он велел оседлать лошадь, так как хотел сейчас же ехать в Бреккен. Когда он уже собирался уходить, взгляд его упал на бледное лицо Кристин.

– Может быть, ты хочешь поехать со мной? – спросил он.

Кристин помедлила немного; дрожь пробежала у нее по телу, но потом она кивнула головой – она была не в силах произнести ни слова.

– Не будет ли ей слишком холодно? – заметила Рагнфрид. – Ведь завтра будет заупокойная служба, и тогда мы все пойдем туда…

Лавранс взглянул на жену; он заметил и выражение лица Симона, затем подошел к Кристин и обнял ее за плечи.

– Не забудь, что они молочные брат и сестра; может быть, ей хочется помочь Инге обрядить тело!

И хотя сердце Кристин сжималось от отчаяния и страха, ее согрела благодарность к отцу за его слова.

Рагнфрид сказала тогда, чтобы они поели каши перед тем как ехать, раз Кристин отправится с отцом. Она пожелала также послать с ними подарки Инге – новую полотняную простыню, восковых свечей и только что испеченный хлеб, – и поручила передать ей, что придет сама и поможет в хлопотах по погребению.

За ужином мало ели, но мною говорили. Напоминали друг другу об испытаниях, ниспосланных Богом Гюрду с Ингой. Усадьбу их разрушали то обвалы, то наводнения, многие из старших детей умерли, так что все сестры и братья Арне были еще детьми. За последнее время счастье как будто улыбнулось им, с тех пор как епископ назначил Гюрда своим управителем в Фипсбреккене, и все оставшиеся в живых дети были красивы и подавали надежды. Но мать любила Арне много больше, чем всех остальных…

Все жалели также и отца Эйрика. Священник пользовался уважением и любовью, и население прихода гордилось им; он был ученым и искусным священником и за все годы своего служения церкви ни разу не пренебрег ни единым праздником или мессой или службой, которую обязан был отпеть. В молодости он был военным и служил под начальством графа Алфа ил Турнберга, .но имел несчастье убить какого-то очень родовитого человека и потому должен был искать прибежища у епископа в Осло; когда тот заметил его способности к книжной науке, он стал готовить его в священники. И не будь у отца Эйрика до сих пор врагов из-за этого давнего убийства, он, конечно, не сидел бы здесь при маленькой церквушке. Правда, он был очень жаден к деньгам, и для своей мощны и для церковной, но зато теперь в церкви есть столько сосудов, и одеяний, и книг; а эти его дети – он никогда не видел от своего потомства ничего, кроме горя и забот. В сельских приходах считали несправедливым, что священники должны жить как монахи, раз им все равно нужна женская прислуга в усадьбах. И как им быть без женщины для присмотра за хозяйством? Ведь сколько им приходится совершать далеких и трудных разъездов по приходу, и притом во всякую погоду. Люди, кроме того, хороню помнили то время, когда священники в Норвегии были женатыми людьми. Поэтому никто не считал особенным грехом, что отец Эйрик прижил троих детей с женщиной, присматривавшей за его хозяйством, когда он был еще молод. Но в этот вечер люди все-таки говорили, что, пожалуй. Бог хочет наказать отца Эйрика за нецеломудренную жизнь – так много горя видел он от своих детей и внуков! И кто-то заметил, что все же есть смысл в том, что священникам не разрешают заводить себе жен и детей, потому что теперь, наверное, возникнет неприязнь и вражда между священником и семьей из Финсбреккена, а раньше они были добрыми друзьями.