Гурман. Воспитание вкуса, стр. 48

Марат медленно вышел из зала в парк. В парке на центральной дорожке уже горели факелы, освещая путь к освобождению. Марат оглянулся назад, но никого в зале не увидел. Охотники поднялись на второй этаж и вышли на балкон, чтобы лучше увидеть разыгрываемое Антуаном театральное зрелище.

– Беги же, – раздался откуда-то сбоку голос маркиза.

И Одноглазый Марат побежал, спотыкаясь на ровном месте. Мясник достал из-за пазухи охотничий рожок и загудел в него. И тотчас же вдали раздался жуткий многоголосый вой. Марат, пробежавший уже треть дорожки, оглянулся. Огромные бесшумные тени выскочили из сарая и устремились вслед за ним.

– Волки! – крикнул где-то поблизости Антуан.

Марат тонко взвизгнул и побежал что есть силы.

Стая собак ужасающей внешности стремительно настигала его. Он успел пробежать еще двадцать метров, прежде чем передняя собака прыгнула ему на спину и повалила на дорожку. На балконе раздался торжествующий рев. Это Филипп, Нуаре, Мясник и Ежевика приветствовали кровавый финал постановки. Собаки набросились на Одноглазого Марата, орущего от боли и страха, и принялись разрывать его на куски. Внезапно прямо над собачьими мордами возникло красивое лицо юного маркиза. Антуан втянул в себя воздух, насыщенный кровавыми флюидами, вырвал с лица обезумевшего пленника кусочек мяса, проглотил его и восхищенно сказал:

– Ах, как прав был прадедушка! Вкус врага поистине восхитителен!

Он спокойно перешагнул через облепленного и разрываемого стаей Одноглазого Марата и, удовлетворенный и насытившийся, направился обратно в замок, на балконе которого торжествующие гости чокались и пили вино. Собаки, торопливо поедая живую добычу, недовольно и испуганно покосились на этого страшного маленького человека в волчьей шкуре, вызывавшего у них подсознательный ужас и желание немедленно подчиниться его воле. За спиной юного маркиза раздались хлопки взорвавшегося фейерверка, и небо озарилось всеми цветами радуги.

Глава шестая

ЕГО ОХОТА

На следующее утро прекрасная карета, запряженная четверкой красивых лошадей, выехала из ворот замка Мортиньяков и покатила в сторону Парижа. Сидевший на облучке Люка по прозвищу Мясник, отъехав на порядочное расстояние, взял в руку большой мешок, размахнулся и забросил его подальше от дороги в овраг. Мешок упал, покатился на дно, приминая васильки, упал, раскрылся, и из него вывалились оголенные кости.

Карета же, не останавливаясь, умчалась дальше, увозя маркиза в новую столицу Франции, Париж. Оставленный в замке старый охотник за трюфелями мсье Франсуа Нуаре получил на прощание заверенную нотариусом доверенность на родовое гнездо Мортиньяков. Теперь, когда Антуан точно понял, кто он такой, он более не считал уже себя одним из Мортиньяков, он считал себя Медичи, а посему без сожаления расстался с замком, решив, что дядюшка Франсуа окажет ему услугу, если продаст замок, избавив тем самым Антуана от необходимости задерживаться в Бордо.

Приехав в Париж, Антуан остановился на некоторое время в гостинице, подыскивая себе более удобное и достойное его имени жилище. Естественно, первым делом он стал узнавать, куплен ли дворец, ранее принадлежавший главному хранителю королевского парика, отцу покойной Анны. Оказалось, что сначала дворец был конфискован коммуной, затем ею же продан известному банкиру и миллионеру Вотрену, который подарил его своей любовнице, популярной парижской куртизанке Дельфине Моро. Ныне же дворец стоит пустой, так как Дельфина недавно умерла от лихорадки. Так что если поторговаться, то его можно приобрести через нотариуса Бабье, душеприказчика покойной.

Обрадованный столь удачным поворотом событий, Антуан отправился в нотариальную контору Бабье, расположенную на улице Шануанес. Уже подъезжая к конторе, он недовольно сморщил нос, пряча его от ударившего со стороны Сены тошнотворного запаха стоялой воды и тины.

– А Париж все тот же, – сообщил он Мяснику, соскочившему на мостовую и почтительно открывшему дверцу кареты, как некогда делал он это перед отцом маркиза.

Сделка состоялась быстро. Антуан не стал торговаться с нотариусом, запросившим довольно высокую цену за дворец, так как маркизу очень хотелось его иметь. Господин Бабье спешно оформил необходимые документы на владение дворцом и прилегающей к нему землей с парком, садом и хозяйственными строениями, боясь упустить богатого клиента. Уже через час после посещения нотариуса Антуан стал полноправным владельцем дворца. Он тут же отправился в Сен-Жерменское предместье осматривать свое приобретение. Дворец за время последнего отсутствия Антуана изменился. Банкир, перед тем как подарить его Дельфине Моро, заново покрасил фасад, привел в порядок крышу, обновил колонны и расчистил заросший парк, в общем, позаботился о том, чтобы подарок выглядел более респектабельным, чем когда он был куплен.

Располагая огромным богатством, Антуан, едва войдя во дворец, приказал тут же выкинуть из него всю мебель, портьеры и ткани, которыми были обиты стены, найдя вкус глупого счетовода-банкиришки и его подруги-куртизанки ничтожнейшим и пустым, а стало быть, недостойным маркиза де Ланжа, потомка знаменитых герцогов Медичи. Для восстановления прежнего убранства дворца, столь милого сердцу Антуана, был приглашен новомодный декоратор, молодой человек, в совершенстве познавший запросы и вкусы нынешней знати Парижа и не столько ей потакавший, сколько формировавший новые веяния и моду на убранство домов. Когда маркиз объяснил молодому человеку, в какой комнате что должно быть, декоратор был удивлен тонкости вкуса и изысканности потребностей и запросов своего клиента. Антуану же декоратор был нужен лишь для того, чтобы самому не носиться по Парижу, выискивая нужные детали убранства дворца для финальной части задуманного им еще во Флоренции спектакля.

Спустя неделю дворец был готов. Антуан с довольным видом расхаживал по залам, комнатам и спальням, придирчиво оглядывая убранство. Все здесь было, как в те времена, когда он, счастливый и влюбленный, приезжал во дворец, дабы встретиться со своей Анной. Зайдя в последний зал, маркиз де Ланж остановился в дверях, увидев тот же камин и те же лежащие перед ним подушечки для сиденья, которые были в тот вечер, когда они прощались с возлюбленной. И хотя Антуан все так и задумал, ему все же не удалось сдержать грусти, навеянной внезапно нахлынувшими воспоминаниями.

Растопив камин, маркиз уселся на одну из подушечек и уставился на огонь. Так просидел он до самого вечера, пока верный Люка не нашел его и не сообщил, что уже почти девять часов.

Вечером у Антуана была назначена встреча с одним из членов Парижской масонской ложи, доктором Наккаром. Маркиз тщательно оделся, не упуская в своем скромном, но от того не менее шикарном туалете ни одной детали, и отправился в квартал Руль на улицу Фортюне, где проживал масон.

Антуан познакомился с доктором Наккаром через общего знакомого бордосца, тоже масона, однако же не знавшего более в Парижской ложе никого, кроме доктора, а потому написавшего, за определенное вознаграждение разумеется, рекомендательное письмо, снабженное печатью с оттиском перекрещенных угольника и циркуля, символов масонства.

Доктор принял маркиза в своем кабинете, весьма бедно обставленном и крайне скудно освещенном единственной масляной лампой, висевшей под потолком. Он пригласил юношу присесть на продавленный стул, а сам стал читать письмо соратника из Бордо. Наккар вступил в Ложу исключительно из корыстных соображений. Он считал, что Ложа поможет ему набрать приличную клиентуру. Постепенно эта иллюзия была развеяна, и, хотя Наккар продолжал состоять в ней, на собрания масонов он уже являлся не так часто и просиживал там с большой неохотой. Взгляды масонов претили молодому буржуа, интересовавшемуся лишь денежными вопросами.

Чем дольше читал Наккар письмо своего знакомого из провинции, тем ярче перед его мысленным взором вставали блестящие перспективы, открывавшиеся с помощью юного маркиза, сидевшего напротив него и осматривающего своими красивыми синими глазами кабинет. Доктор видел себя старшим товарищем начинающего масона, ведущим его за руку по иерархической лестнице Ложи, которую, как и всякое другое, можно было купить за деньги. За деньги маркиза, который, судя по огромному бриллианту на галстучной булавке, единственному его украшению, был богат, как Крез. Таким образом, маркиз поднимался, а вместе с ним поднимался и сам Наккар, пробираясь на высшие ступени Парижской ложи.