Заложники обмана, стр. 79

– Мне есть до этого дело.

Снова наступило молчание под громкую музыку. Потом Карло Донатти с отсутствующим взглядом покачал головой.

– Странный вы, Генри. Такой неспокойный и чувствительный человек, а причинили гибель множеству людей.

Дарнинг промолчал.

– Кстати, к счету трупов кое-что прибавилось, – продолжал Донатти. – Наши друзья Батталья и Гарецки шлепнули еще одиннадцать человек, и среди них сицилийского босса, с которым я вел дела.

Министр юстиции физически ощутил, как названная Донатти цифра входит в него. Медленно действующий яд.

– Это ваш босс – один из тех, кто похитил сына Баттальи? – спросил он.

Донатти кивнул.

– А где же мальчик сейчас? Его забрал отец?

– Этого никто пока не знает.

– А что с теми двумя, кто сторожил мальчика?

– Они убиты. Но если верить новому боссу, Витторио сам получил пару дырок в перестрелке. Наши направили людей проверять больницы.

– Великолепно, – отозвался Дарнинг.

Прикрыв глаза, он представлял себе темные воды, омывающие неясные безликие тела в полуночном пруду.

Мэри Янг не терпела прикосновения холодного и сухого кондиционированного воздуха к своему обнаженному телу в то время, как они занимались любовью, и Дарнинг выключал кондиционер.

– Я обожаю, когда мы оба становимся влажными, – говорила Мэри. – Кожа так приятно и ласково скользит.

Дарнинг принимал это и понимал. Сладкое соединение жизненных соков двух тел.

Даже в темноте ему виделось сияние ее соблазнительного, покрытого испариной тела, когда она придумывала все новые и все более возбуждающие способы привести его к оргазму.

Каковы границы ее возможностей?

Они, конечно, существовали. Мэри Янг всего лишь женщина с обычным количеством тех частей тела, которые особенно активны в любовной игре… две руки и три открытых отверстия.

Но милостивый Боже, чего только она не придумывала совершать при их помощи!

Ну и каковы же эти самые границы?

Они двое лежали на спине под пологом жаркой ночи. Тяжелый воздух давил на лица. Мимо дома проехала машина, шурша колесами по асфальту. Где-то далеко полицейская сирена возвестила своим воем о новом убийстве.

– Ты прямо-таки как семнадцатилетний, – заговорила Мэри Янг.

– В чем это проявляется? В моей непристойной юношеской порывистости?

– У тебя есть невероятное чувство удивления. Нет ни одного сантиметра женского тела, которого бы ты не знал, не понимал, не любил. Для тебя это страна чудес.

– Хорошо это или плохо?

– Все зависит от восприятия.

– В таком случае я глубоко встревожен.

– Как будто ты этого не знал. – Она повернулась и поцеловала его.

– Я знаю одно: что причиной моей смерти будет женщина, которая истощит все мои силы. – Дарнинг потянулся за пачкой сигарет, достал и зажег одну, потом долго глядел на огненную точку во тьме. – И я должен добавить, что в настоящее время ты являешься ведущей претенденткой на эту честь.

Мэри Янг попыталась разглядеть выражение его лица, но было слишком темно.

– Ты серьезно? – спросила она.

– Насчет моей собственной смерти? Само собой, как может быть иначе?

– Тогда зачем ты удерживаешь меня у себя в доме и забавляешься со мной в постели?

– Потому что я этого хочу.

– Даже понимая, что можешь от этого умереть?

Он лениво, словно кот, лизнул ей грудь. Свое утешение.

– Да, – ответил он коротко и снова откинулся на спину.

– Но это безумие, Генри.

– Безумие есть не что иное, как голос разума. А по моему разумению, великий смысл для меня при данных обстоятельствах моего существования заключается в том, чтобы обладать тем, чего я больше всего хочу, и радоваться этому.

Мэри Янг лежала молча.

– Не пойми меня превратно, – продолжал Генри Дарнинг. – Я далек от мыслей о самоубийстве. Я очень хочу жить. Я люблю самый процесс жизни. Это значит лишь одно: я хочу быть реалистом в оценке моих ближайших перспектив.

– А именно?

– В эти дни я осенен тенью смерти. Она рядом со мной. Даже нынешней ночью. Я узнал, что твои друзья Джьянни и Витторио присоединили еще одиннадцать имен к растущему списку.

Дарнинг почувствовал, как напряглась Мэри Янг. Но она по-прежнему оставалась безмолвной.

– Не то чтобы я их осуждал. Они просто стараются вернуть сына Витторио. Так же, как это делали ты и мать мальчика. И мне еще сказали, что она тоже погибла сегодня во второй половине дня.

Мэри понадобилось некоторое время, чтобы отозваться на эту новость. Когда она наконец заговорила, то ощутила в горле холодную сухость, чего до этой минуты не было.

– Пегги?

– Да, хотя я в свое время знал ее как Айрин.

– Выходит, ты в конце концов получил то, чего добивался все это время, – медленно проговорила Мэри.

Дарнинг не ответил.

– А мальчик?

Дарнинг с предельной осмотрительностью обдумал ответ на ее вопрос. Хотя практически в особых раздумьях необходимости не было. Если он не солжет, то потеряет Мэри. А этого он не мог допустить.

– Я это уладил, – сказал он. – Мальчика должны были освободить сразу после того, как захватят мать. Но до того Батталья и Гарецки уничтожили одиннадцать из их людей. Теперь началась личная вендетта, задета, видите ли, честь. Мафия отказывается отдать ребенка до того, как заполучит Батталью и Гарецки.

– Они держат ребенка в качестве приманки?

– У них нет других причин его удерживать.

– Кто же они такие?

– Сицилийские друзья моего американского дона.

– Что же теперь будет? – немного подумав, спросила Мэри.

– Я должен попытаться нажать на них.

– А ты можешь?

Он прижал губы к ее груди – на счастье.

– Я министр юстиции Соединенных Штатов. Глава всего департамента правосудия. Я, черт побери, кое-чего могу.

– Да. Но теперь, когда ты избавился от матери мальчика, чего ради тебе о нем заботиться?

– Ради того, чтобы ты меня не покинула, – сказал Дарнинг. – И может быть, ради того, чтобы ты не пустила мне пулю в голову из твоего маленького пистолета.

И ему подумалось, что эти его слова самые правдивые из всех, что он произнес за последние дни.

Глава 57

Министр юстиции снова плакал во время похорон Брайана и Марсии Уэйн.

Я делаюсь невыносимым.

Сидя рядом с президентом Соединенных Штатов, первой леди страны, членами кабинета и прочими сановниками, Генри Дарнинг слушал пышные надгробные речи о директоре ФБР и его жене и при этом ощущал жар в груди. Казалось, что глубоко внутри у него что-то гниет, разлагается и вырабатывает особый яд.

От всей души он старался вызвать в себе хоть что-то по отношению к убитому другу и его жене. Но что? Как?

Ничего не получалось.

Он беспокоился лишь о себе. О жжении в груди, о таких же жгучих слезах.

Молиться бесполезно. Да и о чем молиться? О правосудии? О милосердии?

Он медленно и глубоко вздохнул, пытаясь освободиться от внутреннего гнета. Но продолжал терзаться снова и снова.

Все в порядке. Он убил, потом оплакал.

Но слезы были не нужны. Они ничего не стоили. Никому не помогали. В том числе и ему.