Бирюзовая маска, стр. 34
— Наверное, это дневник, — сказала я, беря у него книгу.
Подняв кожаную обложку, я посмотрела на форзац и увидела на нем имя Кэти Кордова, написанное тем же сильным почерком, который я видела в письме, посланном Кэти моему отцу. Год на дневнике был годом смерти моей матери.
Пролистывая страницы, я увидела, что все они густо исписаны тем же почерком. Здесь Кэти оставила мне ответ на мой вопрос. Ответ на все.
Я торопливо переворачивала страницы, читая даты, ища месяц, когда умерла моя мать — это тоже было в мае, хотя я и не знала числа. Дойдя до абзаца, посвященного пикнику, я стала внимательно читать, забыв о Гэвине и обо всем, что меня окружало. Да, она описала свои планы на этот день и вписала имена участников. Я быстро пробежала глазами следующие страницы и неожиданно испытала потрясение, дойдя до конца дневника. Все оставшиеся листы были вырваны, от них остались лишь обрывки. Что бы ни написала Кэти о пикнике и об остальных днях и месяцах года, все исчезло.
Я протянула дневник Гэвину.
— Она написала о пикнике. Наверное, она написала о том, что случилось — но все исчезло, все вырвано. Кто-то был здесь — может, сегодня — и вырвал эти страницы. Кто-то, кто испугался.
Гэвин взял у меня книгу и посмотрел на оставшиеся обрывки, на которых кое-где можно было прочитать одно-два слова.
— Похоже, вы правы. Но не слишком рассчитывайте на то, что здесь было написано, Аманда.
— Но я рассчитываю! Эти страницы нужно найти.
— Если в них есть какой-то изобличающий материал, их теперь уже, наверное, уничтожили.
Почувствовав внезапную слабость от разочарования, я села на кровать. Что мне теперь делать? Куда идти?
— Может, будет лучше для нас вернуться назад в город, — сказал Гэвин. — Я отложил одну деловую встречу до вечера, но мне нужно успеть на нее. И я думаю, здесь нам уже делать нечего.
Я согласилась, думая о своем.
— Да, мне тоже нужно вернуться. Я поговорю с дедушкой. Я покажу ему эту маску и дневник. Если только мне удастся убедить его в том, во что я сама верю, может, он мне поможет.
— Во что вы верите? — мягко спросил Гэвин.
— Что моя мать никого не убивала. И, может, она не по своей воле упала со скалы. Может, кто-то ее столкнул, потому что она была свидетелем случившегося.
Гэвин отрицательно покачал головой и с сожалением посмотрел на меня.
— Боюсь, вы фантазируете. Вы надеетесь на слишком многое.
Я с негодованием выхватила у него из рук дневник.
— Вот доказательство! Кэти хотела, чтобы я знала. Она понимала, что я имею право знать.
— Знать что? Разве вы не понимаете, что, если бы ваша бабушка знала, что Доро невиновна, она кричала бы об этом везде и всюду? Я помню Кэти. Я помню ее мужество. И я помню, как сильно она любила вашу мать.
— Может, она не говорила об этом, потому что правда причинила бы вред кому-то еще, кого она любила. Она могла решить, что лучше спасти живого человека, чем реабилитировать умершего. Но все равно она хотела, чтобы я знала.
— Пойдемте, — сказал Гэвин. — Мы скажем Марии, чтобы она убрала здесь, а сами вернемся в город.
Мы сказали Марии и Франсиско на прощание hasta la vista и уехали. Я видела, что все это дело уже начинает надоедать Гэвину, но мне было все равно. Я шла своим собственным путем, и я не позволила бы никому меня остановить.
X
Когда Гэвин отвез меня обратно в дом и сразу же вернулся в магазин, я тотчас пошла в кабинет Хуана Кордовы, захватив с собой коробку с маской и дневником. Клариты не было видно, и дверь кабинета была открыта.
— Входи, — сказал Хуан, когда я появилась в дверях.
Я поставила коробку ему на стол.
— Я хочу, чтобы вы посмотрели вот это.
Он не взглянул на коробку, потому что не отрывал от меня глаз, пока я подходила к нему.
— Откуда у тебя эти серьги?
— Их дала мне Кларита. Они принадлежали моей матери. Гэвин говорит, что это вы подарили их ей.
— Сними их! — хрипло сказал он. — Сними!
Я поняла, что он испытывает боль, и, вынув из ушей маленьких птичек зуни, положила их в сумочку. Потом без предисловий открыла коробку и, достав оттуда маску, положила ее перед ним. На этот раз я уже была более подготовленной и меньше испугалась при виде ее ужасного лица.
— Вы знаете что-нибудь об этом? — спросила я.
На мгновение мне показалось, что маска вызвала у него какие-то нежеланные воспоминания, и его лицо исказилось гримасой боли. Но он взял себя в руки и стал разглядывать маску, ощупывая ее пальцами.
— Я думал, что с ней случилось. Один мой приятель-индеец подарил мне ее давным-давно, когда еще дети были маленькими. Она их завораживала, и обычно мы держали ее на стене на ранчо. Это замечательная работа, хотя и не вполне традиционная. Она была сделана не для какого-нибудь ритуала, а просто потому, что мой приятель был художником и хотел создать что-то свое. Где ты ее нашла?
— В комнате Кэти на ранчо, — сказала я. — Меня отвез туда Гэвин, потому что Кэти передала мне кое-что. Когда я нашла эту маску, я ее узнала.
В его лице, напоминавшем мне сокола, ничего не изменилось. Он просто повторил мои слова:
— Ты ее вспомнила?
— Я не понимаю откуда, но я знаю ее. И она меня пугает. Я подумала, может, вы можете мне сказать, почему.
— Почему она тебя должна пугать? Ты, наверное, видела ее на стене гасиенды, когда была маленькой, но насколько я помню, ты ее никогда не боялась. Наши с Кэти дети иногда играли с ней, когда были маленькими, хотя я запрещал им это. Я не хотел, чтобы они сломали это произведение искусства, но видишь, здесь есть щербинки на дереве и на краске, и не хватает нескольких камешков. Я помню, однажды я застал Керка Ландерса, когда он нацепил на себя эту маску и скакал по гасиенде. У него тогда была склонность к пантомиме, и иногда получалось очень забавно.
Хуан глубоко вздохнул.
Но мне все это ничего не говорило.
— Я ходила к ручью, — сказала я ему. — Меня туда отвел Пол Стюарт. Он подумал, что я могу что-нибудь вспомнить, если увижу место, где это случилось.
— И ты вспомнила?
— Только большой тополь. Его я помню. Все остальное стерлось. Почему все же бабушка Кэти выбрала для пикника именно это место? Почему не поесть в более комфортабельной обстановке на собственном патио?
— Стены — она хотела убежать за них на открытое пространство.
— Я тоже иногда этого хочу, — призналась я. — Но теперь я хочу вспомнить это место. Вы сказали, что мне поможете. Когда же вы начнете?
Наверное, он хотел, чтобы его улыбка была доброй, но она получилась немного жестокой.
— А почему не теперь? Садись и расслабься, Аманда. Ты вся напряжена, как заведенная пружина.
Я положила маску обратно в коробку. Дневник я покажу ему позже.
— Если вы не возражаете, я бы хотела пока оставить ее у себя. Может, она поможет мне что-нибудь вспомнить.
— Оставь пока, — сказал он. Я села на стул напротив Хуана в ожидании. Несколько секунд он сидел в задумчивости, и в опущенных уголках его рта читалась печаль. Он закрыл глаза, и когда начал говорить, так и не открыл их.
— Ты, наверное, знаешь, что в тот день я не пошел на пикник. Когда Гэвин привел тебя обратно, Кэти уже сообщила мне обо всем, что случилось. Я был болен, и она не позволила мне пойти на то место, хотя ей самой пришлось это сделать. Я сидел здесь в комнате и горевал, потому что потерял свою дочь при таких ужасных обстоятельствах и потерял также своего приемного сына. Гэвин привел тебя ко мне. Ты была бледна и больше не плакала, хотя на твоих щеках были видны следы слез. Ты сидела у меня на колене, склонившись головой мне на сердце, и мы пытались утешить друг друга. Ты помнишь что-нибудь?
Я, как и Хуан, закрыла глаза и постаралась разбудить свою память. Помнила ли я сильные руки, обхватившие меня, и большое, сильное сердце, удары которого я чувствовала тогда своей щекой? Эта картина казалась мне очень реальной, но я не знала, было ли это памятью.