Под голубой луной, стр. 47

«Ну же, – думал он, пристально изучая лицо сидящего напротив, – выговори наконец это вслух. Посмотри на меня и признай, что я вполне могу быть твоим братом».

Маккейди действительно посмотрел на него, но ничего не сказал. И ничто не отразилось в его темных, бесстрастных глазах.

Кларенс поднялся с кресла и извлек из жилетного кармана часы с репетиром, изо всех сил стараясь выглядеть важным, господином, у которого масса неотложных дел. И никак не мог понять, почему вместо вполне естественного в данном случае ликования он испытывает одну только опустошенность.

Уже в дверях Титвелл остановился и оглянулся на темную фигуру, задумчиво глядящую на огонь. Как всегда, при взгляде на этот породистый, резко очерченный профиль, на жесткий, надменный рот Кларенс почувствовал, как что-то внутри у него сжалось, причиняя острую боль. Любимое и ненавистное лицо… лицо его кузена… его брата.

Кларенс знал, что Маккейди ценой неимоверных усилий удалось убедить нескольких наивных мечтателей вложить деньги в его дурацкий проект. Но все равно основные средства принадлежали Кларенсу. Ведь только банк мог позволить себе рискнуть суммой, достаточной для поддержки компании, которая только встает на ноги.

Кларенс был почти уверен, что не позднее конца июня Маккейди Трелони, двенадцатый граф Сирхэй, со склоненной головой придет в Лондонский механический банк и будет умолять об отсрочке выплат по векселям до окончания испытании. И не получит желаемого. В этом Кларенс был уверен. Точнее, он это совершенно точно знал…

Ведь владельцем Лондонского механического банка был Кларенс Титвелл.

Глава 14

Петарда взлетела ввысь и взорвалась над головами сотней сверкающих звездочек. Искрящийся звездный дождь осветил стволы деревьев, превратив ветви в узловатые руки ведьм, а тени – в резвящихся дьяволят. Ночь выдалась теплая, но Джессалин дрожала, стараясь поплотнее закутаться в плащ.

– Вам холодно, мисс?

Тяжело вздохнув, Джессалин отрицательно покачала головой.

– Нет, Топпер. Просто я, наверное, не смогу. О Господи, если бы бабушка узнала, она мне никогда этого не простила бы.

– А она и не узнает, мисс. Откуда ей узнать? – Маленький жокей, скрестив руки на груди, прислонился к стволу могучего вяза. Красные фонарики, свисавшие с ветвей, бросали кровавые отблески на его лицо. – В этом костюме вас в жизни никто не узнает. А деньги, как ни крути, нужны.

В небо, рассыпая снопы огненных искр, взвилась римская свеча, и вокруг стало светло, как днем. Джессалин невольно вздрогнула и потрогала черную лакированную маску, украшенную блестками, будто хотела лишний раз убедиться, что та на месте. Страх разъедал ее изнутри, как скисшее вино.

На ветвях мерцали разноцветные – красные, синие, желтые – фонарики. Треск фейерверка заглушал веселые звуки вальса. Колоннады и сводчатые галереи окружали усаженный деревьями парк Воксхолл, где можно было встретить нищего и банкира, герцога и сапожника, как и охотившихся за незадачливыми гуляющими карманников и проституток. В небольших, укромных беседках флиртовали дамы и джентльмены за роскошными столами, уставленными ветчиной, цыплятами, сдобными ватрушками и взбитыми сливками с вином и сахаром.

И совсем скоро, вот только закончится фейерверк, большинство гуляющих отправится в деревянную ротонду на вечернее представление. И тогда Джессалин придется…

Желудок снова сжала ледяная рука страха. И все равно ей придется пойти на это. Денег, которые она заработает, хватит надолго. Они с бабушкой смогут прожить на них несколько месяцев. И не только они. Ведь корм для четырех чистокровных лошадей стоит целое состояние, не говоря уже об аренде конюшни в Ньюмаркете…

Над головой, плюясь искрами, изогнулась огненная змея. Чья-то рука легла на плечо Джессалин, и она резко обернулась, чуть не подпрыгнув от испуга. Гоппер, улыбаясь своей обезоруживающей щербатой улыбкой, протягивал ей стакан знаменитого воксхоллского пунша.

– Я купил вам выпить, мисс. Глоток этого пойла, и вы отправитесь в пляс хоть с самим дьяволом.

Джессалин дрожащей рукой взяла стакан, но все же нашла в себе силы улыбнуться пареньку. Сделав первый глоток, она чуть не поперхнулась – пунш растекся по горлу жидким огнем. Но уже через несколько секунд она почувствовала себя гораздо лучше.

Спасибо пуншу, он дал ей мужество подойти к заднему входу в ротонду и смешаться с толпой других исполнителей в расшитых блестками и украшенных плюмажами костюмах. Артисты ждали своего выхода на арену. К Джессалин тотчас же подковылял пузатый толстяк с намазанными маслом, прилизанными кудрявыми волосами. Его тугой воротничок был накрахмален так сильно, что, казалось, если толстяк резко повернется, жесткая ткань просто отсечет ему голову. Это и был мистер О'Хара, нанявший ее на этот вечер, чтобы открыть представление цирковых наездников.

– Мисс Браун? – Тонкие губы толстяка искривились в многозначительной ухмылке. Девица, придумавшая себе такой псевдоним, явно не отличается оригинальностью. – Вы опоздали.

Джессалин не ответила – у нее пересохло во рту, и она при всем желании не могла бы произнести ни звука.

– Снимите плащ.

Несколько секунд она не могла пошевелиться – руки только крепче впивались в грубую ткань. Но Джессалин все-таки заставила себя ослабить завязки, и плащ соскользнул на пол. Мистер О'Хара выдал ей костюм, который, судя по всему, прежде принадлежал мужчине: узкие, с блестками белые трико и ярко-алый, расшитый золотой нитью короткий камзольчик, напоминавший костюмы придворных кавалеров давно минувших дней. Маску в виде головы попугая украшали настоящие, разноцветные перья. Большой изогнутый клюв отклеился и болтался, стоило Джессалин резко мотнуть головой.

Наглый взгляд О'Хары, казалось, ощупал ее с головы до ног, и Джессалин почувствовала, как под маской ее щеки залила краска стыда. Но вот наконец толстяк масляно улыбнулся, продемонстрировав вспыхнувший в свете фонариков золотой зуб, и удовлетворенно пробормотал:

– Годится, малышка. Ты вполне подходишь.

Он сделал знак конюху, и тот подвел лошадь, на которой Джессалин предстояло сегодня выступать. Обычная цирковая лошадка – белоснежная кобыла с удобным кожаным седлом на широкой, ровной спине и роскошным плюмажем из страусовых перьев на голове.

Бормоча кобыле на ухо какие-то ласковые слова, Джессалин ждала, пока канатоходец, жонглер и шпагоглотатель разогреют публику. Время тянулось удручающе медленно, и, чтобы хоть чем-нибудь себя занять, Джессалин уже в десятый раз проверяла, крепко ли затянута подпруга. Но вот наконец раздались долгожданные слова: «смертельный номер… только у нас… бесстрашная наездница!» В последний раз проверив подпругу, Джессалин подумала о том, что ее сейчас стошнит.

О'Хара махнул рукой, и Джессалин, звонко прищелкнув языком, послала свою лошадь вперед. Схватившись за подпругу, она запрыгнула ей на спину, встала на колени, нашла устойчивое положение, вытянула назад правую ногу и подняла голову. Лошадь, прорвав натянутую на обруч бумагу, вылетела на арену. Оглушительный громкий треск так напугал Джессалин, что она едва не упала. Но удержалась, сообразив, что это всего-навсего грохот аплодисментов.

Джессалин неслась вокруг арены. Лица зрителей в ложах и на галерке, разноцветные платья и мерцающие огни факелов слились в сплошной сверкающий круг. Постукивание тростей, щелчки табакерок, смех и разговоры – ротонда гудела, как потревоженный улей. Каждая мышца тела Джессалин напряглась от страха и возбуждения. Ладони вспотели. Она сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоиться и получше приноровиться к ровному бегу лошади. Мало-помалу разговоры и смех стали тише и напоминали теперь равномерный шелест волн, набегающих на песчаный берег. Джессалин наконец-то удалось сосредоточиться – все ее чувства сконцентрировались на пыльном запахе опилок, которыми посыпали арену, и на осязании гладкой, чуть маслянистой кожи подпруги, за которую она крепко держалась руками.