Сладкоголосая птица юности, стр. 7

БОСС: Но, дорогая…

ХЭВЕНЛИ: А потом за второго, за третьего – и от всех ты что-то ожидал. Меня не было, и Чанс уехал. Пытался стать таким же, как те, с кем ты хотел породниться… И он уехал… И он пытался… Нужная дверь не открылась, он стал толкаться в другие… Ты женился по любви, почему же мне этого не позволил? Когда душа моя была еще жива, а мальчик юн и чист.

БОСС: Ты меня упрекаешь за?..

ХЭВЕНЛИ (кричит): Да, папа, упрекаю! Ты и маме разбил сердце… Мисс Люси…

БОСС: Кто такая мисс Люси?

ХЭВЕНЛИ: О, папа, она стала твоей любовницей задолго до маминой смерти. А мама тебе была нужна лишь для респектабельности… Можно, я уйду, папа?

БОСС: Нет, нет, не уйдешь! Я еще не все сказал. Как ужасно все это слышать от собственного ребенка… (Обнимает ее.) Завтра утром, когда начнется пасхальная распродажа, я отправлю тебя с мотоциклетным эскортом прямо в «Мэзон Бланш». Приедешь в магазин, иди сразу в кабинет к мистеру Харви Петри и скажи ему, чтобы он тебе открыл неограниченный кредит. Потом спустись вниз и накупи себе всего, ну, как будто собираешься замуж за принца Монако… Купи полный гардероб и меха тоже – до зимы подождут. Платья? Самые роскошные. Туфли? Покупай, пока не надоест. Я много заработал продажей лицензий на подводную добычу нефти, так что, знаешь, крошка, я хочу, чтобы ты купила себе и драгоценности. Ты скажи Харви, чтоб он сам мне позвонил. А еще лучше, пусть мисс Люси тебе поможет выбрать. Она умная, как амбарная крыса, когда дело доходит до камешков, – это точно… Погоди, а где это я купил булавку, которую принес твоей матери? Последнее, что я ей подарил перед смертью… Я знал, что она умирает, когда покупал эту булавку… Я дал за нее пятнадцать тысяч, только чтобы она поверила в выздоровление… Когда я приколол эту штуку к ее сорочке, бедняжка расплакалась… Она сказала: «Господи, Босс, зачем умирающей такой большой бриллиант?» А я ей ответил: «Милая, ты только погляди на цену. Что там написано? Видишь, там пять цифр? Сначала единица, потом пятерка, а потом три нолика? Вот и рассуждай, – сказал я ей, – если бы ты умирала, если допустить хоть возможность такого исхода, вложил бы я пятнадцать тысяч в бриллиантовую булавку, чтобы заколоть тебе саван?» И старая леди засмеялась. Она повеселела, как маленькая птичка, села в постели и весь день принимала визиты, смеялась, болтала – и все с этой бриллиантовой булавкой… А умерла она к полночи, и бриллиант так и был приколот к ее сорочке. И только в самую последнюю минуту она поняла, что бриллианты вовсе не доказательство, что она не умрет. (Возвращается на террасу, снимает пиджак и надевает смокинг.)

ХЭВЕНЛИ: И ты ее так и похоронил?

БОСС: С булавкой? Конечно, нет. Я ее наутро отнес обратно в магазин.

ХЭВЕНЛИ: Значит, она тебе не стоила пятнадцати тысяч?

БОСС: Да разве мне было не все равно, сколько она стоит? Я человек широкий. Я бы и бровью не повел, если бы пришлось выложить миллион… конечно, будь он у меня в кармане. Одна улыбка твоей матери, которую она мне подарила утром в день своей смерти, окупила бы все эти расходы.

ХЭВЕНЛИ: Да, ничего не скажешь, широкая у тебя душа.

БОСС: Кто может в этом усомниться? Кто? (Смеется. Хэвенли начинает смеяться почти истерически. Вскакивает. Хочет уйти. Он бросает свою трость и хватает дочь за руку.) Постой, постой. Слушай, я тебе еще хочу сказать кое-что. На прошлой неделе в Нью-Бетесда, когда я говорил об угрозе для белых женщин Юга, которую таит в себе десегрегация, какой-то наемный крикун из толпы заорал: «Эй, Босс Финли, а как насчет своей дочери? Что это за операцию ей сделали в больнице Тома Джека Финли в Сент-Клауде?» Тот же вопрос в столице штата…

ХЭВЕНЛИ: И что ты ему ответил?

БОСС: Его выдворили из зала и привели в чувство на улице.

ХЭВЕНЛИ: Папа, это иллюзия власти.

БОСС: Это не иллюзия, это – власть.

ХЭВЕНЛИ: Очень жаль, что моя операция принесла тебе столько неприятностей. Но, знаешь, еще хуже, что нож доктора Скуддера убил юность в моем теле и сделал меня сухой, холодной, пустой старухой. Мне кажется, когда дует ветер с залива, я стучу, как мертвая, высохшая виноградная лоза. Но больше я не буду тебе помехой, папа. Я уйду в монастырь. Я твердо решила.

БОСС (кричит): В какой еще монастырь? Это протестантский штат! Дочь в монастыре! Это угробит всю мою политическую карьеру! Сегодня вечером я выступаю перед клубом «Юность за Тома Финли» в большом зале отеля «Ройял Палмз». Моя речь передается по телевидению, и ты, сударыня, пойдешь туда со мной. Наденешь белоснежное платье – цвет девственницы. На одном плече у тебя будет эмблема клуба «Юность за Тома Финли», а на другом бутоны лилий. Ты выйдешь со мной на сцену – ты с одной стороны, а Том-младший – с другой, для того чтобы раз и навсегда опровергнуть слухи. И чтобы на лице у тебя играла счастливая, гордая улыбка. Ты должна прямо смотреть на толпу в зале. Глядя на тебя, всю в белом, ни один человек не осмелится повторить всю эту грязь. Я очень рассчитываю на эту компанию, она должна принести мне поддержку молодых избирателей в том крестовом походе, который я возглавляю. И ты, и Том-младший должны быть рядом со мной. Пусть все видят белую юность Юга, который грозит опасность.

ХЭВЕНЛИ (с вызовом): Я не собираюсь этого делать!

БОСС: Я не спрашиваю: «Сделаешь ли?», я говорю: «Ты это сделаешь».

ХЭВЕНЛИ: А если все-таки я откажусь?

БОСС: Откажешься так откажешься. Последствия, правда, могут прийтись тебе не по вкусу. (Звонит телефон.) …Чанс Уэйн вернулся в Сент-Клауд.

ЧАРЛЬЗ (за сценой): Дом мистера Финли… Мисс Хэвенли? Прошу прощения, ее нет.

БОСС: Я приказал его выставить, и его выставят из города. Как ты желаешь: чтобы он уехал в белом Кадиллаке, в котором он сейчас гоняет по Сент-Клауду, или в машине мусорщика, идущей на городскую свалку?

ХЭВЕНЛИ: Ты посмеешь?

БОСС: Хочешь убедиться?

ЧАРЛЬЗ (входит): Опять вам звонили, мисс Хэвенли.

БОСС: Наше общество одобряет решительные и жесткие меры против тех, кто хочет замарать чистую южную кровь. Черт, когда мне было всего пятнадцать лет, я босиком спустился с красных песчаных гор, как будто глас божий позвал меня. Я твердо уверен, что он позвал меня. И ничто, никто, никогда меня не остановит, никогда… (Протягивает к Чарльзу руку за подарочным свертком, тот падает его.) Спасибо, Чарльз. Я еще успею заехать к мисс Люси. (Печальная, неопределенная нота прозвучала в его голосе на последней реплике. Он поворачивается и тяжело уходит.)

Занавес

Конец первого акта.

АКТ ВТОРОЙ

Сцена четвертая

Угол коктейль – бара и внешней галереи отеля «Ройял Палмз». Где-то играет тапер. За столиком в зале сидят две пары, представляющие городское общество. Это ровесники Чанса: Бадд, с Эдной и Скотти с Вайолет. За стойкой – Стафф, гордый тем, что от подавальщика содовой в дешевом кафе он продвинулся до бармена в отеле «Ройял Палмз». На нем белая куртка, алый кушак и голубые облегающие брюки. Стафф двигается с нагловатой грацией, которую он, вероятно, бессознательно скопировал у Чанса Уэйна, бывшего когда-то здесь барменом. В зал входит любовница Босса Финли мисс Люси. Она в бальном платье с пышными кружевами, а-ля красавица южанка времен Конфедерации. Светлый локон уложен с одной стороны ее остренького, как у терьера, личика. Она разгневано смотрит на Стаффа.

СТАФФ (невозмутимо, за стойкой): Добрый вечер, мисс Люси.

МИСС ЛЮСИ (заходит за стойку и начинает по-хозяйски орудовать с бутылками): Мне не дали места за банкетным столом! Я вынуждена была сидеть где-то сбоку, с женами местных чиновников. Где «Грант» двенадцатилетней давности? Эй! А ты порядочное трепло. Лед положи… Ах, какой у тебя длинный язык!..

СТАФФ: Что у вас с пальцем?

МИСС ЛЮСИ (хватает его за красный кушак): Сейчас расскажу. Приезжает ко мне Босс и подает бонбоньерку в виде пасхального яйца. Велит открыть, я открываю. Вижу – внутри бархатная коробочка для драгоценностей, довольно большая, как чей-то длинный язык.