Лишенные веры, стр. 26

19. ДЖЕФФ ВСПОМИНАЕТ, ЧТО У НЕГО ЕСТЬ РАБОТА

Иногда работа приносит облегчение. Следующие несколько дней я вкалывал, как каторжный. Бездумно скупал стопки записей у лишенных музыкального слуха радиопродюсеров, рок-журналистов, обязательно рассказывающих вам, какие они большие друзья со всеми знаменитостями, и парней в летных куртках, чьи забавные голоса, несомненно, звучали на радио «Мерси». Потом вписывал записи в номерной каталог. До сих пор помню некоторые из них. Мотауновское переиздание, Интс-500; классика семидесятых «WEA» [118], буква «К» и пятизначный номер, начинающийся на пятерку. Ну что, продолжать? Нет, конечно, нет, но я мог бы. Да, бывали подобные дни, когда мне нравилось вкалывать – и нравилось по вечерам встречаться с Маком, играть с ним в пул и говорить о его новой группе, то есть ни о чем. Нет, спасибо.

В пятницу мне позвонил Росс.

– Это Росс, – сказал он.

– Здорово, – ответил я. – Я как раз вношу тебя в нашу картотеку.

– Ха-ха, – отозвался он. – Слушай, мы можем встретиться? Я хочу с тобой кое о чем поговорить, – тут он приглушил голос: – ну, о том, о чем мы говорили в Греции.

– И где ты хочешь встретиться? – спросил я.

– Как насчет Сохо? Там открывается клуб «Ленивый бар», рядом с «Ревю Рэймонда». Приходи туда.

– Не знаю, смогу ли я такое вынести. Давай лучше встретимся в обычном пабе.

Последовала короткая пауза.

– Хорошо, наверху в «Голубых мачтах», на Руперт-Стрит. Девять тридцать?

Хотите – верьте, хотите – нет, но есть четыре паба «Голубые мачты», и все они находятся в Сохо или поблизости. Тот, что на Руперт-Стрит, поменьше и поэлегантней, чем остальные. Войдя внутрь, чувствуешь, будто вернулся в шестидесятые, в Лондонский салун, видавший и лучшие времена, с маленькими изящными меню, предлагавшими горячий пунш и ирландский кофе. Помещение наверху же больше напоминает чью-то гостиную с барменом-китайцем.

Когда мы с Маком пришли, Росса еще не было, но это нас не удивило, потому что мы явились на десять минут раньше. Когда мы прикончили по третьей, а Росс так и не объявился, это начало казаться если не удивительным, то, по крайней мере, раздражающим.

– Он и его гребаная раскрученная парикмахерская музыка, – проворчал Мак. – Если он гребаный поп-профессор, то я Бамбер Гаскойн [119]! – Мака слегка взбесил тот факт, что Росс красовался на обложке «Рекорд Миррор» за эту неделю в костюме от Армани и с тоненьким томиком Шопенгауэра. Заголовок гласил: «Профессор попа читает лекции в танц-поле».

– Похоже, он не придет, – сказал я. – Хочешь, заглянем в этот «Ленивый бар»?

– Можно, – отозвался Мак, больше воодушевленный перспективой ночной выпивки, чем идеей найти-таки Росса. – Давай, поиграем в охоту на профессора!

Недолгая прогулка по Шефтсбери-Авеню – и мы были на месте. Перед клубом кипела драка. Несколько Уэст-Эндских вышибал пытались установить, кого можно пускать внутрь. Я расценивал наши шансы как весьма низкие, особенно после того, как Мак направился прямо к тому громиле, что побольше, и заявил: «мы в списке гостей, приятель, друзья того гребаного профессора». Но не успел вышибала послать нас к чертям собачьим, как из двери высунулась знакомая голова. Рики Рикардо.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Мак, мой главный человек!

И явно собирался разразиться нелепым душевным рукопожатием, когда Мак похлопал его по спине и сказал:

– Отлично, Рики, дружище, мы собираемся выпить или так и будем торчать здесь всю ночь с этими глупыми пингвинами?

Итак, мы проникли внутрь. Рики покинул нас возле кассы, бросив:

– Развлекайтесь, ребята, сегодня выпивка за счет заведения. Скоро увидимся!

В клубе играла запись Эдит Пиаф, а посетители представляли собой наистраннейшую смесь. Я смутно узнал нескольких журналистов и любителей джаза, а еще толпы модного народу – дизайнеры, стилисты, модели, арт-студенты из Сет-Мартина. У меня возникло стойкое чувство, что весь привычный мне мир, грязный пост-панковский рок-н-ролльный мир, мутировал во что-то такое, чего я больше не понимал. Или, если выразиться точнее, место «NME» занял «Фейс». Но в моей голове царили мысли вроде: «Я не знаю, где я и кто мои друзья».

Ни следа Росса, поэтому мы с Маком взяли по бутылочке «бек» и уселись на бархатную банкетку в зеркальной нише. Эдит Пиаф сменил Луи Прима [120], и, по прошествии некоторого времени, появился верный своему слову Рики Рикардо с эффектно расхристанной блондинкой на буксире. Он сообщил, что ее зовут Салли. Она была одета в какую-то феминистскую версию черного мужского костюма поверх белой рубашки с расстегнутыми тремя верхними пуговицами и приспущенным галстуком. А еще у нее были густые пшеничные волосы, и вообще, она должна была бы выглядеть очень милой, немного дрянной девчонкой, но вместо этого казалось, будто она торчала целый месяц без перерыва, причем на фармацевтической диете.

– Хэй, Мак! – сказал Рикардо. – Зацени! Угадай, за счет чего живет Салли?

Я видел, что Мак сейчас ответит: «За счет героина». К счастью, Рикардо не обращал внимания, его несло дальше:

– Да, Салли – редактор журнала! – для большей эффектности он сделал паузу. – «Джетсета», – снова пауза в ожидании того, как мы начнем писать кипятком, заслышав, что Салли редактирует журнал мягкого порно, один из тех, где по-прежнему появляются классические машины и интервью по торжественным датам. – Думаю, вы не будете возражать против посещения редакторской вечеринки, а? – продолжил Рикардо, игнорируя уничтожающий взгляд Салли.

– А что вы, мальчики, поделываете? – поинтересовалась она, заморозив нас ледяным взглядом. – Нет, не говорите. Ты, – она посмотрела на меня, – думаю, ты – менеджер, забиваешь деньги, связывая симпатичных парней пятидесятилетними контрактами.

– Э… нет, – возразил я. – Я продаю записи. Но она меня не слушала.

– Ты, – Салли сфокусировалась на Маке, – ты, ты… – и тут она сдалась и улыбнулась. – Ты мне нравишься!

Господи, подумал я, в чем же дело с этими героинщиками, неужели у них есть какой-нибудь секретный способ общения, как у масонов или друзей Дороти? Затем Рики наклонился и прошептал несколько слов Маку на ухо. Мак обернулся ко мне и постучал себя по носу. Я покачал головой. В том, чтобы брать у Рики Рикардо кокаин, было что-то неправильное, а соседство с отравленной блондинкой вызывало у меня острое физическое недомогание. Поэтому я встал, сказал, что лучше еще выпью, и стал пробираться к бару. Оглянувшись, увидел, как эта троица скрывается за дверью с табличкой «Посторонним вход воспрещен».

В баре я наткнулся на знакомого журналиста, одного из тех, что продавал мне выпуски со своими обозрениями и не выпендривался в процессе. Он только что вернулся из Нигерии, где брал интервью у Фела Кути [121], его сорока девяти жен, личных колдунов и тому подобных, и ему, мягко говоря, снесло крышу. Мы немного поболтали, и он взял еще один «бек», а потом вывел меня из себя, сказав какую-то эффектную чушь вроде: «Ха, ничто не сравнится с бутылкой пальмового вина!» – и я отправился искать Мака.

И вернулся к банкетке как раз вовремя, чтобы наблюдать, как Рики Рикардо бьет Салли по лицу. Один раз, очень быстро и очень сильно, тыльной стороной руки, чтобы попасть кольцом. Она задохнулась, но не заплакала, и не закричала, и не выплеснула ему в лицо выпивку – не сделала ничего из того, что я ожидал. Она просто тихо извинилась, подхватила свою сумочку и убежала в туалет.

– Прости, приятель, – сказал Рикардо Маку. – Я извиняюсь за нее, она потеряла над собой контроль. Увезу ее домой. Это здесь, за углом, через десять минут вернусь.

Мак хранил молчание, он только пристально смотрел в лицо Рикардо, словно хотел выучить его наизусть.