Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне, стр. 93
— Щенок! Кто Вас спрашивает об идеях! Молокосос! Не к тебе, а к твоему отцу я обращался. Хорош фрукт! Яблоко от красновской яблони не далеко откатилось!
Меркулов внезапно налился кровью, как клоп.
— Королевский офицер! Видали? А мускулы у тебя есть, королевский офицер? Пошлю тебя работать туда, куда Макар телят не гонял, так ты другое запоешь! Будешь поправлять то, что фашистские гады понапортили. Жалко, что мало вас контриков мы получили! Многим удалось смотать удочки и спрятаться под юбкой у западников. Ничего! В свое время и их получим. Со дня моря достанем! Нннет! Пулю в лоб вы не получите. Ни в лоб, ни в затылок. Жить вас заставим. Жить и работать! А придет время, во имя социалистической стройки сами передохнете.
— Я думаю, что этот разговор ни к чему не ведет! — неожиданно резко вставил отец.
— Что-о-о! — взревел генерал МГБ. — Отдаете Вы себе отчет, где Вы находитесь и с кем говорите? На Лубянке! С Меркуловым! Я здесь хозяин. Я говорю, что хочу! Помогла вам петиция, которую Ваш дядюшка, атаман, на французском языке из Шпиталя послал? Что, Вы думаете, что мы об этом не знаем? Не помогут Вам ни Черчилли, ни Трумэны, ни короли, ни дипломаты! Если мы гаркнем, так они хвосты подожмут. Рассказывают, что цари ходили своих коней на берегах Одера водой поить, так мы, придет время, на берегах Темзы советских лошадей напоим!
Палец Меркулова судорожно нажал кнопку звонка на столе. В зал влетел офицер.
— Убрать их! С меня хватит! Но следователям скажи — «без применений»! Понял? Жить должны! Работать должны!..
Несмотря на протекшие 11 лет, встреча с Меркуловым и все им сказанное настолько врезалось в мою память, произведя в то время незабываемое впечатление, что я старался его передать с возможно абсолютной точностью, может быть что-либо упустив, но не прибавив.
На столе стыл чай. Стояли в вазочках нетронутые печенья и папиросы. Не польстились мы на меркуловское угощение. Нас вывели…
В коридоре я протянул папе руку, но между нами встал «робот» с неподвижным лицом. Надзиратель. Он пальцем показал своим подручным — одного направо, другого налево!
<…> Н. Н. Краснов-мл.
В Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР
Военная Коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период гражданской войны атамана Краснова П. Н., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А. Г., командира «Дикой дивизии» генерал-майора белой армии князя Султан-Гирей Клыч, генерал-майора белой армии Краснова С. Н. и генерал-майора белой армии Доманова Т. И., г также генерала германской армии, эсэсовца фон Паннвиц Гельмута, в том, что по заданию германской разведки они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР.
Все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.
В соответствии с п. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила обвиняемых Краснова П. К, Шкуро А. Г., Султан-Гирей, Краснова С. К, Дома-нова Т. И. и фон Паннвиц к смертной казни через повешение.
Приговор приведен в исполнение.
(«Правда» № 15 [10406] от 17 января 1947 года)
В руках большевиков
Двадцать восьмого мая 1945 года около 13 часов все офицеры, находившиеся в Стане Походного атамана Доманова, во главе с генералом П. Н. Красновым и самим Домановым были посажены в автомобили, покрытые брезентами. Нам заявили, что мы едем на «конференцию».
Жена вынесла мне шинель, но тут же стоявший английский офицер, сказал ей, что часа через три-четыре мы вернемся, а потому шинель брать не следует, ибо день был жаркий.
По выезде из Лиенца, приблизительно километрах в пяти от места, ведущего в Обердраубург, мы увидели мотоциклетки с прицепками, на которых были установлены пулеметы; дальше танкетки и английские жандармы в красных пилотках. Наша колонна остановилась и на каждую машину сели по два английских солдата: один с автоматом в кузов, а другой на крышу кабинки шофера.
Мы все сразу поняли, что такое сопровождение лиц, едущих на «конференцию», не предвещает ничего хорошего. Некоторые высказывали предположение, что везут нас в английский лагерь и будут содержать там как военнопленных, но никто не думал, что передадут нас Советам.
В Шпитале нас высадили из машин и объявили, что мы будем переданы советскому командованию, причем добавили, что согласно договору, нас не расстреляют.
После этого при входе в барак от нас потребовали сдать ценные вещи, как-то: портсигары, часы и прочее, а также отобрали карманные ножи.
Я был помещен в бараке с генералом Красновым и другими генералами и начальниками Стана Доманова. Со мной в одной комнате были полковники Скляров, В. В. Лукьяненко — Атаман Кубанских станиц в Италии, полковник Ф. П. Гридасов, полковник Ю. Н. Белый, полковник М. И. Зимин и еще несколько человек, фамилии которых не помню.
В комнате, где помещался генерал Краснов и другие генералы, составили на имя английского генерала Александера заявление, в котором указали на грубое нарушение международных законов и просили не передавать нас Советам. Эту петицию подписали все офицеры, находившиеся в бараке, передали английскому офицеру с просьбой вручить ее по назначению.
Генерал Шкуро со своим штабом помещался в каменном двухэтажном доме напротив. Около восьми часов вечера английские солдаты принесли ужин, но все мы, за исключением двух, от принятия пищи отказались.
Ночь с 28 на 29 мая была тревожная; почти никто не спал. Я и полковник Скляров ходили по двору возле барака. Часа в два ночи к нам подошел генерал Доманов и с возмущением осудил действия английского командования и сказал:
— Если бы я знал о намерении англичан дня за два раньше, все было бы иначе.
Но мы все были убеждены, что он знал о готовящейся передаче. Во время этого разговора мы услышали какую-то возню возле уборной и, подойдя ближе, увидели трех офицеров, снимавших с петли войскового старшину Сутулова. Немедленно дали знать начальнику английского караула, который прислал носилки, и Сутулова отнесли в лазарет. Что с ним было после, не знаю. Остаток ночи прошел спокойно.
Двадцать девятого мая рано утром все собрались во дворе лагеря и бывшие с нами священники стали служить молебен.
К концу молебна в лагере появились английские солдаты с винтовками и автоматами. Мы все, как по команде, сели на землю и решили добровольно в машины не садиться. Генерал Краснов сидел у окна своей комнаты. Солдаты окружили нас и стали гнать силою, причем били прикладами, толкали нога-ми, тащили за руки и пр.
Генерала Краснова хотели силой вытащить в окно, но тут подошли несколько близких ему людей, на руках вынесли его через окно и посадили среди группы офицеров, защищая его от ударов солдат.
Видя, что такой способ, то есть битье, не помогает, солдаты стали хватать нас по одиночке и силою бросать в машины, стоявшие у ворот лагеря. Многие выскакивали из машин, но их снова хватали и бросали обратно. Таким образом, посадка продолжалась часа три-четыре.
Генерал Шкуро со своим штабом был посажен в отдельную машину.
На каждую машину село по три солдата: один в кабине шофера, другой, с ручным пулеметом, на кабинке и третий в кузове, где сидели мы. Через каждые две машины шла танкетка, а окружали всю колонну жандармы на мотоциклетках, вооруженные пулеметами.
В каждой машине было 25–30 человек. Со мною в машине ехали: генералы Соламахин, Тихоцкий, Есаулов, Воронин, полковники Скляров, Голубов, Лукьяненко, Зимин, Гридасов, войсковой старшина Винников, остальных не помню.